Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

• Название: Орлиное гнездо
• Автор: Вадим Павчинский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Жизнь и творчество В. В. Павчинского неразрывно связаны с Дальним Востоком.

В 1959 году в Хабаровске вышел его роман «Пламенем сердца», и после опубликования своего произведения автор продолжал работать над ним. Роман «Орлиное Гнездо» — новое, переработанное издание книги «Пламенем сердца».

Тема романа — история «Орлиного Гнезда», города Владивостока, жизнь и борьба дальневосточного рабочего класса. Действие романа охватывает большой промежуток времени, почти столетие: писатель рассказывает о нескольких поколениях рабочей семьи Калитаевых, крестьянской семье Лободы, о семье интеллигентов Изместьевых, о богачах Дерябиных и Шмякиных, о сложных переплетениях их судеб.

---

Так оно и случилось. Улеглась буря, показалось солнце, осветило высокие скалистые берега, высушило палубу «Манджура», и Дерябин позабыл все свои страхи. Он с интересом наблюдал за всем, что попадалось на глаза. Только что прошли мимо дремучих, нетронутых чащоб, а уже рядом — сухостойный лес на прибрежных горах: мертвые деревья с расшатанными корнями, не сумевшие устоять против ветров. «Вот ведь и люди так же: поддался невзгодам и — пропал человек», — размышлял Прохор, с непонятной тоской глядя на убитые ветрами деревья, которые могли бы украшать землю и дать живущим на ней людям необходимые вещи: дома, корабли, утварь. А сейчас они только и пригодны, что на дрова…

Кончились леса, и Дерябин с любопытством глядел на широкие галечные отмели, на которых валялся плавник — обглоданные морем стволы могучих деревьев, принесенных реками, лежали ракушки, выброшенные штормами водоросли, торчали, как шпангоуты большого корабля, ребра кита, — каких только даров моря не увидишь в намывной полосе прибоя!

И опять — скалы, крутые каменные берега. Многие утесы словно покрыты снегом: птичьи базары. Тысячи крикливых чаек, бакланов, буревестников над морем и на скалах. Дельфины, горбато выпрыгивающие из воды по ходу корабля…

Прохору уже ничто здесь не было в диковину: третий раз плавал он Татарским проливом. Обстоятельно, не торопясь рассказывал Калитаев солдатам все, что знал об этих местах. Вот показался выжженный англофранцузским десантом лес в Императорской гавани, куда ненадолго зашел «Манджур», и солдаты слушали печальную историю «Паллады», которую хотела взять на буксир «Хеда», шедшая из Японии в Николаевский пост. Но не хватило силы у маленькой шхуны… Прохор и сейчас не мог вспоминать спокойно об этих тщетных попытках.

С каждым часом «Манджур» приближался к конечной цели плавания. В заливе Петра Великого на корабль обрушился теплый июньский ливень. С тропической неистощимостью он поливал берега, вспенивал реки, рябил морскую гладь. Было хорошо и радостно под этим дождем плодородия, и в то же время ново и неизведанно выглядел он, непохожий на дожди в северных местах. Дождь сменился влажным, душным туманом. Сырость как бы съела, обесцветила яркие краски вокруг — прозрачную синеву неба, густую зелень лесов, солнечную желтизну песчаных берегов.

Осторожно пробирался «Манджур» сквозь туманную заволоку. Прохор, как и в прошлые плавания, дивился туману в этих краях: никогда не приходилось Калитаеву видеть, чтобы облака, еще совсем недавно плывшие по небу, спускались постепенно так низко, что уже ползли по воде — их прямо-таки можно было руками потрогать. И тогда припомнилось Прохору небо родного Забайкалья с высокими облаками, и на ум пришла слышанная в детстве сказка: «Где небо сходится с землею…» А сходилось оно, как известно, где-то на краю света. «Эк куда занесла судьбина — за тридевять земель, в тридесятое царство», — покачал головой Прохор.

Он расстегнул ранец, достал тряпицу с толченым кирпичом и принялся начищать заржавевший от сырости топор. И за неторопливым этим занятием пришли на память нелегкие солдатские денечки, проведенные от зари до зари с неразлучным топором в руках. Хватило ему работы: стальное лезвие выбелилось о дерево, как лемех плуга о землю.

Был ранний рассветный час. Где-то за облачной завесой всходило солнце. Подымаясь по небесной крутизне, оно словно тянуло вверх навалившиеся на море груды облаков. И вскоре от ватной туманной глухоты не осталось и следа: туман рассеялся, разлетелся рваными желтоватыми клочьями, глянуло солнце, и увидел Прохор такое недосягаемо высокое небо, что у солдата даже дух захватило. Над морем, над берегами, над кораблем, над людьми, что столпились на палубе, светило неиссякаемое, веселое, лучистое солнце. Оно как бы насквозь пронизывало светом каждый встретившийся на пути предмет. И, глядя на какой-нибудь обомшелый камень, торчащий из воды, или на изломанный морскими ветрами корявый ствол прибрежного дерева, чудилось, что и камень тот и дерево и все другое не просто отражали солнечный свет, но сами излучали собственное трепетное, благодатное сияние. Серебристо вспыхивало под лучами солнца надраенное кирпичом лезвие топора.

Теперь шли вблизи берегов, и даже простым глазом было видно, как от мокрой, перегретой земли поднимался в знойный, мерцающий воздух белесый дымок горячих испарений: будто землю полили крутым кипятком.

— То течет, то печет, — уныло заметил Дерябин.

А Прохор как завороженный смотрел и смотрел неотрывно на ослепительное сверкание моря, в котором отражалось высокое небо. Было похоже, что вокруг корабля простирается глубокая синяя пропасть, а по ее дну не спеша передвигаются белые облачные стада.

И не мог оторвать Прохор глаз от всей этой красоты. Благодать-то какая! Вот ведь и у него на родной стороне были, скажем, горы. Не такие приземистые, увалистые, как тут, а высокие, островерхие, неподступные. И тайга на тех горах, пожалуй, погуще да потемнее здешней. А все же, как глянешь на ту вон курчавую сопочку, так и замрет твое сердце, ей-богу!..

После тумана все представлялось безмерно ярким, прозрачным, чистым. Солнце лилось нескончаемым потоком в море, и вода в нем казалась насыщенной расплавленным золотом. Солнце не скупясь превращало в золото не только море, но и камни на берегу. «До чего ж ты хороша, земля-матушка!» — трепетно думалось Прохору.

Обогнув лесистый мыс, «Манджур» вошел в тихую глубокую бухту, прикрытую со всех сторон сопками, сплошь поросшими дикой, непроходимой тайгой. Бухта напоминала слегка искривленное лезвие казацкой шашки, вонзившееся в берега.

— Вот мы и дома, — согнав с лица выражение озабоченности, сказал прапорщик Комаров. — Приступим к высадке, братцы…

Гремела и лязгала якорная цепь, капитан-лейтенант Шефнер выкрикивал громкие команды, а в сопках долго металось неугомонное эхо, возвращая на корабль обломки слов.

Прохор приладил заплечный ранец, взял в руки ружье, левой рукой поправил бескозырку и приготовился к посадке на шлюпку. Она уже была спущена на воду, и отлогая волна пристукивала ее о крутой борт «Манджура».

Не сразу отыскали на берегу место для высадки. Неподступно стояли на нем высокие деревья, они росли так близко у прибойной полосы, что со шлюпки казалось, будто стволы их поднимаются прямо из воды.

— Лес-то, лес! — восхитился Прохор. — Вот где корабли строить…

— Будто в других местах тебе его не хватало, — проворчал Дерябин. — Обыкновенная тайга.

Но люди обратили внимание именно на непохожесть здешнего леса на тот, что довелось видеть в устье Амура. Хвойные великаны соседствовали с могучими дубами, ясенями, липами и множеством деревьев, каких не встречалось на севере: с лапчатыми резными листьями, похожими на пальмовые. Густой подлесок и высокие травы всплошную заполняли все пространство между стволами.

— Великолепный лес! — не удержался от похвалы и Комаров, ехавший в одной лодке с Прохором.

Лодка, везшая прапорщика, Калитаева и Дерябина, делала свой последний рейс: остальные участники похода уже находились на берегу, на небольшой полянке, свободной от деревьев и, казалось, единственной во всей округе.

Шлюпка уткнулась носом в галечный берег.

Пропустив вперед Комарова, Прохор спрыгнул на обкатанные прибоем камни, похожие на крупные гладкие картофелины. Он постоял немного, поправил ранец, подтянул голенища сапог, одернул гимнастерку и шагнул в сторону прогалины, где топтались солдаты, разминая ноги, затекшие без движения за дни плавания. Следом за Прохором, пошатываясь после непривычных морских передряг, плелся Дерябин. В руке он держал пустой туесок: жимолость была съедена в пути, она очень помогала от тошнотной качки.

Солдаты построились. Комаров распределил между ними обязанности: одним — расчистить поляну для устройства бивака, другим — ставить палатки, третьим — заготовить валежник для костра, четвертым — отправиться рыбалить на солдатскую уху. Прохору досталось соорудить шест для флага: срубить в лесу деревцо, чтобы и высокое было, и стройное, и не гнулось под ветром.

Сделав нужные распоряжения, Комаров подал команду:

— Ранцы долой! Составь ружья!

Перекрестившись, солдаты принялись за устройство лагеря на новом месте, на берегу Великого океана. Немного погодя к ним присоединились и свободные от вахты матросы «Манджура». Комаров и Шефнер, сняв кителя, помогали расчищать поляну от кустарника и трав. Стучали тесаки, топоры, поскрипывала пила.

— Солдату худая стоянка лучше доброго похода, — глубокомысленно произнес Дерябин любимую поговорку и нехотя взялся за топор.

Прохор пошел к лесу заготовить мачту для флага. Само по себе поручение было пустяковое — велика ли работа срубить шест, — но в душе Калитаева теплилась радость: почетное дело доверили ему, непростое.