Дан Родес - Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

• Название: Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
• Автор: Дан Родес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-696-8

Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.

Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.

На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории. Иногда он появляется в них как главный персонаж, а иногда заглянет лишь грустным глазом или махнет кончиком хвоста…

Любовь как трагедия, любовь как приключение, любовь как спасение, любовь как жертва — и всё это на фоне истории жизни старого гомосексуалиста и его преданной собаки.

В этом трагикомическом романе Дан Родес и развлекает своего читателя, и одновременно достигает потаенных глубин его души. Родес, один из самых оригинальных и самых успешных молодых писателей Англии, создал роман, полный неожиданных поворотов сюжета и потрясающей человечности.

Гардиан

---

Он до сих пор боялся людей из Эссекса. Даже в Италии он не чувствовал себя в безопасности. Ему снились кошмары, а воображение рисовало леденящие кровь сцены жестокой расправы. Он был уверен: наркодельцы рыщут по всей Европе, чтобы найти и прикончить его — для мафии это дело чести. Так они и кричали ему вслед, когда он, истекая кровью, выскочил из сарая и бросился бежать через пустырь: «Мы тебя еще достанем! Запомни, сопляк, ты покойник!» Босниец переезжал из города в город, нигде подолгу не задерживаясь, однако его постоянно преследовал страх, что в любой момент он может наткнуться на кого-нибудь из знакомых и его инкогнито будет раскрыто. В дом к Кокрофту молодого человека привело одно неприятное происшествие: во Флоренции, куда Босниец обычно приезжал в поисках хорошеньких и жалостливых девушек, он случайно столкнулся на улице с приятелем отца. Молодой человек выложил ему весь богатый арсенал историй, которые он уже полтора года рассказывал матери, и быстро переключился на восторженные возгласы по поводу великолепия пьяцца дель Дуомо и купола Брунеллески. Казалось, все сошло гладко, однако в его воспаленном воображении один за другим проносились кадры из многочисленных боевиков, где мстительные преступники выслеживают свою жертву на другом конце света и зверски убивают. Что делать, куда податься? Он был в панике: возвращаться домой — нельзя, бежать в другую страну, где, возможно, к боснийцам относятся с меньшей симпатией, чем здесь, тоже рискованно, да к тому же, кроме итальянского, он не знает ни одного иностранного языка. Он был напуган. Он ужасно боялся смерти. И тут подвернулся этот старик со своим приглашением.

В сложившихся обстоятельствах он считал встречу с Кокрофтом настоящей удачей: безобидный одинокий старик, живущий в доме-развалюхе на окраине тихого провинциального городишки, — о таком убежище можно только мечтать, да и арендная плата вполне приемлемая. Всю жизнь он презирал тех, кому приходится пахать от зари до зари, выполняя черную работу, а здесь — раз в неделю он проводит несколько неприятных минут в спальне старика и получает то, ради чего эти люди целый день моют посуду в грязной забегаловке, или, подыхая от жары, крутят баранку грузовика, или скрипят перьями в пыльных конторах, или ворочают неподъемные коробки и ящики на заднем дворе магазина, или что там еще они делают, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Его работа была простой и понятной, и главное — не требовала больших усилий, поэтому он без малейших колебаний согласился на все условия старика. Он полагал, что подобное занятие не более унизительно, чем проиграть в споре — кто больше выпьет. Он не знал наверняка — на школьных пирушках ему всегда удавалось выходить победителем в таких спорах, но в любом случае это лучше, чем надрываться на черной работе. И все же, несмотря на весь свой страх перед бывшими подельниками и нежелание умирать, в последнее время он все чаще и чаще стал думать о возвращении домой.

Тимолеон Вьета был почти дома. Несмотря на усталость, ноющую боль во всем теле и в кровь сбитые лапы, он бодро трусил по дороге; его пушистый хвост реял, словно гордое знамя победителя. Еще один поворот, спуск под горку — и он дома. Он сядет у ног своего дорогого хозяина, тот погладит его по голове и даст полную миску вкусной и сытной еды.

Рядом с ним остановился фургон. Из него вышли люди, они стали гладить его по голове и угощать сладким печеньем. Они открыли кузов и бросили несколько кусочков печенья на пол. Он прыгнул в кузов. Скользящая дверь мягко захлопнулась, люди забрались в кабину и поехали на север, довольные тем, что теперь у них есть симпатичная собачка.

Анри

Человек открыл дверь кузова. На его лице появилась гримаса отвращения, он попятился и зажал нос двумя пальцами.

— Проклятие, — пробормотал он, уставившись на пол, где лежал аккуратный коричневый завиток, похожий на пластиковую игрушку-обманку, — от него исходил самый настоящий запах собачьего дерьма.

— Пошел вон! — заорал человек.

Пес выпрыгнул из кузова, отбежал в сторону и замер. Человек хлопнул в ладоши. Пес поджал хвост и, припадая к земле тощим животом, затрусил прочь. Человек шел за ним, топал ногами и выкрикивал какие-то злые слова. Отогнав пса подальше от фургона, человек развернулся и пошел обратно к лужайке, где они разбили палатки и развели костер. Человек поглядывал через плечо, опасаясь, как бы пес снова не увязался за ним. Пес не увязался. Он вышел на дорогу и побрел в сторону города.

Люди стояли возле фургона, нерешительно заглядывали в кузов и не знали, что делать дальше. Никому из них ни разу не доводилось убирать собачье дерьмо.

Тимолеон Вьета торопливой рысцой бежал по улицам Пизы. Некоторые люди не замечали его, некоторые просто не обращали внимания, некоторые осыпали проклятиями, когда пес, испуганно заметавшись в толпе, попадался им под ноги. Он несколько раз менял направление, сворачивал в узкие переулки, обходил стороной большие площади, быстро перебегал дороги. Возле рынка его чуть не сбил старый «фольксваген», салон которого до самого потолка был забит цветами. Наконец пес остановился и сел отдохнуть в тени дерева возле небольшой церквушки. Мимо прошли два человека. Он потянул носом, почувствовал запах еды и увязался за ними. Вскоре его заметили, приласкали, почесали за ухом, угостили чипсами и стали задавать какие-то вопросы, мешая французские слова со словами камбоджийского диалекта и фразами из итальянского разговорника.

Малик стирала белье во дворе дома. Ее руки были по локоть в пене. Когда девочка на секунду подняла голову, чтобы поправить выбившиеся из-под платка волосы, она заметила Софала. Он двигался по тропинке в направлении дома. Позади него, лениво переставляя ноги, шел большой черный буйвол. Животное было послушным, и мальчику не приходилось понукать его, он лишь слега придерживал правой рукой веревку, привязанную к рогам буйвола, а в левой сжимал длинный плетеный кнут, который свободно волочился по земле. Как обычно при виде Софала, сердце Малик подпрыгнуло и учащенно забилось. Она бросилась к крыльцу, взбежала по деревянным ступенькам и скрылась в доме. Схватив веник, Малик принялась подметать пол — не хватало еще, чтобы мама застала ее праздно слоняющейся по комнате, когда во дворе стоит целый таз грязного белья. Яростно размахивая веником, она изо всех сил пыталась выкинуть из головы мысли о Софале. Малик не хотела думать о том, как он вырос и возмужал за последнее время, какое у него красивое лицо, стройная фигура и широкие мускулистые плечи. Но, несмотря на все усилия, ей никак не удавалось сосредоточиться на уборке: перед глазами все плыло, голова кружилась, а веник то и дело выпадал из рук.

Малик знала его всю жизнь. Но раньше Софал был для нее просто лучшим другом старшего брата. Панарит и Софал часто играли возле дома, и хотя Малик никогда не приглашали принять участие в этих играх, она сама без всякого приглашения присоединялась к мальчишкам. После дождя они любили забраться на задний двор и лепить замки из мягкой красноватой глины. Иногда Малик предлагала отправиться в опасное путешествие. И тогда они часами странствовали по окрестным дорогам или уходили далеко в рисовые поля, случалось, даже забредали в соседние деревни. Поскольку в их компании именно Малик неизменно оказывалась тем человеком, у которого возникали интересные идеи, мальчики не возражали, что девчонка повсюду таскается вместе с ними.

Но больше всего они любили кататься по реке и удить рыбу. Дядя Софала разрешал ребятам брать лодку, они выходили на середину реки и забрасывали леску с нанизанными на нее крючками. Когда Панарит и Малик возвращались домой с полиэтиленовыми пакетами, в которых билась живая рыба, взрослые называли их хорошими детьми и в награду позволяли сорвать в саду кокосовый орех или выдавали по палочке сахарного тростника. Лакомство казалось детям особенно вкусным, поскольку они получали свое угощение всего лишь за то, что весело провели время на реке, играя в любимую игру под названием «опасное путешествие».

В детстве Софал был просто хорошим другом. Потом они оба подросли, Софал начал работать на ферме своего отца, а Малик приходилось целыми днями крутиться по дому, помогая матери. Теперь им было не до игр, и они виделись лишь мельком — если Софал гнал стадо мимо дома Малик, а она, занимаясь стиркой, оказывалась во дворе. И лишь когда Малик исполнилось четырнадцать, она вдруг стала обращать внимание на красивое лицо, белозубую улыбку, большие темные глаза и крепкое, загорелое тело Софала. Еще совсем недавно она помахала бы ему рукой и между ними завязался бы короткий оживленный разговор. Может быть, они даже прошлись бы немного.

Выждав некоторое время, Малик осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу — Софала нигде ни было видно; она поставила веник и вернулась к своей стирке. Когда Малик развешивала белье на веревке, натянутой между высокими деревянными сваями, на которых стоял дом, уже начало темнеть. В траве слышался стрекот цикад и громкое пение лягушек.