Фернан Мейссонье - Речи палача

• Название: Речи палача
• Автор: Фернан Мейссонье
• Издательство: Питер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-94723-832-2

«Речи палача» представляют собой уникальный в своем роде документ — на сегодняшний день это единственное свидетельство, опубликованное французским экзекутором прижизненно. Читатель найдет в конце произведения послесловие, в котором рассказано об истории происхождения этой книги, описаны различные этапы ее создания, а также размышления Жан-Мишеля Бессета, вызванные долгим сотрудничеством с Фернаном Мейссонье.

---

Отца моего — как и меня — в должности помощника интересовали привилегии. Не столько зарплата, поскольку у отца был бар-ресторан и он зарабатывал в десять раз больше. У всех помощники имели хорошее социальное положение. Доде вместе с братьями занимался изготовлением зеркал. Это была самая большая мастерская по изготовлению зеркал в городе Алжире. У них была примерно сотня рабочих. Еще у него был бар на улице Тангер. Карье владел землей, занимался сельским хозяйством. Сначала у него было два ночных клуба, один из них — «Босфор», между улицей Исли и улицей Тангер. Потом он продал их и купил землю. Смешно, но Карье ни за что не хотел говорить своей дочери, что он был экзекутором. Он очень нежно относился к дочери и не хотел, чтобы она знала это. Что до Сельса и Воссена, у каждого из них был бар. Лоти был старшим бухгалтером. Своего дела не было только у Берже, да еще у Баро, который был аджюдан-шефом[14] в отставке. Берже жил с певичкой из кабаре. Нет, экзекуторами становились не за зарплату. Зарплата? пфффф, смех один! Просто таким образом, будучи экзекуторами, мы имели право па ношение оружия. А еще получали и некоторое социальное положение. Полиция и комиссары приходили к нам. Приходили депутаты-коммунисты, все судьи, прокурор, все. Никто нам не надоедал. В баре, например, малейшие проблемы, драка или еще что, оп! один звонок, приезжает полиция и всех забирает.

Мой отец работал с Рошем более пятнадцати лет. Добровольный помощник с 1928, он был официально назначен помощником 1 февраля 1943. Он стал главным экзекутором после смерти Берже в 1956 году. Это было в самом начале исполнения приговоров над членами FLN. Смерть Берже была несколько странной. Он жил в Редуте, на холмах Алжира. На пятом этаже многоквартирного дома. Он упал с пятого этажа в лестничный пролет. Сразу подумали о преступлении, убийстве. Но после проведенного расследования сочли, что это был несчастный случай. Поскольку он был высокого роста — все-таки метр восемьдесят, — перила лестницы доходили ему до пояса. Свет не работал. На полу нашли кучу спичек. Наверно, он хотел посветить себе, чтобы найти ключи, — и опрокинулся в пустоту. Пять этажей! Умер на месте. Ему было… немного больше, чем моему отцу, шестьдесят один год.

Политика и привилегии

Мой отец — просто ужасно, он был красным, когда не надо было, а потом, когда нужно было быть красным, он уже не был им! То есть вот: он был коммунистом. Часто не соглашался с моими бабушкой и дедушкой, которые были республиканцами. Для них быть коммунистом значило в некоторой степени быть анархистом. Это было в 1931–1932 годах, тогда не надо было быть коммунистом. Да уж, отец мой был идеалистом. У него было чистое сердце. В 1937 году он ездил на Всемирную выставку в Париж. И, разумеется, он пошел в русский павильон. Помню, он привез пепельницу, в которой были инкрустированы серп и молот. Да, и на сто процентов синдикалист. Помогать рабочим. Он из своей зарплаты выделял рабочим деньги, чтобы они бастовали. Он выступал за повышение зарплаты и все такое. В 1932 он получил рану на ноге и заболел. Хозяева тут же воспользовались этим: оп! и уже на улице. Выгнали! Он потерял свое место. Потому что он подталкивал рабочих к забастовке. Стало быть, он потерял свое место контролера в лаборатории компании Lebon.[15] После того как его уволили, моя тетя помогла отцу в покупке кафе. Она сказала ему: «Покупай бар!» — бар-ресторан, на улице Лаперлье — «Я тебе дам в долг». Вот так в 33 году мы купили бар.

В баре 14 июля мы вывешивали гербы, флаги. В ходе войны, в 1941 году, мой отец повесил нашивки моего дяди: «Французская республика». А в 41 нужно было вешать «Французское государство». Так нет! мой отец захотел повесить «Французскую республику». Ему сказали: «Смотри, Морис, ты рискуешь нажить неприятности со всеми твоими вывесками на 14 июля». Но он — пффф… теперь уж не будем перекрашивать, а! И он взял на себя риск.

В то время было запрещено продавать алкоголь мусульманам. Однажды отец отказался обслужить одного мусульманина, у которого был значок в виде секиры. Ну и этот тип нанес ему удар скальпелем, который полностью открыл ему левую сторону лица, от виска до шеи. Через щеку можно было видеть зубы. Потом левая сторона лица была у него немного подтянута шрамом. И именно там, в кафе-ресторане, депутаты-коммунисты, сидевшие в карцере в тюрьме Maison carree, в пятнадцати километрах от Алжира, отпраздновали свое освобождение после высадки американцев в 1942 году. Да, по выходу их из тюрьмы, из Maison carree, центральной тюрьмы, они устроили свою первую попойку. Он был другом депутатов-коммунистов. Помню, была сделана фотография: Франсуа Бийу, произносящий речь перед друзьями. Было семьдесят человек. Коммунистов в бар-ресторан пригласили люди из еврейских кругов Алжира, державшие торговые заведения. Они были знакомы с моим отцом. Он одолжил у пожарных большую печь для жарки, и шеф-повар приготовил фаршированного жареного поросенка. А ведь евреи не едят свинины. Видимо, это были свободомыслящие евреи. Я был ребенком, и с друзьями мы изготовили красные флаги с серпом и молотом и с ними маршировали по улице.

Потом, когда он мог бы этим воспользоваться — сразу после войны коммунисты были у власти и он бы мог получить протекцию, — мой отец просто сжег мосты. В Алжире уже начинались проблемы. Коммунисты подталкивали арабов к революции, а отцу это было противно. Он тут же перестал вмешиваться в политику. Комиссары полиции, которые скорее склонялись к правым, сказали ему: «Морис, ты не видишь, что коммунисты сейчас — просто катастрофа. Они еще нам разожгут огонь в Алжире!» Это верно, можно сказать, что коммунисты настроили арабов против Франции. В музее[16] я выставил фотографии, на которых есть все основные комиссары полиции — Казернак, Демарши, Форсиоли, Бюилс и другие… да, все комиссары, которые в то время управляли полицией Алжира и приходили в бар. Они приветствовали отца. Они знали, что он экзекутор и где находится его бар. Такой-то хотел увидеть казнь: «Морис, я могу прийти?» И мой отец их брал посмотреть. Таким образом завязывались связи. Если у кого-то из друзей были проблемы с полицией, отец все улаживал.

Думаю, именно из-за своих необычных функций отец мог общаться как с политиками, так и с полицейскими. А также с еврейскими кругами Алжира, некоторыми высокими чиновниками и, разумеется, судьями и полицией. Высокопоставленными людьми, ничего не скажешь. У него были друзья в противостоящих лагерях. На пирушках можно было увидеть как комиссара полиции, так и хозяина борделя. Все играли по правилам и уважали друг друга. В первую голову журналисты. Вот почему я был очень удивлен тем, что во Франции все было наоборот. Я думаю, это связано с менталитетом французов, Ну и, разумеется, журналистов метрополии. Нужно сказать, что отец очень любил окружать себя друзьями.

Морис Мейссонье (стоит) и его сын Фернан (вверху справа) с офицерами полиции в кафе Лаперлье, в Алжире

Вот так мы вели довольно легкую и приятную жизнь. Ничего удивительного в том, что я тоже захотел стать экзекутором, как и мой отец. Любому человеку нравится, когда его уважают. И вот мало-помалу я рос и видел, как депутаты или комиссары полиции приходили к отцу, здоровались с ним, говорили: «Морис, если тебе что-то надо, не стесняйся у нас спросить», — это наводило на определенные мысли. Это было интересное положение. К тому же были командировки, путешествия. В итоге я попросил отца о работе рядом с ним. Оказаться в двадцать лет вот с такой вот, можно сказать, пожизненной пенсией за работу, которая в обычное время состояла в двух или трех казнях в год — если все подсчитать, получится три часа работы в год, — это, разумеется, интересно. Именно по этой причине были сотни прошений от желающих занять это место. Да, прокурор сказал моему отцу, что у него почти триста прошений от желающих, ждущих возможности занять это место.

Действительно, должность экзекутора дает привилегии. Когда я ездил с отцом на казни, это было ради путешествия, посещения туристических достопримечательностей по такому случаю. В Батне меня сопровождала полиция, и я отправился посмотреть на развалины Тимгада. Полиция нашла хранителя музея, чтобы он провел мне экскурсию по развалинам. Потом мы отправились в Орес. Мы поехали в Орес на автомобиле комиссара полиции. Не забыв посетить Ламбез, первую французскую каторжную тюрьму в Алжире, построенную около 1840. Именно это делают политики, когда объезжают Францию: они пользуются этим в туристических целях, но за счет государства. Скажем, это одна из привилегий, которыми мы обладали. Нет, экзекутором я стал не ради собственно казней. Что меня интересовало, так это привилегии. Ношение оружия, Р38, военного. Защита полиции. Командировки… Мы ездили в Тунис. Там, куда мы приехали, не было свободных мест. Мы без них обходились! Тут же нас пропускали… Помню, однажды, был, наверно, выходной, отель был целиком заполнен. Прекрасно, через комиссара полиции устроили так, что директор отеля открыл один зал и предоставил в наше распоряжение несколько кроватей. А ужин он подал нам в своем личном кабинете. Это разве не привилегии? Именно из-за этого экзекуторами становятся от отца к сыну. И не стоит пытаться найти другие причины. Почему в шоу-бизнесе или в политике столько сыновей хотят продолжать дело отца? Потому что здесь жизнь приятнее, лучше оплачивается и есть протекция. Никакого конкурса! Лучше быть актером, чем рабочим!