Яков Гордин - Кавказ

• Название: Кавказ
• Автор: Яков Гордин
• Жанр: Современная проза

Яков Аркадьевич Гордин – российский историк, публицист, литератор. Основным жанром творчества Гордина с середины 1970-х годов (книга “День 14 декабря” вышла в 1973 году) является историческая беллетристика с прочной документальной основой, а также эссеистика на исторические темы. Особняком стоит книга об Иосифе Бродском (2010), сочетающая личные впечатления с анализом взаимосвязей поэзии Бродского с широким литературным и философским контекстом.

---

Но текст его воспоминаний и его письма с определенного момента уже лишились того презрительно-веселого колорита, которыми отличались весенние письма из Тифлиса и с Сунжи.

Алексей Петрович теперь уже ясно осознавал, что усмирить чеченцев будет отнюдь не просто и что давление на чеченцев явно вызывает цепную реакцию сопротивления – превентивного сопротивления – по всему Восточному Кавказу.

Надо оговориться: у нас нет возможности и надобности представить во всех подробностях боевую и административную деятельность Ермолова на Кавказе и в Грузии. У нас – как и в случае наполеоновских войн – иная задача: постараться понять главные стратегические идеи Алексея Петровича и психологические мотивы, им двигавшие. Как отразилась на его деятельности этого периода особость его грандиозной личности и как особенности этой личности окрашивали его конкретные действия.

И здесь мы можем и должны прибегнуть к его письмам как к источнику, наиболее адекватному реальности.

Письма Ермолова Воронцову малочисленнее, чем письма Закревскому, в содействии которого у Алексея Петровича была повседневная нужда. Но с военно-профессиональной точки зрения в них содержится больше нужной нам информации. Важно и то, что многие письма Закревскому в известном смысле предназначались и высшему руководству государства, включая императора. Письма Воронцову были лишены этой функции и потому писались свободнее.

20 октября 1818 года, находясь еще на Сунже, когда крепость Грозная была уже построена и вооружена, а Ермолов накопил обширную информацию о происходящем в крае, он начал большое письмо Воронцову, которое окончил 30 ноября.

Письмо это имеет смысл привести целиком, ибо оно дает представление не только о конкретных боевых действиях, но и о принципиальных планах Ермолова, и о его настроениях, когда масштаб задачи – усмирение горцев – хотя и несколько туманно, но уже вставал перед ним.

[Река] Сунжа. 20 октября – 30 ноября 1818

Любезный и редкий брат.

Письмо последнее твое получил. Благодарю за книги. Martin много весьма любопытного говорит об Армении, особливо что до географии оной касается. Мне приятно было прочесть и другие книжки, в которых справедливо говорится о славном Цицианове. Поистине после смерти его не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, то есть за себя, скажу пред алтарем чести, что я далеко с ним не сравнюсь. Каждое действие его в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжал, многое казаться должно непонятным. Ты лучше других судить можешь, бывши свидетелем дел его. От старика Дельпоццо знаю я, как он любил тебя, и ты все права имеешь хвастать, что служил под начальством сего необыкновенного человека. Меня бесит, что я никого при себе не имею, кто бы мог описать время его здесь начальствования, но думаю, что и материалов для того достаточных не найдется. Я нашел здесь архив в бесчестном беспорядке, многие бумаги растеряны, сгнили, стравлены мышами. Трудолюбивый мой Наумов собрал, что осталось; теперь он в совершеннейшем устройстве, разобран по содержанию бумаг, по годам, и все в переплете. Одного недостает, чтобы в сем виде был он тотчас после смерти Цицианова.

Ты мне упрекаешь, что я тебя не известил о переходе чрез Терек. Не только при самом начале предприятия, ниже теперь по прошествии пяти месяцев, ничего нельзя еще сказать хорошего. С начала прибытия моего на Сунжу потребовал я от чеченцев выдачи наших пленных и чтобы не принимали к себе дезертиров, требовал также аманатов. Наперед знал я, что не согласятся на выдачу пленных, особливо беглых, из коих есть переменившие веру и оженившиеся. Чеченцы все вооружились, заняли леса, дороги и главнейший пункт, знаменитый нашими потерями, называемый Хан-Кале. В помощь им пришли толпы довольно многочисленные лезгин, и тогда вместе один раз подходили к лагерю и один раз выступили против транспорта идущего с Терека. В обоих случаях имели они потерю малозначащую, ибо бегут самым подлейшим образом, и артиллерия редко имеет случай действовать порядочно.

Лезгины, пробывши с небольшим месяц, отправились обратно в дома свои, отзываясь, что не могут сносить жаркого летнего времени; но справедливая причина была та, что не нашли они добычи, в надежде на которую они из гор приходили. Чеченцы после того не смели появляться на сей стороне Сунжи и ограничили себя нападением на оплошные пикеты казаков или на посылаемых из лагеря людей. Один только раз дрались весьма смело в лесу, который нам рубить надобно было. Между тем некоторые из деревень, лежащих на левом берегу Сунжи, за вероломство и мошенничество наказаны, и в сих случаях удалось убить более несколько людей и жен, нежели в сражениях; ибо не столько всегда удобно бегство.

В продолжение сего времени построилась весьма порядочная крепостца против самого Хан-Кале, в 6 верстах от оного и поблизости лучших дорог, в Чечню идущих. Я назвал ее Грозною! Таким образом по течению Сунжи от Владикавказа в 30 верстах имеем мы редут в Назрани, где попечением благороднейшего старика Дельпоццо выселены из гор ингуши почти в тысяче семейств. Оттуда в 30-ти верстах близ селения чеченского Казах-Кечу в прошлом году построена крепостца Преградный Стан; от оной до Грозной около 45-ти верст незанятого пространства по причине недостатка средств; ибо столько мало у меня на линии войск и столько повсюду много беспокойств, что я, собрав вместе семь только баталионов, должен был в то число привесть из Грузии два баталиона, один из Дагестана, и выпросил из Крыма 8-й егерской полк, из коего находились два баталиона. Будущий год, если особенные не воспрепятствуют обстоятельства, на промежутке, о котором сказал я выше, учредится крепостца, и потом между всеми ними укрепленные коммуникационные посты, и Сунжа составит линию, которая прежде была по Тереку и заключала в себе большие для нас невыгоды. В будущем году сам я намерен заняться построением крепостцы в Андреевской деревне и со временем протянуть линию от Сунжи чрез Аксаевские владения, Андреевские и по реке Сулаку, дабы закрыть порочный левый фланг прежней линии и город Кизляр, единственный своею промышленностью и пользою казни приносимою. Не знаю, дадут ли мне на сие средства; ибо с войсками, которые я имею, нельзя на то приняться, Впрочем не моя вина, если на предложения мои не согласятся: моя обязанность представить правительству мое мнение; его дело поправить погрешности и, опровергая оное, сказать, почему не хорошо и что лучшего делать должно.

Теперь, объяснив тебе, что делалось на Сунже, скажу, что происходит в Дагестане. В начала лета шамхал тарковской, человек, верный государю, и уцмей каракайдакской, близким родством связанный с шамхалом и один из величайших мошенников и вероломнейших людей, прислали ко мне множество жалоб, что лезгины и известный сильный акушинский народ готовятся напасть на них за то, что чрез владения их дают они свободный проход нашим войскам и, давая пособие подводами, приучают русских к требованию некоторых повинностей. Как подданных России должен я был оградить от опасности и, хотя ни малейших не имел к тому средств, решил однако же собрать из Дагестана два баталиона пехоты с шестью орудиями артиллерии и отправил с ними г[енерал]-м[айора] Пестеля на реку Бугам за один марш вперед Дербента. Ему приказано было показывать готовность идти вперед, и распущен был слух о запасах провианта для войск, идущих с линии. Народ акушинский, сильный и гордый воспоминаниями славы своей, когда, предводимый отцом беглого Ших-Али хана покорял он Ширвань, оставил намерение напасть на шамхала, но собрался вместе и, желая отдалить г[енерал]-м[айора] Пестеля, обратился на него. Аварской хан, имеющий чин генерал-майора и 5 т[ысяч] руб[лей] сер[ебром] пенсиона, брат его родной, известный мошенник, и самый уцмей, просивший нашей защиты, тайно акушинцам содействуют. Владения уцмея явно обнаружились против нас и просили акушинцев прийти к ним на помощь. Башлы главный город каракайдакский, первый приступил к тому; но г[енерал]-м[айор] Пестель предупредил соединение их и 1000 человеками пехоты испуганные Банты занял без выстрела, взял аманатов от жителей и укрепился в замке, лежащем в городе. Теперь акушинцы вместе с соседними народами и с лезгинами, более нежели в 20 т[ысяч] человек, идут атаковать г[енерал]-м[айора] Пестеля, от которого имею я о сем известие, равно и с других сторон, с тою только разностию, что силы более гораздо увеличены.

Из всего того ожидаю я, что они придут к городу Башлы, постараются, сколько возможно, более выказать свои силы, постреляют издалека (ибо к пушкам не любят приближаться) и потом, по причине и погоды, и потому, что затруднительно продовольствие для многочисленной сволочи, разойдутся по домам. Будущею весною, если чуть возможно мне будет, я приду разведаться с мошенниками в собственные их жилища, и тут будет конец и уцмеевскому достоинству, а жители богатой земли сей и нам необходимо нужной отдохнут под милосердым правлением императора, от злодейской власти, их утесняющей.