Андрей Белянин - Жениться и обезвредить

• Название: Жениться и обезвредить
• Автор: Андрей Белянин
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9922-0323-3

А ведь как хорошо всё начиналось… Золотая осень, теплынь, пора свадеб, моя невеста Олёнушка спешит в Лукошкино, я её честно жду, отец Кондрат уже назначает день нашего венчания и… Абзац! Всему! Горох рехнулся (по полной программе!), царица от него уходит, меня (участкового!) сажают в тюрьму, Яга устраивает скандал за скандалом, Митьку бьют (ну это не ново), на город движется орда шамаханов… и самое неприятное, что всему этому нет никакого логического объяснения. Просто не повезло, и всё тут! Милицейская интуиция в голос вопит, что не так просто. А как? Пока не знаю, разберёмся. Главное, успеть жениться… и обезвредить. Опергруппа, на выезд!

---

Он честно повернулся, почти полминуты выдерживал мой взгляд, а потом всё равно сдался:

— Угадали! Так с вами даже неинтересно, Никита Иванович, а ить я энту схемку «группового воздействия» у Кнута Гамсуновича едва ли не месяц выспрашивал. Думаете, немцы так уж строем ходить любят? Ага, как же! Групповое воздействие, вот оно как…

Дальнейшие полчаса я тупо выслушивал всю эту восторженную ахинею насчёт его изощрённого плана, составленного по последним научным достижениям в исследовании глубинных процессов подсознания, и вовлечения в этот простенький опыт максимально большего количества влиятельных лиц. Короче, если всё выгорит — меня повысят в звании и наградят шубой с царского плеча, а если нет…

Отрицательный результат он даже не просчитывал, заранее отметая его как лишённый логического смысла, но исполненный недостойного паникёрства.

Хотя если уж совсем по совести, то я по зрелом размышлении тоже как-то перестал особенно волноваться. Всё-таки царь у нас не деспот и самодур, а вполне вменяемый управленец. Пошумит, поорет, естественно, но не казнит. Погоны сорвёт, с должности снимет, но рук распускать не станет и на каторгу тоже не зашлёт. Сам, конечно, извиняться не придёт, но наверняка с минуты на минуту пришлёт кого-нибудь…

С традиционным лязганьем отошли дверные засовы, ну — что я вам говорил?!

— Вот, государь-надёжа сыскному воеводе передать велели! — Молоденький незнакомый дьячок, с наивными глазами и юношескими прыщами на носу, торжественно положил передо мной чистую рубаху, длинный нож, баночку с тушью и кисточку. Типа полный набор для ритуального харакири.

Боже, этот бред надолго?!

— На словах ничего передать не просил?

— Стих! — гордо возвестил посыльный и смущённо прочёл наизусть: — «Белая ткань, а на ней — алые пятна заката… Честь самурая строга!» Сказал, дескать, вы человек культурный, сами поймёте…

— Мить, ты понял?

— Не-а, — равнодушно откликнулся тот. — Поесть бы лучше принесли чего! Или вон хоть руки развязали, я энтой кисточкой записочку на волю накорякаю…

— О, а это идея, — согласился я. — Молодой человек, не сочтите за труд, я буду диктовать, а вы пишите. Потом занесёте в отделение Бабе-яге, она вам ватрушку даст. По рукам?

— С превеликим удовольствием, батюшка участковый! Чего ж не отнести-то? — Дьячок привычно разложил бумагу на колене и несколько неуверенно взялся за кисть. — А то я гадал, зачем царь вам энто всё отправил. Ну вот, хоть принадлежности писчие сгодилися. Глагольте!

— Э-э… «Бабушка, не волнуйтесь, мы с Митей в тюрьме. Пусть Еремеев за всем присмотрит. Казнь вечером, так что на ужин не ждите». Вроде всё?

— Что-нибудь ласковое в конце, — с укоризной подсказал мой младший сотрудник. — А то суховато как-то, обидится, пожилой человек…

— Да, разумеется, допишите ещё: «С наилучшими пожеланиями счастья, здоровья и любви, всегда ваши Никита и Митя!» Так хорошо?

— Так лучше, — кивнули они оба, и дьячок развернул записку ко мне, чтоб я проверил текст. Всё верно, без ошибок, толковый парень, нам такие в отделении всегда нужны. Надо не забыть переманить, как срок отмотаем.

— А государю ничего передавать не будете?

— Нет. Доложи, что всё исполнил, как велено. Можешь даже письмо Яге ему показать, пусть прочтёт, — подумав, разрешил я.

Паренёк отвесил поясной поклон, сунул записку за пазуху и вышел.

* * *

Мы снова остались одни. Ситуация глупейшая — сидим, связанные, в какой-то занюханной камере и ждём «суда неправедного». Милиционеры, блин! Борцы за справедливость и законопорядок! Довоевались… Я уж не говорю о том, что мне после обеда Олёну с обозом встречать! Где же, блин, царь?!

Засовы вновь лязгнули, мы вытянули шеи, но в темницу вошёл не Горох, а его дражайшая половина. Заботливая Лидия Адольфина Карпоффгаузен по-немецки извинилась за то, что без приглашения, и начала бодренько выставлять из принесённой корзины разнообразные вкусности. Ладно, тоже приятно.

— Я могу фас разфясать. Ви не будете от меня убегать, я?

— Натюрлих, Лидия Карповна, — с акцентом, но довольно бегло откликнулся Митяй. Всё-таки не зря он в Немецкую слободу шастает, нахватался помаленьку…

— Горошек ошень-ошень-ошень сердит, — печально рассказывала матушка императрица. — Ви мне есть настоящий дрюг, герр участковый, я это всегда ценить и говорить налицо, но… Но мне кажется, ви сегодня перешли граница… рубеж… фассальной ферности, найн? Я буду ходотаить за фас обеих!

— Обоих, — поправил я.

— Твоих сразу, — согласилась она, довольно ловко перерезая «ножом для сампуку» верёвки на моих запястьях.

На моём напарнике узлов было больше, с ним пришлось повозиться, зато потом спокойно уселись прямо на полу, без чинов и регалий, разложили сосиски, хлеб, копчёный шпик, стопочки под шнапс и как-то совершенно незаметно разговорились. Начали с чего-то вовсе нейтрального, вроде я сказал, что пробовал в Москве немецкое пиво, но никогда не ел рульку по-баварски. Царица Лидия тут же пообещала заказать её ближайшим обозом из Германии, а Митька заявил, что у Кнута Гамсуновича в слободе «энто дело подают с кислой капустой и гороховым пюре», чё возить-то?

Слово за слово, ещё по стопочке, с кулинарии перешли на внешнюю и внутреннюю политику, с неё на личную жизнь женщины до брака и в браке, на перспективы образования современной молодёжи и создания развёрнутой программы содействия пенсионерам с отклонениями в психике. Отвлеклись, только когда в дверь постучали…

— Кто есть там нам мешать?

— Энтшульдиген зи битте. — В нашу уютную темницу с извинениями заглянул немецкий посол, Кнут Гамсунович. — Не помешаю, господа? Я слышал о вашем аресте, герр Ивашов, и не мог не попытаться прийти сюда, дабы выразить свой протест царским призволом и ещё раз подчеркнуть моё искреннее уважение вашим поступком!

— Каким именно? — чуть смутился я.

— Как?! — столь же искренне смутившись, поразился посол. — Да весь двор только и говорит, как вы обругали русского царя матом за то, что он был недостаточно вежлив со своей же царицей!

Вступиться за честь женщины перед венценосной особой способен не каждый. Увы, истинное рыцарство честь приводит в тюрьму или на плаху. Но я горжусь вами! Позволите?

Господин Шпицрутенберг извлёк из-за пазухи длинную узкую запечатанную бутыль с чёрной кошкой на этикетке и вопросительно подмигнул. Чистопородный немец, он уже так давно жил у нас в России, что если и не обрусел окончательно, то, по крайней мере, обычаи знал и умел поддержать компанию. Митя охотно подвинулся, и дальнейшие разговоры пошли уже на четыре голоса. А мы хорошим людям всегда рады, даже в тюрьме!

Сравнивали церковную музыку в лютеранских храмах с нашим разноколокольным перезвоном, спорили о преимуществе голландского кроя камзолов, говорили об этнических конфликтах и пассионарной психологии шамаханов, о чём-то ещё. О, вспомнил, о том, кстати, что в длинной бутылке у посла оказалось роскошное вино, градусов на пять слабее шнапса, зато на травах. То есть в лучших милицейских традициях — мы не пьём, мы лечимся!.. И лечились, пока в дверь не постучали ещё раз…

— Заходите! — громко предложил я, и все согласно кивнули. Почему нет? Может, у нас сегодня День открытых дверей в Бутырском изоляторе?!

На пороге стоял малость удивлённый дьяк Груздев — как уж его-то пропустила охрана, ума не приложу. К тощей груди Филимона Митрофановича уютно прильнула двухлитровая бутыль мутного самогона. Ну-у… главное ведь повышать градус, а не наоборот. И то со сладкого винца нас уже как-то повело…

— Государь послал, из человеколюбства христианского, проведать, не надо ли чего? А вы тут вона что, за спиной государевой?! — Но, заметив среди нас гордо выпрямившуюся царицу, опытный скандалист мгновенно сменил тон. — Но ить с матушкой Лидией Карповной, оно конечно, можно. Она ить, головушка светлая, лебёдушка белая, небось стыдить пришла души ваши заскорузлые, а я и…

— Да присаживайтесь! И бутылочку давайте на общий стол, раз уж принесли…

— Не тебе нёс, мент соломенный, — взвился было дьяк, но опять-таки в мгновение ока сменил тон. — Однако же за-ради честной компании с каким змием не помиришься. Угощайтеся, люди добрые, пейте, аки кровь мою, чистую… Не сам гнал, но где брать — ведаю!

В принципе мы все были уже более чем чуточку хорошие, а после второй или третьей стопки и наш долгополый представитель жеребячьей породы тоже вдруг оказался не самой распоследней сволочью. Филимон Митрофанович охотно припомнил свои летние похождения в Подберёзовке, сам первым визгливо хихикая над собственным, едва не состоявшимся «бракосочетанием», от которого его удержало единственное здравое опасение — получить Митеньку в пасынки. Мите, как вы понимаете, такой отчим, как дьяк, тоже глубоко не в радость, поэтому пили за то, чтоб «всем было хорошо и никому не обидно…».