Виталий Мелентьев - Фронтовичка

• Название: Фронтовичка
• Автор: Виталий Мелентьев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1964

Виталий Григорьевич Мелентьев родился в 1916 году в г. Ленинграде, в семье служащего. После окончания семилетки работал слесарем, бригадиром ремонтников. Много ездил по стране. Был матросом, грузчиком, золотоискателем, работником газет и радио.

В 1937 году В. Г. Мелентьев был призван в армию, где в 1941 году вступил в Коммунистическую партию. В 1953 году он демобилизовался из рядов Советской Армии в звании подполковника.

Писать и печататься В. Г. Мелентьев начал в 1935 году. За последние годы им написано более 30 рассказов, опубликованных в различных журналах и газетах, в сборнике «Побратимы» (1955), а также повести «Леший хребет» (1952), «Записки рядового» (1953) «33-е марта» (1957), «Трудный путь» (1957), «Солнце над школой» (1958), «Тихий участок» (1959), «Иероглифы Сихотэ-Алиня» (1961).

В предлагаемой вниманию читателей повести «Фронтовичка» рассказывается о военной судьбе Вали Радионовой, московской комсомолки, которая с первых дней Великой Отечественной войны находилась на фронте. С группой разведчиков она идет через линию фронта. Разведчики, попав в засаду, гибнут. В живых остается только Валя: ее прикрыл своим телом товарищ. Поседевшая от всего пережитого Валя возвращается в Москву. Но она не в силах оставаться в стороне от активного боевого дела. И, движимая чувством гражданского долга, снова идет на фронт.

Через многие испытания проходит Валя Радионова. Она встречает хороших и плохих людей, переживает все трудности своего, женского, положения на фронте, познает, что такое настоящая, фронтовая дружба.

Читатель не может не полюбить эту девушку — в ней сочетаются волевые качества командира и нежность любящего сердца. В ее образе находят свое воплощение лучшие черты человека, воспитанного советским обществом.

---

— Да вы с ума посходили, товарищи! Вся бригада не могла выполнить приказ, а вы требуете этого от нас.

Самая обычная житейская логика говорила, что они ползут на верную смерть или плен, и все-таки все они ползли, потому что было нечто более высокое, более сильное, чем эта самая житейская логика, — был приказ. Он требовал свершения подвига. И требовал не для себя, а ради тех, кто был в окружении. Значит, этого требовал (уже не приказ, а те, к кому они ползли.

Мысли эти — правильные, но как следует не оформленные — мелькали и у Вали и у всех остальных, но житейская логика не отставала. Мозг подсказывал десятки вариантов решения задачи, и каждый из них совершенно исключал гибель тех, кто выдумывал этот вариант. Каждому казалось, что в штабе просто не подумали, не захотели сделать все как следует, а вот спросили бы его — он бы придумал. И ни один, в том числе и Валя, не мог объяснить себе, почему эти мудрые, безопасные варианты не пришли им в голову там, возле штаба, или хотя бы в траншеях своего переднего края.

И все-таки они ползли под дождем, в жидкой грязи, ползли навстречу, как им казалось, верной смерти. Валя все больше проникалась сознанием обреченности и провала. И когда у нее уже не оставалось сил, чтобы ползти навстречу обязательной и совершенно бесполезной, как утверждала ее логика, смерти, она вдруг подумала: «Значит, ты все-таки трусишка?»

Но Валя знала, что она уже не трусила. Это было проверено, и сейчас она тоже не боялась, а просто не хотела погибать зря.

«Хорошо, ты выживешь, а что ты скажешь тем, кто выйдет потом из окружения? Я не хотела гибнуть ради вас?»

«Нет, зачем же? Когда будет общая атака, я пойду со всеми, на ту же смерть, но уверенная, что это может принести пользу».

«А почему ты думаешь, что эта общая атака будет более удачной, чем та, которая окончилась окружением?»

«Но ведь там готовят ее. Там есть командиры, те самые полулегендарные, мудрые командиры, которые держат в руках свои и чужие жизни. Они все сделают».

«Дура! Сейчас такой командир — ты. Понимаешь, ты?! Вот ты и делай. Ты еще не попыталась сделать что-нибудь, а уже стремишься переложить ответственность на других. Но ведь и те, полулегендарные, тоже могут переложить ее на других, тех, что повыше».

Круг замкнулся. Выхода из него не было. Медленное бесшумное движение в холодной сырости продолжалось. Движение в неизвестность. Приказ действовал, а уверенности в его выполнении не было.

Зато сквозь эту обреченность, колебания, сквозь бронированную житейскую логику медленно, неуклонно стало пробиваться другое.

«Ну, хорошо, раз все неизбежно, то как же извернуться? Как все-таки выполнить этот неизбежный, как судьба, тяжелый и нелепый приказ? Ведь когда его отдавали, о нем же думали, взвешивали все, что может помешать его выполнению. И раз отдали, значит, пришли к выводу, что выполнить его все-таки можно. Где же они увидели эти возможности? Где они?»

Окружающее стало интересовать Валю уже по-новому. Чувство утончилось, нервы напряглись. Мозг вначале вяло, потом все надежней и надежней включался в новую работу — в подыскивание решений и их вариантов. Проползти между минами, как когда-то с Осадчим? Нет, немцы не минируют теперь в шахматном порядке. Они ставят мины по сложным трафаретам. Их начертания неизвестны. Проделать новые проходы? На это потребуется вся ночь, ведь, кроме Вали и Зудина, никто не умеет обращаться с минами. Что же делать, что делать?

Пока работал мозг, она осматривала окружающее, стараясь увидеть что-нибудь такое, что подсказало бы мозгу новое решение. И это что-то было замечено: обычный прочесывающий огонь противника не прекращался, но пули летели слишком высоко. Она прислушалась. Да, пули летели высоко. Это просто кажется, что они летят низко — ведь идет дождь, и они шипят гораздо громче обычного. И еще: вот уже минут десять, как они ползут по проходу, а над ними не взлетело ни одной ракеты — взлетают справа, слева и дальше, над вторым кольцом окружения, а здесь их нет. Почему?

Решить это опытному разведчику было очень просто: потому, что где-то рядом, на проходе, работают немцы. Им создают условия. Какие немцы? Да и это проще пареной репы — конечно же саперы. Немецкое командование избавляет себя от будущих танковых атак. Оно делает то, что должно сделать всякое командование даже не в силу каких-либо исключительных способностей, а просто потому, что этого требует устав — вечный приказ военного.

Валя остановилась и шепотом приказала Зудину:

— Доберись до связистов — пусть остановятся. А потом предупреди старшину — по-моему, впереди работают саперы. Пусть старшина соединится со связистами.

— Откуда знаешь?

Валя объяснила.

— Верно, — почти восторженно, но в то же время озабоченно шепнул Зудин. — Верно.

Он скрылся в темноте. Валя лежала и слушала. Слушала каждым нервиком, каждой частичкой тела. Дождь барабанил по каске, тихонько звенел в лужах. Тарахтели пулеметы, иногда глухо стреляли орудия, фыркали моторы, изредка звенела проволока, но все эти звуки были привычны, и они проходили вне сознания. Валя разыскивала необычные звуки, и она услышала их — явственный шепот и звон железа.

Да, впереди работали саперы. Видимо, кто-то поднес мины, сложил их, звякнув оболочкой, и доложил о новостях. Где эти саперы? В каком месте? Она задумалась и без особого труда решила и эту задачу. Конечно же в центре прохода! Если заминировать центр, использовать фланги будет невозможно.

Но как проползти мимо саперов? Ведь у нее десять человек! Десять!

«Нужно уничтожить», — жестко подумала она.

И оттого что перед ней встала более ясная и четкая задача, чем общая — пробраться и установить связь, — колебания и неуверенность исчезли. Первое решение принесло твердость и силу. Исчезли дождь и слякоть, пропала мелкая житейская логика. Теперь она ждала Зудина, и ей казалось, что действует он слишком медленно.

«А вдруг… вдруг…» — подумала она и поскорее отбросила эту мысль — так подла она была.

Вскоре приполз Зудин. Они посоветовались и решили, что убрать саперов, если их немного, необходимо. А если их много, нужно всем вступать в бой, а Вале и кому-нибудь еще попытаться под шумок пробраться к окруженным.

Валя, Зудин и третий из их группы боец-конвоир поползли вперед. Они часто останавливались и прислушивались.

Немецкие саперы работали вдвоем — копали ямы и ставили мины, а третий подносил их. На работающих пошли Зудин и конвоир, а на третьего, подносчика, — Валя. Она забросила автомат за спину, поправила снаряжение и достала нож.

Вале следовало перехватить подносчика, когда он будет ползти с минами: руки у него будут заняты и его легче будет зарезать.

И когда она поняла это, ей на минуту стало страшно. Ей, Вале Радионовой, предстоит зарезать человека. Незнакомого человека. Не застрелить, как то положено и потому обычно на войне, а зарезать, как поросенка, как курицу. Она приостановилась. За нею остановились Зудин и конвоир: они ждали ее решения, и она поняла, что отступать уже не может. Все сделано так, что либо она все-таки зарежет этого неизвестного человека, либо погибнут и она, и ее подчиненные, и приказ останется невыполненным.

От этой безвыходности, оттого, что ей противно было резать живого человека, она по совершенно непонятным законам другой, нежитейской логики, возненавидела этого, стоявшего на ее пути, человека. Возненавидела так, что даже затряслась. От жалости и растерянности опять ничего не осталось. Хотелось только одного — скорее убрать его с дороги и продолжать выполнять главное.

Она дождалась подносчика, услышала всплески в лужах, сипение грязи и костяной стук — это стучали зубы продрогшего немца. Потом она увидела его силуэт, приподнялась и, когда уже бросилась на него, увидела его широко открытые глаза, перекошенное ужасом лицо. Оно мгновенно исчезло и появилось вновь уже в другом положении — подносчик успел молниеносно перевернуться на спину, задрать ноги и протянуть к Вале руки.

— Не убивайте, — шептал он, — не убивайте, ради бога. У меня дети. Трое детей. Ради бога.

Она стояла перед ним — жалким, с поднятыми ногами и руками, шепотком лепечущим жалкие, унизительные просьбы.

Так вот он каков, враг… Он молит о спасении ради детей. Такого врага она не видела ни в своих мечтах, ни в тех письмах и дневниках, которые она читала, ни в газетах или изустных рассказах.

— …Ради бога, я все расскажу. Все расскажу. Я христианин. Демократ…

Сочетание этих слов — христианин и демократ — тоже было смешным. Они отдавали чем-то унизительным и для христианина и для демократа, но установить, чем именно, Валя не могла. И убить этого жалкого человечка она уже тоже не могла: пропало настроение. Но и что с ним делать, не знала. Он сам помог ей, пролепетав:

— Вам нужен пароль?