Сергей Мартьянов - Испытание

• Название: Испытание
• Автор: Сергей Мартьянов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1961

---

Так все пятеро вошли в село и направились к заставе. Деревянные дома с их террасами, открытыми окнами и высокими фундаментами стояли то выше, то ниже дороги, и были видны то их стены, то чешуйчатые черепичные крыши. Развесистые чинары, густые заросли маслин и яблонь — все сливалось в причудливое царство теней и зелени. Удивительно живописен был вид этого маленького грузинского селения, но у Зубанова было такое ощущение, что все это он видит последний раз.

Жители села, попадавшиеся на пути, останавливались, пораженные невиданным зрелищем. Брезгливость, жалость, сострадание выражались на лицах и в глазах людей, и они молчали. Так бывает, когда хоронят покойника. Лишь кое-кто, не вытерпев, бросал короткие фразы, которых Зубанов не мог понять — он знал по-грузински только два слова: «кацо» и «генацвале».

3

Ворота заставы были закрыты. Старшина Пятириков что-то громко говорил во дворе. Чей-то голос лениво звал крольчиху Машку.

Зубанов открыл калитку, пропустил в нее прокаженного и солдат, дал знак остановиться. К ним тотчас же направились Пятириков и дежурный Цыбуля. От командирского домика быстро пошла Наташа.

— Не подходить!—сказал Зубанов и предостерегающе протянул руки.

Пятириков, Цыбуля и Наташа остановились. Они молча смотрели на прокаженного.

— Гоберидзе, будете окарауливать! — приказал Зубанов.

Гоберидзе встал лицом к задержанному, махнул рукой. Тот покорно сел на землю, прислонился спиной к забору.

— Остальным отойти, — добавил Зубанов.

Все отошли оглядываясь.

Только крольчиха Машка доверчиво подбежала к прокаженному, обнюхала его вытянутые ноги.

— Да отгоните же ее, Гоберидзе! — крикнул Зубанов.

Гоберидзе пихнул носком сапога крольчиху, и она отбежала.

— Костя, ты прикасался к нему? — спросила Наташа.

Глаза ее были полны испуга.

— Нет! — твердо ответил Зубанов и взглянул на Ковригина и Свинцова.

— И никто не подходил к нему?

— Никто.

Наташа внимательно посмотрела на мужа. —А почему ты все время оглядываешь свои руки?

— Да оцарапал ладонь какой-то чертовой колючкой!

— У тебя царапина? Покажи.

Зубанов покорно показал ладонь. Кровь еще не засохла.

— Костя, ты понимаешь, что будет, если такими руками ты прикасался к нему? — тихо спросила Наташа.

— Но я же не дотрагивался.

Наташа немного подумала.

— Все равно. Идем, нужно продезинфицировать руки и сделать перевязку.

— Хорошо, — сказал после некоторого колебания Зубанов. — Только быстрее, нужно заняться этим... — он кивнул в сторону забора.

— Идите, идите! — поторопил поспешно Ковригин.— Мы тут сами управимся, товарищ лейтенант.

— Точно! — подтвердил Цыбуля.

Пятириков кивнул, внимательно наблюдая за

прокаженным.

Удивительно заботливы были сейчас люди! И этот молчаливый старшина, и этот бесцеремонный Цыбуля, и этот Ковригин, у которого болели зубы.

А когда Зубанов вскоре вернулся, он заметил, что никто ничего и не делал с задержанным — все ждали его, лейтенанта.

Старшина Пятириков отозвал Зубанова в сторону:

— Константин Павлович, может, это не прокаженный?

Если бы старшина догадывался, как Зубанову хотелось, чтобы его подозрения сбылись! Но он не догадывался и продолжал развивать свои мысли Л дальше:

— А может, это и настоящий прокаженный, и турки пустили его через границу, чтобы отвлечь наше внимание от других участков.

Предположения Пятирикова заставили задуматься. Что, если он прав? Пока тут они судят да рядят, где-нибудь пробирается настоящий шпион.

— Вы закрыли границу? — спросил Зубанов.

— Закрыл, Константин Павлович, и доложил коменданту.

— Нужен врач или фельдшер, — сказал Зубанов. — Позвоните в комендатуру.

— Долго придется ждать, Константин Павлович.

— А если попросить фельдшера из сельского медпункта?

— Фельдшер уехал.

Этот старшина знал все.

Зубанов был старшим в звании, и только ему было дано решать, что делать с этим прокаженным. Он ждал совета от старшины. Еще сегодня утром он бы не позволил себе такого обращения, а сейчас спросил:

— Как же проверить, Иван Семенович?

Оба посмотрели на Наташу, и оба подумали об одном и том же.

— Нужно колоть его иголкой, — сказал старшина. — Прокаженный не почувствует боли.

И он снял с себя фуражку, где у него всегда хранилась иголка, вынул ее и направился к забору.

— Назад! — тихо и властно сказал Зубанов. — Я сам.

Он хотел добавить, что уже прикасался к задержанному и теперь ему все равно, но к ним подходила Наташа.

— Проверю я, — сказала она. — И ты не можешь мне приказывать.

Голос ее был непривычно тверд.

— Но позволь... — попробовал было возразить Зубанов.

— Не позволю!—перебила Наташа и добавила мягче: — Я же врач, Костя.

Зубанов молчал.

— Разрешите послать за председателем колхоза Яманидзе? — обратился Пятириков. — Он знает турецкий язык.

Зубанов кивнул. Он думал о Наташе, все еще надеясь, что обойдется как-нибудь по-другому, без ее участия.

Но она уже вернулась в белом халате, хирургических перчатках и с инструментами. Теперь она выглядела еще строже.

Она подошла к прокаженному и жестом попросила его встать. Человек встал. Нечто вроде улыбки появилось на бугристом покорном лице. Его никто не бил и не прогонял. Он снял пиджак и рубашку, кинул себе под ноги. Все тело его было в лиловых буграх, сочащихся гноем. Наташа подошла вплотную и стала осматривать эти бугры, тщательно и неимоверно долго.

Хлопнув калиткой, вошел Яманидзе. На него никто не обратил внимания. Подойдя на цыпочках к Зубанову, он спросил шепотом:

— Генацвале, этого задержали?

Зубанов кивнул.

— Ой, боже ж ты мой! — тихо проговорил Яманидзе и замолк.

Все ждали, что скажет Наташа.

— Это прокаженный, — сказала Наташа, подойдя к мужу и держа на весу руки в перчатках.

— Да? — переспросил Зубанов.

— Да. Его нужно немедленно изолировать.

— Йой, боже ж ты мой! — воскликнул Яманидзе. — Вот до чего бедность довела человека! Генацвале, разреши поговорить с ним?

— Обязательно.

Прокаженного звали Мовлюдином. Он решил добровольно перейти в Советский Союз. Здесь, рассказывают, лечат прокаженных. Видит аллах, он говорит правду, только правду.

Яманидзе переводил каждую фразу, и все слушали, сурово хмурясь.

— Ну и дела... — задумчиво проговорил Пятириков, когда Мовлюдин закончил.

Зубанов взглянул на свои руки. Ему показалось, что царапину вдруг пронзила жгучая боль.

— Передайте ему, — обратился он к переводчику, — что его будут лечить.

Яманидзе перевел. Прокаженный закивал головой и что-то сказал, сбивчиво и горячо.

— Он говорит, что целует ваши руки, — перевел Яманидзе.

Зубанов криво усмехнулся. Но слова Мовлюдина взволновали его. На минуту он забыл о своих руках и о себе, а подумал о тех, кто жил по другую сторону границы, таких же униженных и несчастных, как этот Мовлюдин.

4

Вечером задержанного увезли в лепрозорий. По совету Наташи пограничники сшили из кусков старого брезента большой мешок, и прокаженный залез в него с головой.

— Ну, Мовлюдин, давай поправляйся там, — сказал Пятириков дружелюбно, и все заулыбались.

В ответ из мешка прозвучало какое-то мычание.

Место у забора полили раствором извести, а всем пограничникам было приказано тщательно вымыть руки с мылом и карболкой. Наташа объяснила при этом, что соприкосновение с лепрозными больными, как называют прокаженных, вообще-то не очень опасно, но лучше все-таки соблюсти меры дезинфекции.

Настроение у Зубанова было хотя и подавленное, но не такое отчаянное, как раньше: живут же врачи в лепрозориях и не заражаются. Так сказала Наташа.

Потом он поднялся на вышку. Там уже стоял другой наблюдатель, сменивший Рыжкова. Солнце опускалось за горы, было прохладно и тихо.

— Ну, как дела? — приветливо спросил Зубанов у солдата.

— Все в порядке, товарищ лейтенант! — весело ответил солдат. — Ничего подозрительного.

Глазам Зубанова снова, как и утром, предстала картина гор и турецкой половины села. Дома были освещены медными тревожными отблесками заката. На минарете мулла совершал вечерний намаз. О чем он молился, что просил у аллаха для своих правоверных? Не настороженность и неприязнь испытывал сейчас Зубанов к той стороне, а какое-то странное чувство заинтересованности, недоумения и сострадания, будто он был в ответе за то, что там творилось.

Уже в сумерки Зубанов спустился с вышки и заглянул в казарму. Она была почти пуста: все пограничники несли службу. Только в дальнем углу, на койке, сидели двое. Сержант Ковригин что-то рассказывал Цыбуле, сменившемуся с дежурства. При появлении лейтенанта они замолкли, вскочили и вытянули руки по швам.