Владимир Пичета - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

• Название: Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II
• Автор: Владимир Пичета
• Издательство: Издание Товарищества И. Д. Сытина
• Жанр: Военное
• Год: 1911

Вниманию читающей публики предлагается замечательный 7-томник. Замечателен он тем, что будучи изданный товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года, обобщил знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые Российская империя вела до сих пор. Замечателен тем, что над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков: А. К. Дживелегов, Н. П. Михневич, В. И. Пичета, К. А. Военский и др.

Том второй.

---

«Похоронить и молчать!» (Гойя)

Война была окончена в Испании, ее перенесли на французскую территорию, и Испания могла торжествовать победу и полную свою независимость, которую она отстаивала с неутомимой энергией в течение почти 5 лет тяжелой и страшной борьбы.

Она свергла чужеземное владычество, отвергла все те реформы, которые, для оживления обнищалой и отсталой страны, предлагал провести в ней Наполеон. Что же сделала она сама за это время, — время, когда народ был всецело предоставлен самому себе, собственным силам, собственной воле, когда центральной власти не существовало de facto, ибо ее никто не признавал — признавались только свои хунты, — хунты тех отдельных областей, которые зажили старой жизнью, — жизнью того времени, когда они были независимы?

Та политика объединения Испании в одно единое целое, которую преследовали в Испании ее короли с конца XV в., принесла свои плоды. Удерживая массу в подчинении теми орудиями объединения, к которым она прибегала: инквизицией и патерами, всячески оберегая ее от проникновения в нее зловредных идей и сохраняя ее в полном невежестве, она, начиная с XVIII в. создавала все более и более глубокую пропасть между народной массой, нищей, кормившейся за счет богатых монастырей, невежественной и преисполненной суеверий, и зарождавшейся интеллигенцией, по преимуществу состоявшей из разночинцев, так как большинство знати было столь же невежественно, как и зависимая от нее масса. Подавить гений нации правительство не могло. В самые тяжелые и мрачные времена поэзия и искусства нашли гениальнейших творцов в рядах народа. Но только в XVIII в. мало-помалу новые идеи стали проникать в Испанию, несмотря на запрет, на цензуру, на строгий надзор за университетами, стоявшими бесконечно ниже даже современных им германских университетов. Формировалась и росла особая группа, — группа интеллигентов, мало понятная народу и непонимаемая им, враждебная, и ненавидимая той официальной сферой, которая в Мадриде и других местах рекрутировалась среди служащего чиновничества, кастильской бюрократии, державшей в своих руках всю полноту власти, а если и можно было, во второй половине XVIII в., подумывать о реформах, то лишь таких, которые не умаляли бы ее значения и влияния. Ее принципом, который повторял Карл IV, было: все для народа, но ничего посредством народа.

Французская революция, ее идеи и принципы, несмотря на все меры бюрократии, проникли и в Испанию, как и в другие страны, и так же, как и там, воспринимались, возбуждали ожидания и надежды лучшего и светлого будущего. В рядах этой зарождающейся интеллигенции стояли и умеренные, как Ховельянос, Мартинес Роза, и более радикальные, как Аргьеллес, поэт Кинтана, поэма которого о Падилле и восстании городов при Карле V пользовалась громадным успехом и возбуждала умы, рисуя картину того свободолюбия, какое царило некогда в душах кастильцев. На их долю пришлось теперь, при тех условиях, в какие попала Испания в момент вторжения французов, принять деятельное участие в подготовлении будущего страны, — в тот момент, когда наступит свобода Испании и ее независимость от чужеземца будет достигнута.

Часть ее, самая небольшая, примкнула к Иосифу, особенно во второй его приезд, когда, несмотря на издевательства и насмешки Наполеона, Иосиф задумал было повести национальную испанскую политику, привлечением к делу начатых реформ испанцев. То была группа так называемых francesades. Но громадное большинство интеллигенции пошло вслед за народом, стало в его ряды в борьбе за независимость и попыталось, с помощью созыва представительных учреждений, пересоздать страну и ее учреждения, влить новую душу в одряхлевший организм, поднять народную массу, просветить ее. Поэт Кинтана (Quintena) был душой и центром этого движения. Своими одами и стихотворениями, своими трагедиями, как, напр., «Пелахо», своими биографиями знаменитых испанцев он приобрел славу наиболее свободолюбивого и патриотического писателя, и вокруг него сгруппировались все лучшие люди страны. В сентябре 1808 г. вместе с друзьями он попытался в самый решительный момент в жизни страны влиять на страну, подготовлять умы к будущему с помощью периодического органа «Патриотический Еженедельник», успех которого для Испании был необыкновенным: сразу он собрал до 3 тыс. подписчиков. Вторичное занятие Мадрида заставило бежать его в Севилью, и здесь ему удалось образовать тот кружок, который сыграл в будущих кортесах самую видную роль. Тут были и Ховельянос, и Антильон, и Бланко, и Аргьеллес, и Эстрада и многие другие, вошедшие в состав клуба, носившего название Малой хунты, junta chica. Журнал был возобновлен, а Кинтана стал секретарем правительственной хунты и теперь мог действовать решительнее. Ему удалось склонить хунту к изданию манифеста и указа о созыве кортесов.

То было первым открытым заявлением о необходимости созыва кортесов. Но тогда (в мае 1809 г.) оно не имело успеха. Реакционное течение взяло верх и все ограничилось неопределенным обещанием, что кортесы будут созваны в будущем году или раньше, если позволят обстоятельства. В действительности, либеральный тон манифеста испугал защитников старого порядка, нашедших поддержку в реакционно настроенном сотоварище Сидмута и Кестльри, Веллингтоне, ненавидевшем хунту и называвшем ее членов «собаками».

Когда вспыхнуло восстание, центрального правительства фактически не существовало. Кастильский совет, которому вручено было управление делами по случаю отъезда короля Фердинанда, обнаружил в решительный момент полную трусость и раболепствовал перед Наполеоном не меньше, чем и сам король. Не от него могла ждать Испания решительного слова. Слабый протест заявил он позже уже, при Иосифе. Восстание начали отдельные области на свой страх и риск, даже без сношений друг с другом. Единства действий не было и не могло быть, и это объясняется тем, что воскресла с новой силой старая отчужденность и взаимная вражда.

Такое положение дел, вредно отзывавшееся на ведении военных действий, побудило членов различных хунт объединиться и попытаться создать один общий центральный орган управления, объединяющий все хунты. Шли долгие споры, как организовать его, и дело, видимо, затянулось бы, если бы, после очищения Мадрида французами, не выступил со своими притязаниями кастильский совет, сразу же обнаруживший, чего ожидать от него Испании. Едва лишь вступив в отправление своих обязанностей, совет не нашел ничего лучшего, как предписать восстановление цензуры, воспретить газетам выходить более 2 раз в неделю, а, главное, пригрозить отдачей под суд тех, у кого сыщики найдут следы переписки с хунтами или бумаги хунт. Это переполнило чашу терпения. Со стороны хунт посыпались протесты. Одна из хунт пригрозила, что она прибегнет к оружию, если не будет положен конец кастильскому совету. После ряда переговоров соглашение состоялось. Каждая хунта посылала по 2 депутата, и их соединение и должно было образовать высший орган управления под названием Верховной центральной правительственной хунты. Но и выбор оказался неудачным, и не мало трений было, пока согласились относительно места заседаний. Обособленность и партикуляризм сказались с полной силой, спорили из-за места: кто требовал Севильи, кто Мадрида, кто Аранхуеса. Часть явилась в один из этих городов, часть — в другой, пока, наконец, только 24 сентября дело сладилось, и собрание состоялось в Аранхуесе. Всех налицо было сначала 24 депутата, позднее число их дошло до 35.

Но быстро все разочаровались в избранной хунте. С одной стороны, против нее пущены были в ход всевозможные интриги и со стороны кастильского совета, и со стороны военной партии, отказавшейся повиноваться новой хунте. С другой — она сама своими действиями дискредитировала себя. С первых же шагов она, как представитель Фердинанда, приняла титул величества. Ее президент, 80-летний Флоридобланка, выцветший реформатор времен Карла III, ставший с революции реакционером, стал титуловаться «высочество», а все члены — сиятельствами. Сверх того, они назначали сами себе чины, мундиры, крупные оклады, даже изобрели для себя особые медали с изображением обоих полушарий. Вся суетная и пропитанная чванством и формалистикой, Испания воскресла вновь. Попали большею частью гранды, бывшие придворные, прошедшие полную школу придворных интриг в царствование Карла IV и Марии-Луизы. Представители новой интеллигенции были в меньшинстве, главным образом наиболее умеренные, как, напр., Ховельянос.

Хунта оказалась ниже самых скромных ожиданий; ее действия только подогрели интриги кастильского совета и его защитников, интриги и лиц, добивавшихся создания регентства, перетянувших на свою сторону англичан в лице Веллингтона.

Новое поражение, нанесенное самим уж Наполеоном Испании, необходимость спасаться бегством и перенесение заседаний хунты в Севилью несколько исправило дело. В хунту попало несколько новых членов из интеллигенции, в том числе и Кинтана, которому удалось возбудить, наконец, вопрос о созвании кортесов. Но и здесь ее решение было решением уклончивым. Между тем после новых побед французы двигались на Севилью, а Кадикс подвергся блокаде и обстрелу. 13 января 1810 г. хунта, при проклятиях и оскорблениях толпы, бежала в Кадикс и здесь сложила свои полномочия, передав их в руки регентства, состоявшего из 5 человек: епископа Орензе, единственно протестовавшего против байоннского решения, но завзятого и ярого защитника старых порядков, генерала Кастаньоса, реакционера, и др.