Юлия Кристева - Смерть в Византии

• Название: Смерть в Византии
• Автор: Юлия Кристева
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-034482-6, 5-9713-4346-7, 5-9762-0663-8

Восемь убийств потрясли маленький городок. Таинственный маньяк, которого пресса прозвала Чистильщиком, метит тела своих жертв знаком «бесконечность». По какому принципу он убивает? В чем смысл его «посланий»? Расследование ведут два блестящих интеллектуала — журналистка Стефани Делакур и комиссар Нортроп Рильски.

Постепенно они приходят к шокирующему выводу: кровавые деяния Чистильщика каким-то образом связаны с одним из самых загадочных периодов мировой истории — падением Константинополя под натиском участников Первого крестового похода.

Ключ к тайне происходящего следует искать на страницах знаменитой хроники, написанной византийской принцессой Анной Комниной…

---

Долгий урок Эбрара мог наскучить Анне, но она позволила словам чужестранца увлечь себя, ведь в них сквозили иноземные нравы. К тому же их произносили розовые уста, окаймленные светлой бородой.

— Именно это я и имела в виду, рыцарь: война приобрела для вас сакральный характер, как джихад для магометан. Но в таком случае какая разница между вашими баронами, захватывающими наши земли под предлогом освобождения Иерусалима — поверьте, мы этого ждем, — угрожающими нашей столице, и антихристами, потомками Авраама и Агари,[76] исповедующими ислам, порожденными желчью содомитов и горечью гоморрских жителей?

Анна вышла из себя. Несмотря на юный возраст, она знала, как эти преданные Аллаху души наседают со всех сторон на родную землю. Она читала Иоанна Дамаскина,[77] клеймившего магометан за язычество и лжепророчество, а также Иоанна Камениаты, засвидетельствовавшего резню и грабежи, устроенные ими в близлежащих городах, таких, как Фессалоника, читала и „Жизнь Андрея Салосского“, причислявшего религию детей Измаила ко злу. Оттого, что она прочла все это и немало другого, ее мать и послала ее к бабушке, которой многое было невдомек».

Под каменными сводами прочной и надежной деревенской цитадели свет факелов и свечей окрашивал в золотистый цвет матовые щеки дочери Алексея. Эбрар, глядя на нее, думал, как настоять на своем, но не обидев, как сделать так, чтобы разговор не закончился раньше времени. Сарацины были язычниками, еретиками, нечестивцами — в этом не было никаких сомнений. Однако «Божий мир» французов не означал лишь права убивать, будь ты священник или епископ, дабы повернуть вспять судьбоносный поток Истории, которым Господь наказывал Христианский мир, насылая на него мусульманский Апокалипсис. Напротив, Адемар передал своему племяннику Эбрару эсхатологический смысл этого «мира» — перемирие, приостанавливающее в случае необходимости месть. Разве и евангельское учение, и учение раннехристианской церкви не проповедовали, что в начале была любовь? О священной войне там и речи нет, как это у мусульман с их джихадом, — говорил епископ, — и потому приходится обращаться к Ветхому Завету для поиска доводов в пользу этой войны. Является ли крестовый поход священной войной, согласно утверждению нашего Папы Урбана II, напрямую связанной с «Божьим миром», введенным во Франции? Или же он должен остаться актом любви к Богу? И если так, каково его обоснование? Вот в чем проблема. Это было настоящей мукой для таких людей, как Адемар и Эбрар. Однако, поддайся Эбрар сомнению разве отправился бы он в крестовый поход и имел бы случай повстречать Анну Комнину в этот вечер у бабушки, да благословит Господь ее дом!

Латинянин не обладал учтивостью придворных с Босфора, но говорил так искренне, был так прямодушен, что Анна испытала незнакомое смятение, покраснела и постаралась побыстрее завершить разговор.

«— Доброго тебе пути, рыцарь! И все же подумай о следующем: подлинные служители Ягве — не воины, почитай получше Библию. Оставь раздоры политикам, военачальникам, это им по нраву, я сама тому свидетель. Спокойной ночи! — Она встала и поправила диадему на лбу, не столько, чтобы казаться выше, сколько чтобы показать превосходство своей православной веры.

— До свидания, принцесса. — Эбрар прошептал эти полные надежды слова только после того, как Анна вслед за бабушкой покинула зал».

— А теперь, Норди, послушай о том, что происходит в романе дальше на берегу озера. Так и кажется, что это было вчера.

Начало марта 1097 года, уже, как в мае, припекает солнце, поверхность озера такая гладкая, ласточки, вернувшиеся с зимовки, касаются ее крыльями. Анна сменила туники из красного, лилового и золотого шелка, которые носят во дворце, на крестьянские рубахи из белой холстины с вышивкой: кому здесь дело до того, во что она одета? Зое, ее верной наперснице, Марии или старику Радомиру, рыбаку на службе бабушки, на все взирающему глазами своей повелительницы?

Никто в Константинополе не поверит Анне, вздумай она рассказать родовитому окружению, что рыбачила с Радомиром, слушала его забавные еретические речи, по его собственному признанию, богомильские (на его родном славянском языке «богомил» означает «любимый Богом»). Он утверждал, что Добро и Зло поровну поделили между собой весь тварный мир, что женщины — существа равные мужчинам (что логически вытекает из предыдущего), но лишь в определенных обстоятельствах, не уточняя, в каких именно, и это вызвало у нее сперва смех, а потом опечалило. Как не поверят и тому, что она дышала пропитанным солью запахом, исходящим от карпов и форели — называемой в здешних местах «коран», — дергающихся в сачках Радомира, пробовала их нежное мясо, наслаждаясь вкусом, какого не знала на берегах Босфора. И даже дотрагивалась до них, ускользающих от нее, будто струящаяся меж пальцев ртуть. Ей захотелось последовать их примеру, когда лодка Радомира пристала к берегу, и она легла в воду в своей вышитой белой рубахе, когда же встала, ткань прилипла к ее телу, обрисовав грудь и бедра, а внизу живота появилось какое-то незнакомое ощущение — будто прилив чего-то горячего.

Один Гелиос,[78] сын Гипериона, да вода были ей свидетелями, но божество это лишало смертных зрения.

…и услышал его промыслитель Кронион;
Быстро орла ниспослал, между вещих вернейшую птицу.
Темного, коего смертные черным ловцом называют.
Словно огромная дверь почивальни высоковершинной
В доме богатого мужа, замком утвержденная крепким, —
Крылья орла таковы распростерлись, когда он явился.
Вправе над Троею быстро парящий. Они лишь узрели,
В радость пришли, расцвело упованием каждого сердце.[79]

Стихи слепого старца звучали в Анне, в то время как Афина, богиня с глазами цвета морской волны, будто морская рыба, ласкала ей грудь, живот, лобок.

Крики Зои, Радомира и слуг, ждавших ее за поросшими соснами скалами, вывели Анну из состояния несказанного удовольствия. Она вышла на берег и тут заметила неподалеку от себя горстку чужеземных солдат — крестоносцев, франков, судя по всему, чьих предводителей принимала у себя накануне бабушка. Хотя нет, ей это показалось, то были не солдаты, а разбойники — грязные, оборванные, голодные, от которых исходила опасность и для кошельков, и для жизни встречных. В который уж раз Анна пожалела, что не родилась мужчиной, пусть ей и твердили, что она похожа на отца. Ну почему ее не научили драться, пресвятая Богородица, почему лишили возможности выхватить саблю из ножен и кинуться на недружелюбных незнакомцев, как поступает отец и как учат поступать брата Иоанна? Нет, Анна не страшилась ни варваров, ни смерти. Разве после разрыва помолвки с Константином она уже не познала тяги к смерти? Однако впервые с тех пор, как ее тело открыло для себя воду, землю, ласточек и коранов, она устыдилась своей груди с торчащими сосками, просвечивающей сквозь мокрую тонкую холстину, длинных распущенных волос, голых рук и ног. Мужчины приближались. Анна не тронулась с места. Зоя издала пронзительный крик колдуньи, заговаривающей некую магическую силу, толи Зевса, толи Спасителя, а может, и того, и другого. Анна тоже всегда безотчетно обращалась к ним с мольбой, когда подступал страх. Варвары замедлили шаг, но все же приближались. Анна не видела уже ничего, кроме их темных, налитых злобой глаз, а потом потеряла сознание и рухнула как подкошенная в теплую воду, будто простившись с миром. Зло так же сильно, как и Добро, так к чему быть женщиной, лучше уж покончить со всем разом, не важно как!

Открыв глаза, она увидела, что ее держит на руках тот самый юный рыцарь из войска графа Тулузского, исполняющий роль писца при своем дяде, прелате Адемаре. Эту ночь он провел без сна — покинув чертоги Марии Болгарской, он стал дожидаться рассвета: зная, что из отряда, к которому он принадлежал, воины часто отправлялись разбойничать, он желал оградить от их нападения местных жителей. Не исключено, что его также беспокоило, не причинят ли они зло юной Афродите; вот уже неделю по утрам представавшей его взорам на берегу озера, к тому же его тянуло взглянуть на нее после их беседы. (Себастьян еще не решил, что было главным в мотивации его поступка.)

Не в добрый час встретилась юная дева, дочь василевса, со скромным овернским дворянином. Влажные девичьи руки обвили его шею, губы шептали «отец», она всем своим гибким телом приникла к нему. Вот только это нечаянное спасение навсегда лишало его возможности общаться с нею, как накануне вечером, не сводя с нее глаз. В ее взоре он подметил отблеск собственного взгляда, удовольствие и испуг. Сколько это длилось? Две, три секунды? Бесконечно? Он нежно поставил ее на ноги, она долго смотрела на него своими блестящими глазами, которыми любовались все, кто их видел, не в силах отвести взор от его лица, потемневшего от загара, под шапкой соломенных волос, от его широких плеч, свободных от доспехов, по которым стекала вода, на фоне голубого неба и голубого озера, затем потупила очи и почувствовала, как струятся по ее щекам слезы. А тут уж подоспела и Зоя, спешащая укрыть ее плащом.