Сергей Черепанов - Родительский дом

• Название: Родительский дом
• Автор: Сергей Черепанов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7688-0028

Жизнь деревни двадцатых годов, наполненная острой классовой борьбой, испытания, выпавшие на долю новых поколений ее, — главная тема повестей и рассказов старейшего уральского писателя.

Писатель раскрывает характеры и судьбы духовно богатых людей, их служение добру и человечности.

---

— Тебе нет нужды сомневаться, — сказал Чекан. — И надо все-таки отказаться от старых обычаев.

— Я уже отказалась! Подумала сегодня и отказалась. Решуся на все…

— Ух, ты-ы! Вот это для меня настоящий подарок!

— Тебе только кажется, будто я уж такая упрямая и глупая. Это ведь когда с трудом достается, надо беречь. Хватаешься за всякую всячину, чтобы крепче удержать при себе. А у меня любовь первая, да вдобавок не такая простая, как у подруг. Катька обседлала своего Серегу, а я разве сумею? И не нужно. Мне, как за солнышком, хочется идти за тобой. С венчаньем, с гулевой свадьбой было бы, конечно, красивше выходить замуж, но уж коли нельзя, то нельзя. Я согласна записаться — и все!

— Пойдем завтра же! — снова обнимая ее, сказал Чекан.

— Дай мне еще месяц сроку, — попросила Аганя. — Сойдемся, а ни у меня, ни у тебя нет ничего.

— С пустого места начнем.

— Неловко. Я уж который год, как осталася без родителей, на чужом сплю. На жестком. Надо же и мне обзавестись хоть самым необходимым, чтобы рядом с тобой не чувствовать себя постоялкой.

— Пусть будет так, — согласился Чекан. — Днем раньше или позднее, это не имеет значения.

Он старался ни в чем ее не понуждать, не неволить, а давать возможность самой осмотреться и делать выбор.

— А где я стану работать, когда мы сойдемся? — неожиданно спросила Аганя.

— Поженимся! — исправил Чекан.

— Ну, поженимся! Так удобно ли будет жить у попа на поденщине?

— Что, по-твоему, лучше?

— Как не зазорно. Мне-то ничего, а лишь бы тебя не смутить.

— Моя мать в молодости служила у хозяина завода в дворовых девках. Чистила псарню, кормила собак. Никакой труд не зазорный. Но батрачить тебе дальше не следует. Лето мы поживем здесь, а к зиме ты поедешь в город, к моим старикам, и поступишь учиться?

— Это чтоб я на шею села твоим старикам? Не смогу!

— Ты будешь учиться по вечерам, а днем работать на станции. Мои товарищи помогут устроиться. И старики будут рады тебе. Изредка, как позволят дела, я буду приезжать.

— Только изредка, — вздохнула Аганя. — Без тебя я со скуки завяну.

— Но ведь учиться надо?

Аганя согласно кивнула, затем зябко прижалась ближе. От непросохшей земли и от озера потянуло прохладой.

— И знаешь, как это интересно! — ласковее добавил Чекан. — День за днем ты словно поднимаешься по ступенькам вверх, и перед тобой все шире открывается мир.

— Ты этого хочешь?

— Да!

— Значит, я поеду и стану жить у твоих родителей. И привыкну дожидаться тебя!

Чекан укрыл ее спину полой своего распахнутого пиджака и снова прижал к себе. От ее горячего тела, от волос, коснувшихся его щеки, и от рук с твердыми, задубелыми от работы пальцами, которые она вложила ему в ладони, снова наступило легкое опьянение. Так он просидел бы тут самую длинную, даже бесконечную ночь, под сумеречным небом, осыпанным отсветом где-то в глубине, за далекой кромкой земли полыхающих зорь.

Эта неправда, когда говорят, что влюбленные воркуют всю ночь. Самое великое в любви — это молчание.

Чекан проводил Аганю до Дарьиной избы уже под утро и еще постоял потом у ворот, навалившись грудью на прясло.

Во дворе Лукерьи горласто кукарекал петух, а Гурлев, постукивая обухом топора, налаживал телегу для выезда в поле. Мерин, чуя путь, нетерпеливо скреб землю копытом и тыкался мордой в спину хозяина. Давненько, за все зимние месяцы, не удавалось им побыть вместе. Соскучился. Настоялся в конюшне.

— Нно, ты, нно! — отпихивал его Гурлев. — Отстань! Эк весь горб мне обслюнявил! Вот в поле-то намотаешься с бороной, так ласки уж не запросишь. А поработаем всласть.

Разжиженный серый свет падал на землю, выполаскивая с нее темные пятна мрака. Мерин покосился на Чекана правым стеклянисто-карим глазом и тряхнул седеющей породистой гривой.

В раскрытую створку просунулась Лукерья, предупредила Гурлева:

— Лагунок с квасом не забудь.

А Чекану добродушно погрозила пальцем.

— Загулялся ты сегодня, Федюня! Небось, ночка-то показалась короткой?

— Нно ты, нно! — не сердито прикрикнул Гурлев на мерина и опять занялся телегой: подтянул постромки, выправил оглобли по центру, проверил шкворень. Все это делал он со спокойной деловитостью и желаньем, как машинист паровоза перед дальним рейсом. В труде люди одинаковы, если он необходим для них, как источник добра и смысл жизни.

В крестьянском быту Чекану больше всего нравилась именно эта пора, «на коровьем реву», когда утренняя заря лишь начинает наливаться прозрачными красками, а во дворах уже топятся печи, гремят подойники, постукивают топоры, скрипят в уключинах колодезные журавли.

Он присел на крылечко, вытянув ноги по ступенькам, длинно зевнул.

— Иди спать, гуляка! — сказал ему Гурлев. — А не то собирайся со мной в поле. Я тебя пахать научу. Ты не хаживал еще в борозде. Вот попробуй, как нам хлеб достается!

— Думаешь, не сумею? — отозвался Чекан. — Велика ли премудрость?

— Не велика, но без привычки до обеда не сдюжишь. За рогаль держаться тоже надо уметь.

— А что же, я охотно поеду!

— Пожалуй, не надо. Пошутил я. Где уж тебе! Оставайся дома да вместо меня делами займись. Не ровен час. Антропов нагрянет. Он каждую вёшну сам по всему району рыскает. Если меня станет спрашивать, поясни: так, мол, и так, недосуг Гурлеву, посевная торопит!

— Непременно скажу!

— Нынче у меня посевная особенная. Как-то нам поработается в товариществе? Труд вроде общий, а ведь пашня-то у каждого своя и еда из разных котлов.

Гурлев обменял поле у Чайного озерка на поле рядом с землей Добрынина и Михайлы Суркова, чтобы не тратить время на переезды. Но и держал думку: перепахать межи, что разделяли их пашни.

— А ты, Павел Иваныч, обожди, покуда я свежих калачиков испеку, — сказала ему Лукерья, опять выглянув в створку. — Вчерашний-то хлеб уже черствый.

— Надо поспешать, баушка, — закладывая мерина в телегу, отказался Гурлев. — Какой припас найдется, тот и давай.

— Ну, так я с Акулиной пришлю тебе на поле. Она, наверно, пойдет к Ивану, когда чуть ободняет. А лагунок-то с квасом, однако же, не забудь. Я свежий налила, ядрененький, духовитый. И лоб-то хоть перекрестил бы, Павел Иваныч! В поле ведь едешь, на сев! И за вороты ступай наперво правой ногой. Я вот тоже, богу-то не молюся, а обычаи не обхожу.

— Обойдемся без обычаев, — весело отозвался Гурлев. — Лишь бы вёшну вовремя справить!

На телегу он положил две бороны, мешки с семенами, старый, изрядно потертый полог, а сам не сел, направился идти пешком, чтобы зря не надсажать коня. На лице ни единой суровой складки. Брови вразлет. Исчезли из-под глаз темные круги. Свободно расправлены плечи во весь размах широкой груди.

И все-таки кинул взгляд вверх, на впяленный в серое небо купол церкви, а потом то ли намеренно, то ли нечаянно шагнул за ворота с правой ноги.

Днем дороги окончательно проветрило и просушило солнцем. Из каждого двора мужики уехали на вёшну, и село сразу обезлюдело, лишь устало лежали в тени заборов облепленные поросятами свиньи, да, прижав уши, паслись на полянах телята, объедая первую, еле пробившуюся из земли зелень.

В полдень мимо сельсовета важно прокатил на легком ходке Егор Горбунов. Правил конем, осанисто откинув голову назад, и одну ногу, обутую в добротный сапог, опустив на приступок.

— Ишь ты, как Егорка забарствовал, — подивился на него Федот Бабкин. — Сам Окунев эту одежду только в праздники надевал, а этот добрался, даже в будний день модничает. И рожу-то, однако, уже наел. Да надолго ли хватит чужого добра? Нанял двух работников, а сам палец о палец нигде не ударит. Совсем спортился, гнида!

Из-за батраков Горбунова уже внесли в список лишенцев, отчислили к кулакам и тем самым порадовали. По его тупому понятию, он становился в уровень с Согриным, которого возненавидел за прошлые унижения. Вот и сейчас рассчитывал он ошеломить не сельсоветчиков, а именно Согрина, поэтому против его двора придержал вожжи, дал коню остановку. Но успеха не поимел. Согрин собрался в поле раньше всех, оставив дома одну Аграфену Митревну и цепную собаку.

— Ты куда это, почтенный Егор Горбунов, поспешаешь? — с насмешкой окликнул в окно Бабкин.

— Тпру-у! — заорал Егор на смирно стоящую лошадь. — Эка тебя разбирает! — И, повернув голову, приложил ладонь к уху. — Чего баяшь-то, председатель?

— Спрашиваю: едешь куда, нарядный такой?

— В Калмацкое надо сгонять. Бабе обнову купить да сабе картуз.

— В нашей лавке есть картузы.

— А мне надо не здеся купить. Али я позволить сабе не могу?

— Сеять-то начал?

— Послал работников. Самому-то надо за хозяйством доглядывать. Теперя забот полно.

Дернул вожжи, улюлюкнул, кнутом подбодрил коня и опять, приняв важную осанку, помчал в переулок.