Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

• Название: Шифр Шекспира
• Автор: Дженнифер Ли Кэррелл
• Издательство: АСТ
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978-5-17-054926-9, 978-5-403-00112-0

Серийный убийца — поклонник классического театра.

Он не просто отнимает жизнь у своих жертв, но и стилизует каждое преступление под пьесы Уильяма Шекспира.

Яд влит в ухо профессору-литературоведу.

Заколот престарелый библиотекарь.

Повешена сотрудница музея.

"Гамлет". "Король Лир". "Юлий Цезарь".

Какая трагедия "вдохновит" преступника в следующий раз?

Кто станет новым "героем" кровавой драмы, которую он разыгрывает?

Чтобы поймать убийцу, детектив Бен Перл решает сделать неожиданный ход — привлечь к расследованию театрального режиссера Кэт Стэнли, знаменитую постановками шекспировских пьес…

---

Конечно, дымить могло южнее или восточнее театра — с такого расстояния миля-другая казалась крошечной погрешностью.

Однако вскоре клубы сделались чернее и гуще. Затем налетел порыв ветра, и в основании дымового столба мигнула ярко-алая зловещая искра. Сунув подарок Роз в карман пиджака, я пошла вниз по холму. К дорожке спускалась уже бегом.

2

По пути к метро я пыталась дозвониться знакомым, которые могли хоть что-нибудь знать, но безуспешно — всякий раз меня отсылали к автоответчику. Потом я спустилась в туннель лондонской подземки, и сотовый заглох.

Вечером я собиралась в спешке и пропустила половину того, что обычно делаю перед уходом. А если не выключила настольную лампу? Да еще, чего доброго, опрокинула ее, и мой бумажный ворох потихоньку съеживался и дымился, дожидаясь, когда все уйдут, чтобы полыхнуть пламенем? Однажды, в последние годы жизни Шекспира, театр уже горел по чьей-то неосторожности. Тогда, насколько я помню, никто не пострадал, кроме маленькой девочки.

Боже мой!.. А как сейчас?

«Только не «Глобус», прошу, только не «Глобус»!» — беззвучно заклинала я под перестук вагонных колес. Пока ехала, пока мчалась на поверхность, прыгая через две ступеньки, снаружи опустилась глухая ночь. Метнувшись проулками, я выбежала на широкий перекресток. Передо мной, точно сфинкс, возникла громада собора с круглой головой-куполом, отрезая путь к реке. Сворачивая направо, я побежала, отсчитывая чугунные пики ограды, замыкающей храм в собственном дворе, мимо разлапистых деревьев, льнущих к его стенам. Оттуда — налево, обогнув портик главного входа и статую королевы Анны, озирающей с постамента Ладгейт-Хилл. Опять налево, по широкой дуге мимо южного фасада и — прямиком к пешеходной аллее, недавно проложенной в дебрях средневекового центра до самой реки. Я свернула за угол и остановилась — сердце выскакивало из груди. Аллея уходила под гору, а у подножия перетекала в мост «Миллениум», что тянется над Темзой к приземистой цитадели «Тейт-Модерн» на южном берегу. «Глобуса», расположенного левее, я пока не видела. Мне открывалась только срединная часть галереи, все еще больше похожей на электростанцию, нежели на храм современного искусства, в который ее превратили: старая дымовая труба упиралась в ночное небо, а надстроенный верхний этаж из стекла и стали зеленовато сиял, словно аквариум. И все это — на фоне оранжевого зарева.

После заката эта часть Лондона — Сити, финансовый оплот Британии — обычно пустеет, а сейчас меня обтекал поток пешеходов, устремляясь вниз, к набережной. Я отправилась туда же, мечась и петляя между людьми, прокладывая путь в сгущающейся толпе, огибая клумбы, скамейки… Вот справа мелькнул паб в стиле Диккенса, а слева — современный офисный центр. Виктория-стрит оказалась до отказа забита машинами. Я побежала, уворачиваясь от черных пузатых такси и красных омнибусов. Впереди, через несколько ярдов, аллея сужалась, и плотная, душная человеческая масса выдавливалась через этот перешеек на «Миллениум» — поглазеть на пожар. У меня упало сердце: мне нипочем не протолкаться на ту сторону. Я оглянулась. Со всех сторон обступала толпа, а пути вперед не было, кроме как по воздуху.

Через минуту над водой прозвучал леденящий душу грохот. Слева от галереи взвился гигантский клуб дыма пополам с искрами. По толпе пробежал стон, и она ринулась к мосту, увлекая меня с собой. По правую руку от меня разверзся какой-то проем, за которым я углядела пологую лестницу, ведущую куда-то вниз. Где-то поднажав, где-то протиснувшись, мне удалось пробиться к краю потока. Вырвавшись на свободу, я с непривычки споткнулась и чуть не стремглав понеслась по ступенькам.

Остановилась я на крошечной площадке под мостом, ужасаясь открывшейся картине. В пространстве между опор, словно захваченном в кадр, виднелся «Глобус». Он горел. Дым летел вниз с его стен черной кровью, под рев пламени взвивался в небо, как темная Вавилонская башня, из чьих недр прорывались пики, брызги, языки огня всех оттенков оранжевого.

У меня в кармане задребезжал телефон. Звонил сэр Генри Ли, седеющий лев британской сцены, который любезно согласился выступить у меня в роли отца Гамлета.

— Кэт! — прокричал он в трубку, едва я успела ее открыть. — Слава Богу! — На заднем фоне слышался затухающий вой сирен.

Он где-то там!

— Никто не пострадал? Все выбрались вовремя? — испуганно тараторила я.

— Да, да, — желчно отозвался он. — Ты последняя, кого недосчитались. Где тебя носит?

Поняв, что плачу от страха и облегчения, я досадливо смахнула слезы тыльной стороной ладони.

— По ту сторону моста.

— Черт! Стой где стоишь, — буркнул он, и в трубке все стихло.

Сэру Генри исполнилось шестьдесят, и много лет он царил на сцене и экране. В лучшие годы его можно было увидеть в ролях Ахилла, Александра Македонского и короля Артура, Будды и Христа, Эдипа, Цезаря и Гамлета. Подобно таким же мэтрам старой закалки, он любил костюмы на заказ, «Вдову Клико» («В чем-чем, а в шампанском эта прорва царей знала толк») и держал «бентли» с личным шофером. Однако происхождения он был отнюдь не аристократического, что при случае не стеснялся подчеркнуть. Его предки веками ходили по Темзе, возя грузы и пассажиров — вверх и вниз по течению, с берега на берег. Как любил приговаривать сэр Генри: пырни его ножом — и потечет зеленый речной ил. «А напои, — добавила бы я, — услышишь извозчичью ругань».

Познакомились мы с ним полгода назад, когда мне посчастливилось ставить спектакль в одном сомнительном местечке Уэст-Энда. Под конец переговоров он нехотя согласился играть главную роль — по его словам, из чувства долга перед драматургом, а через день-другой уже называл меня на людях «чудо-ребенком», отчего я сразу начинала заикаться и неизменно проливала что-нибудь на блузку, чаще кофе или красное вино. Постановка не удалась, и пьеса продержалась на сцене точнехонько две недели, а три дня спустя мне позвонили из «Глобуса». Не без содействия мэтра, я полагаю, хотя сам он никогда не признавался в собственных высоких связях.

Но вот в трубке опять возник его голос, точнее, рев:

— Чушь собачья! Говорю тебе, она там… Прости, — обратился он уже ко мне, бархатным тоном. — Мне только что сообщили, что на всех мостах затор. Ты можешь спуститься к набережной?

— Если лестница под «Миллениумом» ведет туда, мне только это и остается.

— Да ведь лучше и не придумаешь! Спускайся по ней — и прямиком налево. Первая же дыра в заборе ведет к старому пирсу. «Клеопатра» подберет тебя в пять минут.

— Клеопатра?

— Моя новая лодка.

На набережной не было ни души, и от этого делалось жутко. Моя фигура в лунном свете отбрасывала длинную тень — прямо под ноги; крики и гомон толпы остались где-то далеко. Я двинулась налево, задевая плечом о высокий парапет набережной и разглядывая унылые серые домики, сгрудившиеся с противоположной стороны. Пристенные фонари испускали мягкий свет. Невдалеке из бетонного парапета выдавалась более тонкая стена — ограждение лестницы, ведущей в крошечный садик с бледными, как попало разросшимися цветами. В основной стене за садиком зияла дыра — черный проем в никуда. Борясь с накатившим страхом, я приблизилась к проему.

Сквозь него пахнуло влагой и солью. Я вздрогнула и попятилась. Если это то самое место, сэр Генри должен появиться с минуты на минуту. Я сделала над собой усилие и снова заглянула в дыру. Крутые деревянные ступеньки, скользкие и черные от водорослей, уходили в темноту. Перил не было. Уцепившись за края проема, я поставила ногу на первую. Доски зловеще скрипнули, но не подломились. Я осмотрела лестницу. Гвозди, которыми она крепилась к стене, ковали, не иначе, еще для римских распятий. Причала не было в помине: пятнадцать футов спуска, и ступеньки попросту утопали.

Я вгляделась в черноту над рекой. Сразу под «Глобусом» темную поверхность воды возмущало какое-то движение.

«Клеопатра»? Определенно катер. Точно: вот он повернул в мою сторону. Оставалось дождаться.

Шажок за шажком по осклизлым ступеням, я засеменила вниз, пока не очутилась в трех футах от воды — гладкой, словно черное стекло. Мимо медленно дрейфовало что-то вонючее — видно, начался прилив. Борясь с тошнотой, я выпрямилась и посмотрела вдаль. На стремнине, дробясь, отражались в воде огни города и зарево от пожара. Мои глаза уловили движение: лодка сэра Генри! Только я облегченно вздохнула, как она сделала широкий разворот, показав черно-белые шашечки полицейского катера. Рано радовалась. Катер унесся под мост и пропал из виду.

Поднятая им волна лениво заколыхалась у подножия лестницы, Вдруг до меня долетел тихий звук откуда-то сверху, похожий на скрип ступеньки. И мне почудилось, будто за мной следят — ощущение, от которого бросало в жар. «Может, сэр Генри причалил у нужного пирса, — гадала я, — и пошел меня разыскивать?» Обернулась. Ни на лестнице, ни у дыры в стене невозможно было что-либо различить, кроме того, что освещал мерцающий лунный свет.