Антонио Хименес - Алхимия единорога

• Название: Алхимия единорога
• Автор: Антонио Хименес
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40462-9

Встреча с Виолетой и Джейн Фламель, «однофамильцами» великого средневекового алхимика Николаса Фламеля, изменила жизнь сорокалетнего испанского архитектора Района Пино навсегда. Теперь его путь — паломничество по странным мирам в поисках философского камня, дарующего человеку бессмертие. А древнееврейская «Книга каббалы» — его верный помощник и его же смертельный враг, потому что за драгоценным манускриптом ведет охоту израильская разведка. Но это еще не самое страшное в изменившейся жизни Рамона. Ему с навязчивым постоянством снится один и тот же сон. В нем он видит себя человеком, приносящим в жертву любимую…

---

Дурные сны донимали меня всю ночь, и я проснулся встревоженный, потный, в окружении плавильных котлов, тиглей, ступок, пипеток, перегонных кубов, ванночек, горшочков, дымящихся колб и сильного запаха серы.

Всю ночь напролет мне снилось, что я принимаю ртутные ванны: я пытался выбраться наружу из бассейна с этой вязкой жидкостью, не смачивавшей кожу, но чья-то рука тянула меня вниз. Я погрузился в ртуть с головой — и очутился в комнате, заляпанной чем-то вроде навоза, источавшего тошнотворное зловоние, так что я почувствовал себя грязным. Потом меня поместили в гигантскую печь; в этом аду было нестерпимо жарко. Затем возникла комната, в которой стены, пол и потолок были из серебра, а холод стоял как на полюсе. Я шел по серебряному полу, словно по ледяной фольге, потом в комнате заметно потеплело, все засверкало позолотой, солнце ласкало мне лоб и руки, мой член возбудился и выбросил фонтан спермы.

Затем у меня в руках очутился бокал. Отпив из него глоток мягкого бархатистого напитка, я сразу почувствовал себя молодым и полным сил. От артроза в больших пальцах не осталось и следа, спина больше не болела, очки оказались совершенно не нужны, поскольку близорукость моя исчезла. Я вышел из золотой комнаты и увидел стоящую ко мне спиной обнаженную женщину — она поглаживала единорога.

Животное походило на белого молодого коня, почти жеребенка, с розоватой гривой, изо лба у него торчал высокий спиральный рог. У единорога были антилопьи ноги, козлиная бородка, львиный хвост, ярко-голубые глаза, и я боялся взглянуть на него в упор.

Почувствовав мое присутствие, женщина обернулась; у нее были потрясающие, влекущие груди, голубые глаза и светлые волосы. Мои руки все еще были перепачканы золотой пыльцой, я до сих пор чувствовал, как ртуть омывает мое тело.

Женщина подошла, чтобы поговорить. Это ее лицо я, кажется, видел в фильме Софии Копполы «Девственицы-самоубийцы»?[10] Нет, то была официантка из бара «Плуг», похожая на актрису, — официантка, которую не подпустил ко мне старик управляющий. Она сказала, как ее зовут, но во сне я позабыл ее имя.

Словно притянутый магнитом, я двинулся вперед, жаждая поцелуя. Нас разделяло чуть меньше метра, наши тела еще не соприкоснулись, а я уже ощутил влажность ее губ, мягкость ее груди… И тут проснулся — так бывает, когда в кино вырубают ток и фильм прерывается на самом интересном месте.

* * *

Смирившись с реальностью, я приготовил апельсиновый сок, выпил молока с печеньем и снова погрузился в чтение — пока не пришло время встретиться с Виолетой Фламель.

В Ноттинг-Хилл я приехал вовремя. На этот раз я сел на двенадцатый автобус — хотя в нем было полно народу — и по дороге наслаждался лондонскими пейзажами. Город оказался намного привлекательнее, чем я ожидал, — вероятно, из-за реки, очень оживлявшей пейзаж.

Виолета была обворожительна. Она надела плотно облегающую блузку, зеленую с розовым, по-моему, шелковую; черные брючки тоже подчеркивали достоинства ее фигуры. У девушки была тонкая талия, роскошный бюст, и она была куда красивее, чем мне показалось при первой встрече.

«Ты должен смотреть на нее не как на женщину, а как на подругу. Только не надо ничего портить, Рамон», — повторял я про себя.

Но Виолета уже кое-что заметила и догадалась, о чем я думаю.

Мы заказали белый чай со щепоткой красного. Мне нравилась эта мягкая ароматная смесь, а моя спутница улыбнулась, когда я сообщил, что такой чай готовят в Германии, а не в Соединенном Королевстве и что рецепт привезен из Китая. Мои простодушные рассуждения всегда вызывали у нее улыбку.

Я не боялся выглядеть несерьезным. Мне упорно не хотелось приносить в жертву зрелости остатки детства. Но мне только что перевалило за сорок, и было бы нелепо играть в мальчишку, лишь открывающего для себя мир. А вот Виолета смотрела, говорила и улыбалась так, словно была намного старше меня, а не на десяток лет моложе. Ее чистые прекрасные глаза обладали гипнотическим блеском.

Я спросил, как прошла поездка в Эдинбург, и она отозвалась о ней как о деле несущественном, пустяковом, рутинном:

— Деловая поездка, тут и рассказывать не о чем. Я вообще много путешествую. Меня куда больше интересуют твои вчерашние приключения, ведь ты был в этом городе один.

— Что ж, спасибо. Я побывал в Национальной галерее, а потом покупал книги. Кстати сказать, в «Фольез» встретился с одним из твоих предков.

— Да что ты говоришь! Не знала, что состою в родстве с кем-то из писателей, — притворно удивилась Виолета.

— Я имею в виду Николаса Фламеля, автора «Иероглифических фигур».

Виолета посмотрела на меня очень серьезно, слегка растерянно — и отозвалась не сразу. Потом с улыбкой произнесла:

— Насколько я знаю, этот философ не принадлежит к числу моих предков. Фламель — распространенная фамилия.

Удивившись такому ответу, я принял ее мимическую игру за кокетство. Я находился рядом с привлекательной женщиной, поэтому подумал, что она, как и все мы, бессознательно прибегает к тактике соблазнения.

А Виолета закусила губу, наморщила лоб, поерзала на стуле, потерла нос и неожиданно заявила:

— Сказать по правде, я знаю, о ком ты говоришь, я много его читала. Фламель был лучшим из алхимиков. Еще я читала Парацельса,[11] Альберта Великого, Гебера,[12] Дунса Скота,[13] Виланову,[14] Василия Валентина,[15] Раймунда Луллия,[16] мне знакомо и письмо Энрике де Вильены[17] о двенадцати кордовских мудрецах. Все это — лишь подготовительные материалы, приближающие к настоящим знаниям.

— И что ты думаешь об алхимии? — спросил я наугад.

— В методах алхимиков много обмана, но, возможно, есть и доля правды. Не знаю, способен ли человек найти способ превращать металлы в золото, но он обязательно должен стремиться обрести самого себя, вместо того чтобы тратить жизнь на поиски философского камня. Каждый должен приложить все усилия ради поисков эликсира своей внутренней жизни — того эликсира, который воистину заставит человека встретиться с самим собой.

В голосе Виолеты отчетливо слышались горечь и разочарование, а еще твердое намерение раз и навсегда закрыть эту тему.

— В предисловии к одной из книг, которые я вчера купил, написано, что «Книга еврея Авраама», содержащая ключ ко всем открытиям Фламеля, пропала и что последним ее держал в руках кардинал Ришелье.

— Правда? Я этого не знала.

— Интересно было бы выяснить, у кого книга теперь…

— Рамон, это всего-навсего книжица в двадцать одну страницу, из трех тетрадок по семь страниц, в которой даже Фламель не сумел разобраться… Сперва не сумел, — поправилась Виолета, — но потом, с помощью маэстро Канчеса, полагавшего, что книга связана с каббалой, все же ее расшифровал. По крайней мере, так я читала.

Я особо отметил для себя последнюю фразу и продолжал блистать эрудицией, как будто не вычитал все это накануне ночью:

— Как грустно! Если бы Канчес не умер по дороге в Париж, путешествуя вместе с Фламелем, тот открыл бы философский камень намного раньше и, может, сумел бы спасти жизнь иудею.

— Всегда кому-то приходится умирать ради того, чтобы другие обрели бессмертие.

— Что ты сказала? — встрепенулся я.

— Я имею в виду Иисуса, отдавшего жизнь за человечество.

— Ну да, — улыбнулся я, словно о чем-то догадавшись. Виолета покраснела. — А современники догадывались об открытии Фламеля?

— Люди что-то заподозрили, поэтому он никогда не чувствовал себя в безопасности. Представь, каких бед могло бы наделать подобное открытие, окажись оно в руках толпы!

— Виолета, историю Фламеля невозможно представить без Перенеллы. Кажется, они были очень близки.

— Ты прав. Это была идеальная пара.

— Думаю, таковой она и осталась.

— Ну разумеется, такие союзы заключаются навечно. Теперь, наверное, они перевоплотились в достойных людей.

Девушка улыбнулась.

— Ты слыхала о Поле Люка? — спросил я.

— Нет, такого не знаю, — бросила Виолета слегка пренебрежительно.

— Этот дворянин в семнадцатом веке совершил путешествие в Малую Азию и беседовал там с узбекским дервишем о герметической философии. Дервиш поведал ему, что подлинные философы обладают способностью продлевать свою жизнь на тысячу лет и неуязвимы для всех болезней. Люка упомянул в разговоре знаменитого алхимика по имени Фламель, который умер в возрасте восьмидесяти с чем-то лет, хотя и открыл философский камень. Дервиш расхохотался в ответ, и Люка спросил, что его так рассмешило. Мудрец объявил, что лишь наивный человек может считать Фламеля умершим. И добавил: «Вы заблуждаетесь. Фламель до сих пор жив. Ни он, ни его супруга так и не узнали, что такое смерть. Всего три года назад я простился с ними в Индии. Фламель — один из лучших моих друзей».