Матвей Гейзер - Маршак

• Название: Маршак
• Автор: Матвей Гейзер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02833-3

Самуил Яковлевич Маршак — талантливый поэт, переводчик, драматург, прозаик, выдающийся общественный деятель, стоявший у истоков советской детской литературы. Его творчеству посвящено много литературоведческих исследований. Однако настоящая книга, принадлежащая перу доктора филологических наук, профессора М. М. Гейзера, откроет читателям малоизвестного и даже «нового» Маршака — яркого и самобытного русско-еврейского поэта, начавшего свой творческий путь гораздо раньше (в 1904 году), чем принято считать.

---

Кто этот человек, смерть которого стала «мучительным» горем для юного поэта? (Было тогда Маршаку 17 лет.) Ни один из знакомых еврейских историков, ни один из служителей культа не мог мне ответить на вопрос: какое трагическое событие произошло в истории евреев 20 Таммуза? Наверное, Иммануэль Самойлович, хранитель архивов и литературного наследия отца, знавший о его творчестве все, мог бы разъяснить. Но когда в начале 1980-х я прочел в списках эти стихи, И. С. Маршака уже не было в живых.

В начале 1990-х годов, работая над очерком «Мой Маршак (Агада о поэте)», я в очередной раз «ударился» в поиски истоков этого стихотворения. Расспросы, изучение архивов Самуила Яковлевича ничего не дали. Следующую попытку разгадать тайну этого произведения я «предпринял» в 2000 году. На сей раз обратил особое внимание на строки:

Преданье я слыхал: в разгаре боя
Могучий вождь упал,
И близкие к нему узрели смерть героя —
Их трепет обуял!..

В его войска та весть как искра пробежала —
И был жестокий бой,
Когда отчаянье уже овладевало
Смущенною толпой…

Следует сказать, что на первое опубликованное стихотворение Маршака «20 Таммуза» обратили внимание многие видные литераторы и даже сам В. Стасов. Вот что написал он юному поэту: «Искренне поздравляю тебя с первым напечатанным твоим стихотворением. Оно прекрасно» (Стасов. «Письма к деятелям русской культуры»).

Последние строфы из «20 Таммуза» напоминают другое стихотворение Маршака — «Над могилой», написанное двумя годами позже и опубликованное в том же журнале. Посвящено оно памяти видного журналиста и политического деятеля доктора Теодора Герцля: «Орла не знали мы. Толпой в пустыне жгучей/ Без знамени мы шли». Я посмотрел в справочники и узнал, что Герцль умер 3 июля (20 июня — по старому стилю) 1904 года. Теперь уже нетрудно было догадаться, что стихотворение Маршака «20 Таммуза» связано с кончиной Герцля. Косвенным подтверждением тому была первая строфа стихотворения «Над могилой»:

И бросим ком земли. И встанем мы уныло.
И снова в путь пойдем. Но горе заглушить
И утешать народ — в груди моей нет силы.
На кладбище, у дорогой могилы
Я лишь со смертью буду говорить.
Певцы родные! О, пусть зловещей тучей
Несется ваша песнь над горестной землей.

Эта строфа — парафраз, по сути — продолжение строфы из стихотворения «20 Таммуза»:

Но пощадим народ, смущенный страшным звоном,
О, братья и друзья, —
И в шествии печальном похоронном
Пройдем мы, скорбь свою с рыданием и стоном
Глубоко затая.

Как уже говорилось, «20 Таммуза» было первой публикацией Самуила Яковлевича Маршака, да еще в журнале, в котором печатали стихи маститые русские поэты, такие как Ф. Сологуб, И. Бунин (его перевод стихотворения Бялика «Да исполнятся сроки» был напечатан в этом же номере). В этом же журнале «Еврейская жизнь» появилось и стихотворение «Над могилой».

В нем есть такие строки:
И вождь погиб. Насмешливо рыдая,
Завыл и налетел могучий вал, клубясь,
Пучина, жадно пасть как будто раскрывая.
Ждала и нас…
Мы плакать не могли, объятые тоскою,
Дрожали, трепетом полны…
О, кто же схватит руль могучею рукою
И нас спасет от натиска волны?

А в стихотворении «20 Таммуза» читаем: «Могучий вождь упал…»

Трагическая история еврейского народа очень волновала молодого Маршака, поэтому нет ничего удивительного в том, что он сблизился с молодежной организацией сионистов-социалистов «Паолей Цион». Вот строфа из его стихотворения «Две зари» (Молодому еврейству):

…Мы гибли… Впереди чернела лишь тоска…
Там ужасы Изгнанья рисовались…
За этим пламенем угрюмые века,
Как ночь без края, простирались…

В 1905 году эти ужасы, увы, не рисовались, а стали трагической реальностью. Пожалуй, никогда до того еврейские погромы в России не принимали столь жестокого и массового характера. Поводом могли стать не только деяния, но и слухи. Так было 22 апреля в Симферополе. Погром начался из-за того, что якобы еврейские дети осквернили икону. Летом 1905 года погром в Житомире произошел потому, что (и снова-таки якобы) евреи стреляли в портрет царя. После публикации царского манифеста от 17 ноября 1905 года еврейские погромы стали массовыми, охватив более шестисот городов черты оседлости. Только в Чернигове в 1905 году жертвами октябрьских погромов стали более 100 человек. Юный Маршак был наслышан обо всем этом и встречался с жертвами погромов…

Из письма Е. П. Пешковой (17 августа, 1905 года, Санкт-Петербург): «Знаете ли Вы подробности последних погромов?! Ужас!.. Убивали стариков, женщин, детей». Молчать Маршак не мог. Неудивительно, а скорее закономерно, что в эти трагические для евреев России, да и для самой России дни Маршак написал, быть может, самые сокровенные стихи на эту тему — «Песни скорби»:

Бледный вечер сошел… Замирая,
Уж застыл необъятный простор…
Где-то слышен смолкающий хор…
А душа все тоскует, больная…
Словно выжглись в тревожном мозгу
Эти крики, предсмертные стоны…
Засыпает весь мир упбенный —
Но рыдает напев похоронный…
И заснуть не могу, не могу!

Я вспомнил ночь: с тоскою мрачной
Горели звезды, как хрусталь…
Была печаль, как сон, прозрачна,
И сон тревожен, как печаль…
Летал он тихо надо мною,
Погибших братьев рисовал —
И юной, чистою мечтою
Себя я в жертву отдавал…
Зачем я здесь? Быть может, братья
Таятся в страхе по углам!
Зачем я здесь, зачем не там?
Ничтожный трус, тебе проклятье!..
Быть может, миг — для них прощальный,
Быть может, луч — последний луч…
И бледный месяц из-за туч
Глянул, как факел погребальный…

Воскресни, оживи во мраке гробовом,
Рыдаю я, склоняясь над тобою…
И тщетно я кричу в безмолвии ночном,
Противясь грозному покою…

И мне не пробудить поток страстей бурливых,
Как не вернуть прошедший светлый день…
Как не сорвать зловещей ночи тень
С небес угрюмо-молчаливых!..

И все же Маршак никогда еврейским поэтом не был, но начинал он как поэт русско-еврейский. Мы не согласны с мнением составителя сборника «На одной волне» Тамарой Должанской, которая в предисловии к этой книге пишет: «В молодости он был пишущим по-русски еврейским поэтом, — еврейским не только по происхождению, но и по всему содержанию своего творчества…» А вот в другом Должанская, пожалуй, права: «Он начал как Фруг с библейских мотивов, переводил с идиша и с иврита, откликался на все происходящее в еврействе». Это действительно так. Маршак, как завещал ему Стасов, никогда не изменял своей вере, оставаясь при этом поэтом русским.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Как много написано об этом чувстве — поэтами, художниками, композиторами! Разумеется, была любовь и у юного Сёмы Маршака. Звали ее Лиля Горвиц. Племянница знаменитой балерины Иды Рубинштейн — любимой ученицы М. М. Фокина (специально для нее писали музыку Глазунов, Римский-Корсаков; замечательный портрет ее создал художник Серов). Лиля Горвиц обладала тонким поэтическим вкусом, о чем свидетельствуют ее письма к Маршаку: «Только что перечитывала твои стихи. Ты спрашиваешь, нравятся ли они мне? Да, они производят на меня впечатление, в них есть сила и страстность, но я бы очень хотела прочесть что-нибудь твое собственное, глубоко прочувствованное, вылившееся из твоей души. Пиши мне все, касающееся твоего творчества; есть ли какая-нибудь перемена в твоих взглядах и требованиях; есть ли разница в форме; много ли ты пишешь? Углубляйся в самого себя, не разбрасывайся. Может быть, я не права; ты мне напиши, что ты думаешь об этом. Я бы тебе посоветовала писать самостоятельно, а не переводить…»

Дружба с Лилей Горвиц очень многое значила для семнадцатилетнего Маршака. Горничные для Лили были выписаны из Англии, и язык этой страны стал для нее вторым родным. Это она задолго до поездки Маршака в Лондон читала ему стихи английских поэтов, что сыграло не последнюю роль в его увлечении английской литературой. И все же справедливости ради приведем слова Маршака из автобиографических набросков, сделанных в 1945 году: «Я выбрал Англию — может быть, именно потому, что Стасов когда-то в дни моего отрочества подарил мне Шекспира и Байрона…»

А вот еще отрывок из письма Лили Горвиц к Маршаку: «…Слыхала от мамаши, что ты опять находишься в очень тяжелом положении. Не знаю, что советовать, не знаю, что говорить, все так запуталось, к тому же я подробностей никаких не знаю. Могу только сказать тебе, как я глубоко огорчена и всей душой надеюсь, что к осени все устроится. Мне больно думать, что мое долгое молчание, быть может, заставило тебя думать, что я тебя забываю и перестала принимать к сердцу твою судьбу. Если являлась тебе эта мысль — то гони ее прочь и прости меня, что я была причиной этих тяжелых минут. Через шесть недель буду, вероятно, в Петербурге. Мы увидимся, будем говорить, много будет тем. Ради всего тебе дорогого, святого будь силен и не падай духом. Пусть огонь, который горит в тебе, поддержит тебя, ничто его не затушит, а из-за одной этой звезды стоит жить и страдать. Горе будет только еще очищать и утончать твою душу, прибавит струны твоей лире. Береги свое здоровье. Как только приеду в Городище, буду с мамашей говорить о тебе. Бог даст, что-нибудь придумаем. Я немедленно тебе оттуда напишу. Когда уезжаешь ты из Хащевато[8]? Пиши мне в Городище, Лохвица, Полтавской губ. Ида Львовна шлет тебе самые теплые, искренние пожелания. Мы часто с ней о тебе говорим. Мамаша писала, что напишет Владимиру Васильевичу и, вероятно, уже написала. Горячо жму твою руку. Прощай пока, надеюсь на хорошее».