Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Кражи с повозок так же, как карманные кражи и воровство в торговых банях, чаще всего совершали группы профессиональных преступников в составе двух-четырех человек: один отвлекал внимание жертвы, другой залезал на телегу или сани, перерезал ремни и сбрасывал поклажу, третий хватал краденое и убегал. Правда, некоторые «мошенники» достигали такого мастерства, что все эти операции проделывали в одиночку. Так, к примеру, «работал» беглый солдат Иван Харахорка зимой 1744 года в районе Яузских ворот и Яузского моста[495].

Чаще всего кражи с телег, колясок и саней случались там, где движение было затруднено: в проездах около ворот Китай-города и Белого города. Выше уже шла речь о том, как воспитанники гарнизонной школы таскали вещи с повозок неподалеку от учебного заведения, возле Варварских ворот, а Иван Харахорка промышлял у Яузских ворот. 31 августа 1745 года доноситель Каин «близ Покровских ворот усмотрел… беглых салдата Василья Шапошникова и школьника Николая Котенева, которые в то время у проезжих людей с возу сняли кафтан серой». «Мошенники» были пойманы и на допросах в Сыскном приказе признались в совершении кражи. Шапошников показал, что «за Покровскими вороты у мимоедущаго крестьянина ис телеги украл… кафтан серой крестьянской да мешочек, в котором было хлеб с солью»[496].

Удобными местами для совершения краж с повозок были также мосты. В октябре 1741 года в Сыскной приказ из полиции привели «фабричного» Авраама Степанова сына Звезду «для следствия с подлинным делом в обрезании проездом на дороге им… на Каменном мосту скрыни{54} деревянной из-за коляски, при которой имелось три кулька да мешок с пожитками Вятского драгунского полку поручика Матвея Чертова». Как следует из показаний десятских, стоявших «на карауле у рогатки на Кузмодемьяновской улице близ фартины», «после обеден» мимо них проехал в коляске поручик, а мгновение спустя они услышали крики разных людей, «что де позади коляски ево обрезал оной приводной в полицию деревянную скрынку, три кулька да мешек». Одновременно мимо их поста поспешно прошел подозреваемый, таща деревянную скрыню и кульки. Когда караульные попытались его остановить, он «тою скрынь, кульки и мешок бросил было за мост в воду». Вещи из реки достали и вместе со злоумышленником отправили в Московскую полицмейстерскую канцелярию[497].

Яузский мост облюбовал наш старый знакомый Иван Харахорка. На допросе в Сыскном приказе он рассказал об одной из совершённых здесь краж: «…в прошлом 744-м году перед праздником Рождества Христова в сочельник… ходил он, Иван, на Яуской мост, чтоб у проезжих людей из возов красть что ни на есть, и в то время вечеру из-за Яуских ворот по Яускому мосту ехал в Таганку незнаемо какого чину в санях на одной лошади, и он, Иван, у того человека сзади из саней взял кражей войлок белой овечий, подушку полупуховую да три рубашки тонкие с манжеты, два галстука»[498].

Для преступников, специализировавшихся на кражах с повозок, интерес представляли главным образом перевозимые в них всякого рода крупногабаритные предметы: подголовки, мешки, сундуки и пр. Переноска краденого на большие расстояния была невозможна, поскольку могла вызвать подозрения окружающих. Поэтому довольно часто «мошенники» совершали такие преступления вблизи от своего жилища. Воспитанники Московской гарнизонной школы, стащив вещи с телеги, коляски или саней у Варварских ворот, прятали их либо в школе, либо под Варварским мостом. Иван Харахорка неспроста предпочитал «облегчать» повозки на Яузском мосту и близлежащих улицах — он проживал за Яузскими воротами в приходе церкви Симеона Столпника у «фабричного» Леонтия Михайлова, снимавшего угол на дворе капрала Семена Любавского. Степан Жижин и его сообщники, воровавшие на Таганке с телег деревенских мужиков мешки с мукой и крупами, обитали в то время «в Таганке в Пустой улице в приходе церкви Воскресения Христова… у полотнянщика Якова Степанова без поручной записи». Беглый солдат Василий Шапошников и школьник Николай Котенев, совершавшие кражи с повозок у Покровских ворот, жили «близ Покровских ворот в печуре». Другой беглый солдат, Максим Попов, осенью 1745 года с «товарищами» снимавший вещи с повозок «за Яузскими вороты в Таганке», ютился «в той Таганке на берегу в шалаше»[499].

Добыча «мошенников», совершавших кражи с транспортных средств, могла быть самой различной. Так, посадский человек Максим Клест с «товарищами» осенью 1741 года «в Таганке у проезжих незнаемо какова чина у людей с возу украл два кавтана серых, и один кавтан он, Максим, продал по сему делу приводному слепому Андрею Федулову, взял двадцать пять копеек, а продал ему заведомо, что краденое, а другой кавтан продал… табашнику Ивану Андрееву, взял десять алтын, а продал заведомо, что краденое»[500]. Таким образом, доход Клеста от этой кражи после сбыта вещей составил 55 копеек — сумму немалую, превышавшую размер месячной зарплаты «фабричного».

Но другие «мошенники», охотившиеся за поклажей саней, колясок и карет, в которых проезжали знатные господа, могли рассчитывать на более существенную добычу. Так, в 1741 году служитель вдовы-подполковницы Марии Федоровны Загряжской подал в Московскую полицмейстерскую канцелярию челобитье, в котором заявил: «…октября ж де 3 дня ехал он за госпожой своей на Каменном мосту, и на том де мосту воровские люди обрезали из-за коляски ларец с платьем, в котором имелось того разного платья по цене на тритцать семь рублев на девяносто копеек». В декабре того же года явочное челобитье подал канцелярист Сыскного приказа Нефед Попов «о краже у него из саней воровскими людьми шубы суконной лазоревого цвета на волчьем меху ценою в десять рублей»[501]. Конечно, при сбыте краденого стоимость вещей падала в несколько раз, но всё же составляла несколько рублей.

Грабежи на улицах Москвы

Десятого декабря 1743 года в дом к доносителю Ивану Каину пришел один московский купец и рассказал, что три дня назад поздним вечером его ограбили — отняли 30 рублей. Жертве удалось каким-то образом установить имена грабителей: это были «фабричные» Большого суконного двора Данила Беляцкий и Александр Хахулин, а также посадский Красносельской слободы Дмитрий Кутилин. Пострадавший просил Каина отыскать обидчиков, пообещав за это отблагодарить. Названные купцом лица были хорошо знакомы доносителю, и он без труда поймал их и привел в Сыскной приказ. На допросах все трое признались в содеянном. Из их показаний вырисовывается следующая картина происшествия.

Седьмого декабря 1743 года приятели до позднего вечера сидели в кабаке, расположенном в Зарядье (в народе его называли «кружало, что словет в Зарядье»). Беляцкий пропил две копейки, а Кутилин — копейку; Хахулин, вероятно, гулял за счет собутыльников. Когда стаканы опустели, а денег больше не было, компания отправилась в город «для гуляния». Несложно догадаться, каковы были истинные намерения, с которыми вышли эти молодые люди на темные московские улицы, и можно предположить, что делали они это далеко не в первый раз. Кстати, один из них, Данила Беляцкий, был включен Иваном Каином в его реестр тридцати трех московских «мошенников», регулярно совершавших в Москве кражи и грабежи.

На этот раз долго искать жертву им не пришлось. Когда злоумышленники немного прошлись по Варварке, мимо них проехал извозчик и остановился возле кабака. Из саней вылез «весьма пьяный» человек, «по-видимому посадский», за пазухой у которого Беляцкий приметил плотно набитый холстинный мешочек, в каких московские обыватели носили деньги. Трое приятелей поспешили к «клиенту» и без труда вынули у него из-за пазухи мешочек, в котором приятно позвякивали монеты. Преступники поспешили с добычей на Лубянку под мост, где они знали укромное место — старый заброшенный струг, и там «оные деньги сочли, которых явилось рублевых монет тридцать один рубль, и оные деньги они трое разделили»[502].

Описанный эпизод хорошо отражает характер данного вида преступлений. Злоумышленники собирались маленькими группами, из двух — четырех человек, ждали наступления позднего вечера в кабаке или бане и отправлялись на поиски добычи. Так, 4 марта 1742 года беглый школьник Сергей Зотов и беглый солдат Иван Нифонтов, просидев в бане «близ Яузских ворот» весь вечер, ночью «пришли за Яузу в улицу, что словет Тетерина». По ней «шел им на встречу незнаемо которой слободы посацкой человек», который и был ими ограблен[503].

Жертвами ночных грабителей, как правило, становились подгулявшие московские обыватели. В такой роли чаще всего оказывались посадские и чиновники. К примеру, архивариус Сыскного приказа Нефед Попов в субботний вечер 4 февраля 1746 года засиделся «часу до пятого ночи» в гостях «в доме соседа своего купецкого человека Ивана Фирсова» близ церкви Николая Чудотворца в Хамовниках. Когда же чиновник навеселе возвращался в свой дом, расположенный на другой стороне улицы, он подвергся нападению «воровских людей»[504].