Антон Никитин - Повесть о некоей брани

• Название: Повесть о некоей брани
• Автор: Антон Никитин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Дмитрий спустился с парадного крыльца, прикрикнул на мамку, неповоротливую дуру, и прошествовал по двору в надежде чем-нибудь заняться. Позади дома четверо мальчишек играли в ножички.

Профессор оторвался от рукописи, почувствовав легкое движение. Он очень увлекся чтением, и ему показалось, что вокруг - не полки хранилища, а сруб великолепных дьяцких покоев. Батогов снова ухнул в чтение с головой, не успев удивиться.

Петр понял, что гигантский водоворот сиреневых тонов захватил его уже и тянет к сплющивающей точке своей середины. Там, в узком жерле водного вулкана, бился белый земляной червь, скованный цепью судороги, и светлел речной берег, искаженный переспективой. "Ах, как неохота!" - плавники не слушались Петра, пошевелив хвостом, он ощутил ужасный приступ тошноты (или отвращения к собственному телу). Пройдя за секунды всю эволюцию, Петр осознал себя за столом, уставленным деревянной посудой, вспомнил свое новое имя - Данило - и спросил у мужчины во главе стола: "Что, батя, помолились, пора и каши отведать?"

Царица только села обедать, когда во дворе истерически закричали: "Царевича зарезали!!!"

Кириллыч глубоко вдохнул свежий воздух и ощутил в себе пульс давно ушедшей молодости. Раскланявшись со звонарем, поднимавшимся на колокольню, подошел к пацану в роскошной царской одежде: "Ну, здравствуй, государь!" Дмитрий гордо посмотрел на малознакомого Никиту Качалова и приветствовал его наклоном головы. "Какой красивый ты нынче, государь!" Дмитрий улыбнулся. "Похвастал бы ожерельицем!" Дмитрий неспешно расстегнул пуговку на вороте и запрокинул голову, тряхнув светлыми кудрями. Кириллыч выхватил из кармана ногайский нож.

К ним через двор бежал Осип Волохов. Кириллыч встретил его взгляд, безумный взгляд Семена.

"О-о-па!!! Перестарались." Семен понял, что игра перехлестнула через край, когда увидел себя в царском дворе Углицкого кремля. Царевич невдалеке играл в ножички. Мягкая земля хозяйственного двора была истыкана сталью и напоминала Семену чудовищный нарыв. "Ну сейчас, сейчас у него припадок случится, а мама моя недоглядит." Василиса Волохова, неповоротливая мамка, судачила с какими-то бабами, тоже, верно, мамками. Царевич побледнел, и его кинуло на нож. Земля пропиталась нежданной влагой.

Кириллыч резанул по доверчиво открытому горлу мальчишки повыше бусин, рука неожиданно дрогнула, и открывшаяся хрипящая рана показалась недостаточно широкой. "Надо же, сколько раз все это прокручивал... Чужими-то руками жар загребать, а сам-то, сам!.." Мамка кинулась на тело царевича, закрывая его и мешая вновь поднятой, кровавой уже, руке, закричала. "А Осип-то где? С ним мы вроде?"

"Ну, правильно, - профессор оторвался от еды, посмотрел на жену, на сына. - Сам он напоролся. Играл и напоролся. Я же не подбивал Микиту, я же дома сижу, обедаю." Рукопись захватила его с головой. "Хотя бес меня знает. Что Борис прикажет, то и сделаю. Хоть и дьяк, а подневольный человек." Жирная пища быстро насыщала.

Петр не совсем еще отошел от прожитого переживания, в голове его шумело веретено, складывая пушистые нити отвращения. Молча ждал, пока батя возьмет первый кусок, надлежащий главе семьи, и можно будет начинать трапезу.

Мария вскочила, схваченная страшным сознанием потери, кинулась вниз по лестнице, отбрасывая ее пролеты назад руками. На хозяйственном дворе мамка в голос песенно причитала над телом Дмитрия, срываясь на верхних тонах. Мария закричала, бросилась на мамку,схватив по дороге полено. Поленница покачнулась и осыпалась, дробясь на чурбачки. "В набат бейте, в набат!!! Государя вашего убили!"

Звонарь, не выглядывая из колокольни, услышал крик царицы и намотал веревку на руку.

Над Угличем забилось оханье набата.

Стайка воробьев сорвалась с крыши и улетела в сторону реки.

Ритмичные удары сбивали к кремлю толпу.

Профессор, не поняв вначале смысла происходящего, решил было дообедать, но, поразмыслив, выбежал во двор, вскочил на коня и ринулся к дворцу. Набат усиливался под цокот копыт.

Петр выглянул в окно, убедился, что батя ускакал, и набросился на еду. Мать только головой покачала.

На площади собрался почти весь город. Василиса Волохова лежала, прикрывая руками голову, от нее по земле растекалась кровь, смешиваясь с мертвой кровью царевича.

Мария, не догадавшаяся пока бросить окровавленное полено, стояла над ней и кричала:"Это все выблядок твой, Осип, царевича зарезал!"

"Истеричка, - подумал Семен, - Как же это - я?! Его Кириллыч убивал, и потом, он же сам, эпилептик, сам, больной сынок-то у тебя, сам он, сам!!!"

"Ну я же говорил им - сам!" Профессора трясло над рукописью, как в седле, крупной дрожью. "А у матери просто чердак поехал от потрясения. Любимый сын-то!"

Битяговский ворвался в кремль, соскочил с коня и заметался по площади, пытаясь унять холопов.

Пьяный брат Марии Михаил заорал: "Да что там думать-то! Мужики, решай их!"

"Нет, так не пойдет! Что это они на Осипа? Это же я его! И потом еще не факт, что не несчастный случай! Ну ничего, дядя поможет. Дядя у меня дьяк," - Кириллыч взглянул на профессора и, набравшись духу, выпалил в лицо царице, что негоже людей мутить супротив невинного Осипа, да в час скорбный. Царица побагровела, зашлась в крике от неслыханной дерзости, оклики Битяговского не помогли, Качалова ударили по голове, вмяли в землю ногами, прошлись в азарте по запрокинутому лицу. Кириллыч ахнул, взмахнул лимонными чешуйчатыми крылышками, и его отбросило на теплую стену котельной.

"Что вытворяют-то, племяша задавили!" - профессор в ужасе отпрянул от рукописи. "Дикость какая! Качалов тоже хорош - детей резать, но не ногами же его топтать!" Битяговского толкнули, он чуть не упал.

Михайло пьяно ревел, забывшись в расправе.

"Ты, Михайла, уйни шум и дурна, которого не зделал," - произнес полуграмотно, по-старорусски, профессор.

Осип заметил, что Битяговский отвлек на себя внимание толпы, и бросился бежать. "Зарезали - так зарезали. Я тут ни при чем. Маму только жалко, да не поможешь ей. Расхлебывайте теперь сами."

"Зарезали его - зарезали определенно," - рукопись теснила воображение профессора, по старой памяти свертываясь в свиток.

Царица, желающая крови за сына, опомнилась, когда Волохов уже улизнул.

Василиса Волохова поднялась с сырой темно-красной земли и сквозь боль увидела, как толпа рванулась, подчиняясь царицину наказу, на Битяговского.

Битяговский побежал.

Осип вбежал на подворье дьяка и дурным голосом закричал: "Данило, ховайся, Дмитрия зарезали и батьку твоего сейчас затопчут!"

Петр оторвался от кваса, осознал реальность происходящего, по-смотрел на Семена, кашляющего у ворот, и позвал его в дом. "На Дьячью избу они свои лапы не подымут - царский чин все-таки."

Профессор, путаясь в словах, задыхаясь от волнения, бежал по строкам. "По какому праву, по какому закону - меня? Я же дьяк, нет, я историк, я Батогов, не Битяговский, хотя похоже..." Он ворвался в дом, захлопнув перед толпой дверь избы.

Петр посмотрел на отца, понял. "Ну, Господи, пронеси!"

Мать рыдала в углу, предчувствуя свое разорванное ухоженное тело.

В дверь бился тюлений бок толпы, страшным рыком скалил зубы неведомый столапый зверь. Ухнуло, заголосило - на дворе мужичье вскрыло погреб, пили прямо из бочек, бочки били об намокшую от пролитого землю, и они лопались с хлюпаньем и треском. Дверь, наконец, выпала, обнажая ткань дерева, и толпа ворвалась в дом.

"Не при чем я тут! Его, его душите, я не царский человек!"кричал Осип, указывая на Данилу, но захлебнулся, бурой меховой кучей перелетел через голову и, растянувшись, провалился на дно берлоги.

Горела лампа дневного света, водочная бутылка сияла отраженной искрой, на ящике сидел Кириллыч.

Зверские бородатые рожи обступили Петра, пьяно обжигая воздух. Мужик с азиатским прищуром вытащил, путаясь в красной рубахе, из-за пазухи нож. Петр закрыл глаза.

Профессор почувствовал, что сердце пытается выбраться из груди, сжатое и избиваемое. "Все... Завтра же в отгулы", - выскочил из хранилища. Московский вечер немного его успокоил.

Обхватив голову фалангами, лапами, руками, скрючившись, Петр переваривал блеск неунявшегося еще под горлом бунта. "Что же они делают-то с людьми, гады, что они делают, - возмущение кипело в нем смолой, обжигая глотку. - Сволочи безнаказанные!"

Юность Качалова слиняла с Кириллыча, осела, сморщилась и стерлась, как переводная картинка, обнажая старческий оскал, небритые щеки и угольные морщины старого истопника. Очнулся Кириллыч только от неясной тревоги, исходящей извне.

Семен тихо подавил в себе медвежий стон и жалость к чужой, но вроде как родной матери, умершей лет четыреста назад, и тоже насторожился.

Оба истопника смотрели на Петра. Привыкшие не оставлять весомых следов, да, к тому же, не слишком еще соображая, они представили себе исчезновение ненужного свидетеля.