А. И. Клибанов - Духовная культура средневековой Руси

• Название: Духовная культура средневековой Руси
• Автор: А. И. Клибанов
• Издательство: Аспект Пресс
• Жанр: Религия
• Год: 1996

Книга состоит из очерков, посвященных различным сторонам духовной жизни Руси XIV‑XVI вв. На основе уникальных источников делается попытка раскрыть внутренний мир человека тех далеких времен, показать развитие представлений о справедливости, об идеальном государстве, о месте человеческой личности в мире. А. И. Клибанов — известнейший специалист по истории русской общественной мысли. Данной книге суждено было стать последней работой ученого.

Предназначается для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, всех интересующихся прошлым России и ее культурой.

---

Зимняя обрядность регулировала распределение продовольственных запасов — таковы день Петра Полукорма — 16 января и день Аксиньи Полухлебницы — 24 января. Календарные дни в октябре — декабре обозначали одни — установление санного пути, другие предвещали наступление морозов. 12 декабря — день Спиридона Поворота — знаменовал перелом с зимы на весну. Самым древним, ярким и массовым праздником был день летнего солнцеворота — 24 июня. В расшифрованном Б. А. Рыбаковым сосуде–календаре IV в. н. э. (из Лепесовки на Волыни) июнь выделен двумя крестообразными знаками: «этот двойной крест обозначал летнее солнцестояние, июньский апогей солнца, отмечаемый особенно интенсивными купальскими кострами»[118]. Церковь боролась с этим праздником и сопровождавшим его ритуалом, проиграла в борьбе, приноровила его ко дню Иоанна Крестителя и продолжала обличать все, что было сопряжено в нем с народными верованиями. Праздник народного ликования, когда солнце достигало апогея, а земля созревала к жатве, пытались запретить Иван IV и церковные иерархи в 1551 г.: «По царской заповеди всем святителем, коемуждо по своем пределе, по тем градом и по селом, разослати к попам свои грамоты с поучением и с великим запрещением, чтобы однолично о Иванове дни и в навечерии Рожества Христова и Богоявлениа (наш «поселянин» иначе отмечал день Богоявления! — А К.) мужи и жены и девицы на нощное плещевание и на безчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и скакание, и на многие богомерзкие дела не сходились бы и таковых древних бесований еллинских не творили, и в конец бы престали… те все еллинские прелести отречены бысть и прокляты и православным християном не подобает тако творити»[119]. Это было бессильное запрещение, возможно, что церковь в данном случае больше стремилась «сохранить лицо», чем надеялась на эффективность своих попыток.

Народный сельскохозяйственный календарь со временем обрастал христианскими идеологическими надстройками. Он сводил в единую систему циклы производственного процесса и мобилизовал волю, усилия, трудовые навыки производителей на достижение жизненно–насущных целей в оптимальные сроки. Он заслуживает почтения, этот уходящий в глубокую древность календарь, прошедший через многие и многие поколения как эстафета трудового опыта и вместе с ним как эстафета духовной культуры.

Феодальная Россия, несмотря на устойчивость народных верований, была христианской страной с христианским населением, по–феодальному христианским. Христианство апеллировало к человеку как вместилищу «духа и истины». Оно противостояло «роевому» образу бытия и сознания, не противопоставляя людей друг другу, напротив, взывая к их осознанному (в пределах христианского учения) сплочению. Человек народных верований еще очень далек не только от того, чтобы стать человеком «для себя», но хотя бы человеком «в себе». Он всецело публичен — «весь для всех», ему ведомы горести и радости, но это горести и радости всего коллектива, неотъемлемым элементом которого он себя мыслит (семья, род, община, племя). Духовный мир индивида реализуется в сопереживаниях, сочувствиях, сорадованиях, содействах коллектива, в который он инкорпорирован (включен). Это экстравертированный (внешний) духовный мир — общественное достояние. Между тем христианство взывало к внутреннему (интравертированному) человеку. В этом суть Нагорной проповеди Христа. И такова же суть искушений Иисуса в пустыне: испытания на силу духа, не уступающего перед смертью и верного себе перед всеми соблазнами «мира сего».

В этом аспекте Покаянные книги составляют знаменательное явление в истории духовной культуры и служат индикатором духовного развития всех слоев общества, включая специально рассматриваемых здесь «поселян». Ибо Покаянные книги предполагали человека, способного разбирать между «добром» и «злом», обладавшего свободной волей, «вменяемого» и потому индивидуально–ответственного за свои поступки. Это еще не способность человека положительно осуществлять свою индивидуальность, но уже способность отрицательно ее выражать (способность выбирать между «добром» и «злом». Однако что добродетельно и что греховно, устанавливала церковь)[120]. Практика исповеди в свою очередь оказывала воздействие на формирование индивидуальности человека. Обращение к человеку как сознательному субъекту действий, поступков, поведения составляло предпосылку исповеди. Это отразили Покаянные книги. Но не только они.

Одновременно с Покаянными книгами развивается жанр житийной литературы. О XV‑XVI вв. выдающийся исследователь русской агиографии Аре. Кадлубовский писал: «В данную эпоху житие является едва ли не наиболее популярным и распространенным литературным родом»[121]. Кадлубовский поставил проблему житийной литературы как явления духовной культуры и общественной мысли и показал, что житие «не только отражало известный образ мыслей, известное настроение, но становилось и само органом их распространения»[122]. Если из массы житийных повестей извлечь то самое общее, но и самое непременное, без чего жития не были бы житиями, то обнаружится их внутреннее родство с Покаянными книгами. Жития обращены к внутреннему человеку. Каждый средневековый читатель и слушатель житий заранее знал, что их герои восторжествуют — на то и святые. Но путь к святости, как и весь земной отрезок жизни святого, представлялся борьбой, ареной которой выступал духовный мир. Торжество святого изображалось как торжество духа над искушениями, соблазнами, опасностями, превратностями жизни. Фантазия сочинителей житий была изобретательна и изощрена, когда описывала препятствия, преграждавшие святому путь к святости, а потом и соблюдение ее.

В Покаянных книгах нам встретилась детальная разработка шкалы грехов, которая подсказана была повседневным житейским опытом. Святым житийных повестей угрожают, как правило, более крупные грехи — «смертные грехи», грехи против Бога (неверие, уныние, отчаяние), или сугубо личные грехи («работа чреву», половая распущенность). Реже среди грехов святого встречаются преступления, такие, как воровство или убийство. Всякий раз побудителями грехов выступают дьявол и бесы, прямые его слуги. Борение с грехами непросто дается святому — оно требует сосредоточения всех его духовных сил, чтобы выправиться после нравственных падений — их не обходят сочинители житий — и восстать к праведной жизни. Перед читателями и слушателями житий проходили картины переменчивых событий в духовном мире святых, именно картины, так как жития написаны, как правило, живо, наглядно, красочно. Духовная культура средневековья — в немалой степени культура «пяти чувств», и на такого рода языке общались сочинители житий со своей аудиторией. При этом сочинители не подделывались под народную культуру. Они сами писали, как думали и чувствовали.

Так, жития делали то же дело, но в соответствии со своими жанровыми особенностями, что и Покаянные книги. И те, и другие — знамение времени. Жития, как и Покаянные книги, фиксируют одну из точек отрыва от народных верований, мифов, эпоса. Они — факт отмежевания в духовном мире средневековых людей малого поля под личностное начало. Определяющая и сквозная идея житий — испытание силы духа вплоть до мученичества и смерти за правду веры и жизни. В житиях в более крупном плане, нежели в Покаянных книгах, дана индивидуальность в ее отрицательном определении: «уклонися от зла и сотвори благо». Однако что есть зло и что благо, определено свыше. Это зона запретная. Житийная литература заключала большую потенциальную силу именно для истории культуры духовной, как в России, так и на Западе, дойдя до романов Φ. М. Достоевского (что показано Μ. М. Бахтиным), «Отца Сергия» JI. Н. Толстого, «Таис» А. Франса.

Сопоставим разные, но отчасти синхронные явления в духовной культуре народа. На XIV‑XVI вв. приходится высокая волна подъема былинного творчества. В этот период появились известные во множестве вариантов былины «Камское побоище», «Илья Муромец и Калин–царь», «Илья Муромец, Ермак и Калин–царь». Эти былины вдохновлены борьбой русского народа с ордынскими нашествователями. Как пишет исследователь былинного творчества С. Н. Азбелев, по–видимому, «в XVI— XVII вв. окончилось интенсивное творческое развитие данных былин»[123]. Пожалуй что к этому времени вообще угасал героический эпос и какое‑то отношение к его судьбам имеют события в религиозной жизни народа. В былинном творчестве — это не могло произойти без явлений упадка жанра — предлагаются несколько вариантов для ответа на вопрос, почему перевелись на Руси богатыри. Потому, что, «одолев татар, богатыри хвастают, что победили бы и силу небесную: после этого убитые враги воскресают, увеличиваясь в числе»[124]. Былина «Камское побоище» называется в литературе и «Гибель богатырей». В нескольких вариантах былины богоборческая похвальба богатырей завершается тем, что они «окаменели или скончались в Киевских пещерах»[125]. Былинное «окаменели» как нельзя лучше характеризует судьбу жанра. И что «окаменели» богатыри в результате конфликта с «небесными силами», также полно значения.