Воле Шойинка - Смерть и конюший короля

• Название: Смерть и конюший короля
• Автор: Воле Шойинка
• Издательство: Панорама
• Жанр: Драматургия
• Год: 1998
• ISBN: 5-85220-555-9

Воле Шойинка – нигерийский драматург, нобелевский лауреат 1986 года

Сюжетной основой для этой пьесы послужило действительное происшествие, случившееся в 1946 году на юго-западе Нигерии, в древнем йорубском городке Ойо, когда скрестившиеся жизненные пути Олори Элесина, его сына и регионального инспектора из колониальной администрации привели к трагическому исходу. Автор изменил некоторые подробности, последовательность событий и, разумеется, характеры персонажей, а действие пьесы перенес на два или три года в прошлое – в начало сороковых годов, когда были еще очень сильны стародавние обычаи и обряды. В частности, добровольный уход из мира слуги после смерти своего господина, чтобы сопровождать его и в загробной жизни.

Документальный отчет об этом происшествии до сих пор хранится в архиве Британской колониальной администрации, а сами события уже породили превосходную пьесу на языке йоруба, созданную нигерийским писателем Дьюро Ладипо, и прескверный фильм, снятый одной из западногерманских телевизионных компаний.

---

Элесин. По-твоему, тишина всегда означает мир?

Пилкингс. Почти всегда. Бывают, конечно, исключения…

Элесин. В этой ночи нет мира, белесый призрак! На земле нет мира. Ты навеки его разрушил. Этой ночью никто не спит.

Пилкингс. Что ж, цена, по-моему, сходная – одна бессонная ночь за спасение человеческой жизни.

Элесин. Ты не спас мне жизнь, инспектор. Ты ее погубил.

Пилкингс. Пока человек жив…

Элесин. Погубил, инспектор, – и не только мою, но многих и многих людей. События этой ночи не завершатся к рассвету… и к началу будущего года… и к началу следующего… Если б я желал тебе добра, то посоветовал бы как можно скорее убраться отсюда, чтоб не видеть всех бедствий, которые ты обрушил на нашу землю.

Пилкингс. Я сделал только то, чего требовал от меня мой долг. Мне не в чем раскаиваться.

Элесин. Раскаяние никогда не приходит сразу.

Две или три минуты молчания.

Ты ждешь рассвета, белый человек. Я мысленно слышу, как ты говоришь себе: скоро настанет утро, и опасность сойдет на нет. Главное – не дать ему умереть до рассвета. Тебе не все понятно, но ты решил: то, что должно случиться, должно случиться нынешней ночью. А я еще больше успокою твой рассудок, ибо важна не вся нынешняя ночь, а только одно мгновение в ночи, и оно уже миновало. Луна была для меня путеводной звездой. Она указала бы мне, если б ты не вмешался, то мгновение, ради которого столь благословенно текла моя жизнь. Я не знал заранее, когда наступит это мгновение, и стоял тут, уповая на свое чутье, – но тщетно. Взгляд одного человека не способен уловить то, что открывается лишь духу старейшин в священной роще осугбо, и глашатаи с помощью барабанов-гбеду возвестили мне из священной рощи, что скоро наступит сокровенное мгновение. Я услышал их и отринул все мысли о земной жизни. Мгновение приближалось, луна уже почти достигла ворот, открывающих доступ к жилищу богов… и тут явился ты, прислужник белого короля – разносчик проказы, – чтобы осквернить насилием выбранное мною место для ухода…

Пилкингс. Мне жаль, что так получилось, вождь, но каждый из нас выполнял свой долг.

Элесин. У меня уже нет сил, чтобы проклинать тебя, белый. Ты украл моего первенца и отправил его за океан, чтобы переделать на свой лад. Видимо, в голове у тебя давно роились зревшие замыслы, и кража моего сына была лишь первым шагом на этом пути – так мне порою кажется теперь. Тот, кого судьба назначила моим преемником, отправлен за океан. Я – твоими усилиями – лишен возможности вовремя завершить свой земной путь. Да, ты наверняка измыслил все это заранее, чтобы сбить наш мир с пути и порвать пуповину, которая связывала нас с нашим великим прошлым – изначальным происхождением.

Пилкингс. Ты ведь и сам не веришь этим словам, вождь. А я, если даже у меня и был замысел изменить твоего сына, не сумел добиться своего.

Элесин. Ты добился своего в главном, белесый призрак. Мы знаем – крыша прикрывает неструганные стропила, и одежда скрывает изъяны тела. Но нам не удалось вовремя понять, что белая кожа скроет от нас наше будущее – смертельную западню, уготованную нам врагами. Наш мир вытеснен из привычного русла, а его обитатели попали в бездонную западню. Их поглотила бездна.

Пилкингс. Твой сын смотрит на жизнь совсем не так мрачно.

Элесин. Не бредишь ли ты, белый человек? Разве не при тебе увенчал я себя позором? Разве не видел ты, как наша жизнь выхлестнулась из берегов – хлынула вспять – и отец припал к стопам сына, моля о прощении?

Пилкингс. Тут просто полнейшая неожиданность была всему причиной. Я говорил с твоим сыном, и он готов отрезать себе язык за вырвавшиеся у него слова – он сам мне так сказал, если хочешь знать.

Элесин. Ты ошибаешься, белый. Его слова утешили меня. Презрение сына отчасти искупило мой позор, на который я обрек себя с твоей помощью, белесый призрак. Ты помешал мне выполнить мой долг, но теперь я знаю – у меня есть истинный сын. Когда-то я усомнился в нем из-за его стремлений войти в круг людей, которых я считал – и по праву – нашими врагами. Но сегодня мои сомнения развеялись. Я понял – человек должен знать тайны своих врагов. Сын отомстит за мой позор, о белесый. Его дух окажется более могучим, чем твой.

Пилкингс. Едва ли стоит продолжать этот бесплодный разговор. Если ты не хочешь услышать мои утешения…

Элесин. Нет, белый человек, не хочу!

Пилкингс. Что ж, вольному воля. Но все-таки знай – твой сын надеется тебя утешить. Он просит прощения. Когда я сказал ему, что нельзя презирать отца, он ответил: «У меня нет права судить его, а значит, я не могу его презирать». Он хочет прийти к тебе – попрощаться и попросить благословения.

Элесин. Попрощаться? Так он возвращается в страну белых?

Пилкингс. А тебе не кажется, что сейчас это самый разумный для него поступок? Я посоветовал ему покинуть ваш мир еще до рассвета, и он согласился, что так будет лучше всего.

Элесин. Наверно. Да если б я и думал по-другому, у меня все равно не было бы права дать ему отеческий совет «Я утратил эту честь – быть отцом своего сына.

Пилкингс. И однако он почитает тебя. Иначе зачем бы ему твое благословение?

Элесин. Увы, белый. Даже скакун жалеет прах, который он попирает подковами своих копыт. Когда хотел прийти ко мне Олунде?

Пилкингс. Он решил подождать, когда в городе станет поспокойней, – я убедил его, что это необходимо.

Элесин. Да, белый, я верю, что он послушался твоего совета. Ты постоянно советуешь нам, как надо жить, только вот неведомо мне, какие боги дали тебе право быть нашим советчиком.

Пилкингс (хочет что-то сказать, однако молча поворачивается, чтобы уйти, и – останавливается; потом, преодолев колебания, все же спрашивает). Можно мне задать тебе напоследок один вопрос?

Элесин. Я слушаю, белый.

Пилкингс. Мне хотелось бы, чтоб ты чистосердечно сказал – разве мудрость твоего народа не таит в себе множество противоречий?

Элесин. Спроси яснее, белый.

Пилкингс. Я достаточно долго живу среди вас и запомнил пару-другую ваших пословиц. Одна из них пришла мне в голову сегодня вечером на рынке, когда я убедился, что тебя подстрекают к самоубийству те самые люди, которые любят повторять: «Старик угрюмо приближается к смерти, а ты его нагружаешь приветами предкам, хотя ему и без этого тяжко тащиться», – и вот тут-то я окончательно решился.

Недолгая пауза; Элесин набирает в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но не успевает: тишину взламывает торопливая дробь каблуков о гравийную дорожку.

Джейн (за сценой). Саймон! Саймон!

Пилкингс. Что за… (Убегает навстречу Джейн.)

Элесин взглядывает на свою жену и несколько секунд молчит, а потом начинает говорить.

Элесин. О моя юная жена, ты слышала, что сказал этот белый? Я знаю – твое сердце плачет, хотя уста молчат. Сначала я проклинал белого человека, потом – наших богов, которые оставили меня без поддержки. А сейчас мне кажется, что я должен проклясть тебя, ибо ты исподволь, тайно лишила меня воли. Но проклятия – странный дар для человека, желающего отрешиться от вражды с миром и его обитателями, которых он сбил с пути. О юная мать, я познал многих и многих женщин, но ты была мне нужна не только для утоления плотской жажды. Ты словно сама бездна, которую я наполнил землею и засеял, прежде чем уйти. Ты была прощальным даром живых уходящему, и, быть может, твоя пылкая юность осветила для меня мир, который я покидал, новым светом, отняв у меня силу и решимость уйти. Да, я должен признаться тебе, что не только насилие белого, который ворвался к нам, когда этот мир уже терял для меня очертания, но и моя жажда задержаться возле тебя приковали мои ноги к земле у края истинной бездны, разделяющей обиталища смертных и вечно сущих. Быть может, я пересилил бы желание задержаться рядом с тобой, мне уже казалось, что я преодолел его, но тут вмешался белый, и бледная немощь парализовала меня.

Слышны голоса приближающихся Пилкингсов – Саймона и Джейн.

Джейн. Саймон, ты должен ее впустить!

Пилкингс. А тебе не надоело вмешиваться в мои дела?

Пилкингсы появляются перед решетчатыми воротами; на Джейн – халат; Саймон по-прежнему в полицейской форме; он то и дело взглядывает на записку, которую держит в руках.

Джейн. Господи, да меня же заставили вмешаться! Я спала… верней, пыталась уснуть, когда слуга принес мне эту записку. Разве я виновата, что даже во дворце наместника нельзя спокойно поспать?

Пилкингс. Он принес бы ее и к нам домой, так что дворец наместника тут ни при чем. Дело в тебе самой – он понадеялся на твою хваленую сердечность.

Джейн. Ох, ну будь же ты справедливым, Саймон! Он хочет тебе помочь. Ты забыл о его хорошем отношении к тебе – он просто решил отплатить добром за добро.

Пилкингс. Не нужна мне его помощь! Мне нужно, чтоб они оставили Элесина в покое – хотя бы до утра.

Джейн. Ему можно верить, Саймон. Он дал слово, что все обойдется мирно.