Сергей Мельгунов - Красный террор в России. 1918-1923

• Название: Красный террор в России. 1918-1923
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1990
• ISBN: 5-7095-0007-0

Книга крупнейшего историка революции и Гражданской войны С.П.Мельгунова «Красный террор в России» является документальным свидетельством злодеяний большевиков, совершенных под лозунгом борьбы с классовыми врагами в первые годы после октябрьского переворота. Она основана на свидетельских показаниях, собранных историком из разных источников, но в первую очередь из печатных органов самой ВЧК («Еженедельник ВЧК», журнал «Красный террор»), еще до его высылки из СССР. Печатается по 2-ому, дополненному изданию (Берлин, издательство «Ватага», 1924).

---

Такова гримаса истории или жизни…

«Едва ли, действительно, есть более яркое выражение варварства, точнее, господства грубой силы над всеми основами человеческого общества, чем этот институт заложничества» — писал старый русский революционер Н. В. Чайковский по поводу заложничества в наши дни. «Для того, чтобы дойти не только до применения его на практике, но и до открытого превозглашения, нужно действительно до конца эмансипироваться от этих веками накопленных ценностей человеческой культуры и внутренне преклониться перед молохом войны, разрушения и зла».

«Человечество потратило много усилий, чтобы завоевать… первую истину всякого правосознания:

— Нет наказания, если нет преступления» — напоминает выпущенное по тому же поводу в 1921 г. воззвание «Союза русских литераторов и журналистов в Париже»[42].

«И мы думаем, что как бы ни были раскалены страсти в той партийной и политической борьбе, которая таким страшным пожаром горит в современной России, но эта основная, эта первая заповедь цивилизации не может быть попрана ни при каких обстоятельствах:

— Нет наказания, если нет преступления.

Мы протестуем против возможного убийства ни в чем неповинных людей.

Мы протестуем против этой пытки страхом. Мы знаем, какие мучительные ночи проводят русские матери и русские отцы, дети которых попали в заложники. Мы знаем, точно также, что переживают заложники в ожидании смерти за чужое, не ими совершенное, преступление.

И потому мы говорим:

— Вот жестокость, которая не имеет оправдания.

— Вот варварство, которому не должно быть места в человеческом обществе…»

«Не должно быть…» Кто слышит это?

2. «Террор навязан»

«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи»

Бухарин

Террор в изображении большевистских деятелей нередко представляется, как следствие возмущения народных масс. Большевики вынуждены были прибегнуть к террору под давлением рабочего класса. Мало того, государственный террор лишь вводил в известные правовые нормы неизбежный самосуд. Более фарисейскую точку зрения трудно себе представить и нетрудно показать на фактах, как далеки от действительности подобные заявления.

В записке народного комиссара внутренних дел и в то же время истинного творца и руководителя «красного террора» Дзержинского, поданной в совет народных комиссаров 17-го февраля 1922 г., между прочим, говорилось: «В предположении, что вековая старая ненависть революционного пролетариата против поработителей поневоле выльется в целый ряд бессистемных кровавых эпизодов, причем возбужденные элементы народного гнева сметут не только врагов, но и друзей, не только враждебные и вредные элементы, но и сильные и полезные, я стремился провести систематизацию карательного аппарата революционной власти. За все время „Чрезвычайная комиссия была не что иное, как разумное направление карающей руки революционного пролетариата“»[43].

Мы покажем ниже, в чем заключалась эта «разумная» систематизация карательного аппарата государственной власти. Проект об организации Всероссийской Чрезвычайной комиссии, составленный Дзержинским еще 7-го декабря 1917 г. на основании «исторического изучения прежних революционных эпох», находился в полном соответствии с теориями, которые развивали большевистские идеологи. Ленин еще весной 1917 г. утверждал, что социальную революцию осуществить весьма просто: стоит лишь уничтожить 200–300 буржуев. Известно, что Троцкий в ответ на книгу Каутского «Терроризм и коммунизм» дал «идейное обоснование террора», сведшееся впрочем к чрезмерно простой истине: «враг должен быть обезврежен; во время войн это значит — уничтожен». «Устрашение является могущественным средством политики, и надо быть лицемерным ханжой, чтобы этого не понимать»[44]. И прав был Каутский, сказавший, что не будет преувеличением назвать книгу Троцкого «хвалебным гимном во славу бесчеловечности». Эти кровавые призывы по истине составляют по выражению Каутского «вершину мерзости революции». «Планомерно проведенный и всесторонне обдуманный террор нельзя смешивать с эксцессами взбудораженной толпы. Эти эксцессы исходят из самых некультурных, грубейших слоев населения, террор же осуществлялся высококультурными, исполненными гуманности людьми». Эти слова идеолога немецкой социал-демократии относятся к эпохе великой французской революции[45]. Они могут быть повторены и в XX веке: идеологи коммунизма возродили отжившее прошлое, в самых худших его формах. Демагогическая агитация «высококультурных», исполненных якобы «гуманностью» людей, бесстыдно творила кровавое дело.

Не считаясь с реальными фактами, большевики утверждали, что террор в России получил применение лишь после террористических покушений на так называемых вождей пролетариата. Латыш Лацис, один из самых жестоких чекистов, имел смелость в августе 1918 г. говорить об исключительной гуманности советской власти: «нас убивают тысячами (!!!), а мы ограничиваемся арестом» (!!). А Петерс, как мы уже видели, с какой-то исключительной циничностью публично даже утверждал, что до убийства, напр., Урицкого, в Петрограде не было смертной казни.

Начав свою правительственную деятельность в целях демагогических с отмены смертной казни[46], большевики немедленно ее восстановили. Уже 8-го января 1918 г. в объявлении Совета народных комиссаров говорилось о «создании батальонов для рытья окопов из состава буржуазного класса мужчин и женщин, под надзором красногвардейцев». «Сопротивляющихся расстреливать» и дальше: контрреволюционных агитаторов «расстреливать на месте преступления»[47].

Другими словами, восстанавливалась смертная казнь на месте без суда и разбирательства. Через месяц появляется объявление знаменитой впоследствии Всероссийской Чрезвычайной Комиссии: «…контрреволюционные агитаторы… все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска… будут беспощадно расстреливаться отрядом комиссии на месте преступления». Угрозы стали сыпаться, как из рога изобилия: «мешочники расстреливаются на месте» (в случае сопротивления), расклеивающие прокламации «немедленно расстреливаются»[48] и т. и. Однажды совет народных комиссаров разослал по железным дорогам экстренную депешу о каком-то специальной поезде, следовавшем из Ставки в Петроград: «если в пути до Петербурга с поездом произойдет задержка, то виновники ее будут расстреляны». «Конфискация всего имущества и расстрел» ждет тех, кто вздумает обойти существующие и изданные советской властью законы об обмене, продаже и купле. Угрозы расстрелом разнообразны. И характерно, что приказы о расстрелах издаются не одним только центральным органом, а всякого рода революционными комитетами: в Калужской губ. объявляется, что будут расстреляны за неуплату контрибуций, наложенных на богатых; в Вятке «за выход из дома после 8 часов»; в Брянске за пьянство; в Рыбинске — за скопление на улицах и притом «без предупреждения». Грозили не только расстрелом: комиссар города Змиева обложил город контрибуцией и грозил, что неуплатившие «будут утоплены с камнем на шее в Днестре»[49]. Еще более выразительное: главковерх Крыленко, будущий главный обвинитель в Верховном Революционном Трибунале, хранитель законности в советской России, 22-го января объявлял: «Крестьянам Могилевской губернии предлагаю расправиться с насильниками по своему рассмотрению». Комиссар Северного района и Западной Сибири в свою очередь опубликовал: «если виновные не будут выданы, то на каждые 10 человек по одному будут расстреляны, нисколько не разбираясь, виновен или нет».

Таковы приказы, воззвания, объявления о смертной казни…

Цитируя их, один из старых борцов против смертной казни в России, д-р Жбанков писал в «Общественном враче»[50]: «Почти все они дают широкий простор произволу и усмотрению отдельных лиц и даже разъяренной ничего не разбирающей толпе», т. е. узаконивается самосуд.

Смертная казнь еще в 1918 г. была восстановлена в пределах, до которых она никогда не доходила и при царском режиме. Таков был первый результат систематизации карательного аппарата «революционной власти». По презрению элементарных человеческих прав и морали центр шел впереди и показывал тем самым пример. 21-го февраля в связи с наступлением германских войск особым манифестом «социалистическое отечество» было провозглашено в опасности и вместе с тем действительно вводилась смертная казнь в широчайших размерах: «неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»[51].