Элеонора Глин - Любовь слепа

• Название: Любовь слепа
• Автор: Элеонора Глин
• Издательство: Профит
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87443-13-X

Представленные в книге два романа английской писательницы Элеоноры Глин написаны в лучших традициях «дамских романов», но даже среди них выделяются особенной динамичностью и увлекательностью повествования. Их героини — совершенно необыкновенные и по своей внешности, и по характеру, и по судьбе женщины и так же своеобразны мужчины, аристократы не столько по происхождению, сколько по своему душевному благородству.

Как часто бывает в произведениях этого жанра, гордость, ревность и взаимное непонимание воздвигают, казалось бы, непреодолимую преграду между пылкими сердцами, но страстная любовь в конце концов сметает все препятствия и, хотя и причудливыми путями, приводит героев к счастью.

---

Между тем музыка остановилась, Чарльз Ланглей и Ванесса оказались как раз рядом с ними, и Губерт потерял власть над собой. Не обращая внимания на герцогиню, он сделал шаг по направлению к Ванессе и почти грубо сказал ей:

— Я хочу следующий тур!

Чарльз Ланглей насмешливо приподнял брови, откланялся, повернулся к Алисе, которая встретила его блеском своих светло-ореховых глаз, и они ушли, оставив супругов вдвоем.

Ванесса почувствовала страстное волнение, хотя в то же время нагло-повелительный тон Губерта оскорбил ее. Они стояли, глядя друг на друга. Музыка заиграла снова. Губерт обхватил рукой ее талию, и они закружились в танце. Впервые после брачной ночи он прикасался к своей жене. Ее гибкое, поразительно стройное тело, казалось, растворялось в его объятиях. Она прекрасно танцевала, с таким чувством ритма, которым обладают немногие. Упоение охватило обоих. Они забыли обо всем на свете, ощущая только близость друг друга. Ванессе казалось, что она не существует больше сама по себе, все ее существо сливалось с Губертом. Мысль об удивительном чуде, которой прежде, как слишком священной, она боялась отдаться, теперь овладела ею. Что бы он сказал, если бы узнал об этом? Будет ли он обрадован? Вот они здесь, на балу в Лондоне, совершенно чужие друг другу, проделывают условные па, а сердце ее хранит эту тайну и в памяти их живет то странное воспоминание… Его руки почти неистово обнимали ее, его сердце мятежно билось у самой ее груди. Губерт горел от страсти. Он сжимал ее с такой силой, что она еле могла дышать. И когда раздались последние звуки оркестра и они оторвались друг от друга, его синие глаза сверкали, а ее лицо было мертвенно-бледным.

— Что с вами, вы устали? — спросил он. — Может быть, я танцевал слишком быстро?

— Да, вероятно, — сказала она, стараясь сохранить спокойствие.

Губерт подвел ее к месту. Он уже пришел в себя. Бедное дитя! Каждый раз, когда он давал волю своему чувству к ней, он раскаивался в этом и сердился на нее, как будто она была виновата.

— Вы выглядите ужасно бледной, — продолжал он недовольно, когда она села, — но у вас ведь вообще белый цвет лица, не правда ли?

— Да, кажется.

— Не принести ли вам чего-нибудь?

— Нет, я хотела бы, если можно, уехать — уже так поздно.

— Я усажу вас в автомобиль, он ведь вас ждет.

Они спустились по широкой лестнице, и пока ей подавали манто, Губерт совсем овладел собой. Что за сумасшествие было танцевать с нею! Он пришел в ярость от мысли, что так легко попадает во власть ощущений.

Он усадил Ванессу в автомобиль и, сказав ей холодно «покойной ночи», возвратился в бальный зал.

В сердце Ванессы бушевала ревность. Он вернулся к Алисе! Они, вероятно, будут вместе смеяться над дочерью «еврея-ростовщика». Называют ли они ее так, как другие в этом ненавистном ей свете?

Мадлен не дождалась ее, и когда она вошла в свою роскошную комнату, расположенную двумя этажами выше библиотеки, окна которой также выходили в парк, начало светать. Уже видна была густая листва деревьев, появились прохожие — одни отправлялись на раннюю работу, другие возвращались домой после праздничных развлечений.

Ванесса отдалась своим грустным мыслям. Вся ее жизнь — насмешка, и она не будет больше это выносить. Когда окончатся ненавистные празднества по поводу выставки, она отправится к отцу и заявит ему, что хочет возвратиться домой. Она не станет больше жить под одной крышей с Губертом. Какая-то тайна скрыта здесь. А ее прямой натуре претило все тайное. Гордость Ванессы была глубоко уязвлена. Губерт, конечно, не мог жениться на ней ради денег — ведь он очень богат. Из того, что она слышала в свете, она знала, что он всегда был богат. Горький яд добытого в свете знания продолжал и сейчас жечь ее. Она поняла теперь, что Губерту незачем было домогаться родства с семьей ее отца. Значит, это считалось позором — быть дочерью банкира? Отчего же он женился на ней? Ей хотелось умереть.

Затем она вспомнила, что готовит ей будущее. Странный трепет охватил ее.

Было ли это правдой? Осмелится ли она спросить Губерта? Посоветоваться ли с кем-нибудь?

Что означает все это и вся жизнь? И если она должна произвести на свет божий новое маленькое существо — как это произойдет? Всюду опять ненавистные, страшные тайны, а ее муж, долг которого в эту минуту быть возле нее, находится в обществе другой женщины, женщины его круга, и она здесь одна, нелюбимая и чужая, незаконно ворвавшаяся сюда. Ванесса упала на колени возле открытого окна, и слезы одна за другой медленно потекли по ее бледным щекам.

ГЛАВА XIII

Ральф Донгерфилд первый прибыл в Сент-Остель в это сентябрьское утро; остальные гости должны были днем приехать на автомобилях. Был понедельник, а выставка назначена на четверг. Вечером должен был состояться бал по поводу совершеннолетия богатого сироты-баронета, живущего по соседству, а в среду Губерт и Ванесса устраивали танцы для избранных. Они обсуждали вместе план своих приемов. Губерт снова надел на себя панцирь отчужденности. Он избегал смотреть на нее, был чрезвычайно суров и холодно говорил с ней. Ванесса буквально обратилась в ледышку. Ее ответы были односложны.

— Я надеюсь, вы проявите интерес к вашим гостям, — сказал он, наконец, взбешенный. — Они привыкли, приезжая в Сент-Остель, чтобы все здесь было вполне прилично.

— Конечно, я буду вежлива с ними, — ее тон был высокомерен, — но я едва знаю их имена. Будет лучше, если вы сообщите мне об их личных особенностях.

Говорила ли она саркастически? Он был еще более раздосадован.

— У них нет никаких особенностей. Это просто милые люди, которые должны чувствовать себя здесь, как дома.

— Значит, только хозяйка дома будет здесь чужая, — глаза Ванессы вспыхнули.

Губерт взглянул на нее, пораженный. Таким тоном она с ним еще никогда не говорила! Он чувствовал себя смущенным — он хорошо помнил, что сам во время медового месяца определил ей такую роль. Хотел ли он и теперь, чтобы она оставалась чужой, теперь, когда, посмей он только взглянуть в лицо своим настоящим чувствам, он держал бы ее в объятиях, прижав к своей груди…

Он отвернулся к окну в ту минуту, когда Ральф Донгерфилд входил в комнату. Его приход был с облегчением встречен обоими. При виде его лицо Ванессы просветлело. Он будет ее союзником, ему станет она задавать вопросы о гостях — она была слишком оскорблена, чтобы спрашивать еще что-либо у мужа.

Ральф понял, что здесь пронеслась буря, и благодаря его такту и разговорчивости завтрак прошел благополучно. Сейчас же Губерт оставил их одних.

Печальные глаза Ванессы тронули Ральфа. Она безусловно изменилась за те две недели, что он отсутствовал. Красота ее стала более утонченной — вероятно, она была очень несчастна.

— Дорогая маленькая кузина, расскажите мне все, — сказал он, когда они уселись в греческой ротонде под тенью группы буков.

— Что значит «все»? — спросила она просто.

— Все — это вы. Я вижу перемену в вашем лице. Вы очень изменились — ваши глаза стали трагическими и под ними легли тени, и вы так страшно бледны… Я хотел бы, чтобы вы были счастливы.

— Кузен Ральф! Бывает ли кто-нибудь счастлив на этом свете? Когда я была еще девочкой и жила за границей, я познакомилась с различными религиями. Папа не желал, чтобы я присоединялась к одной определенной, и я знала обо всех. И мне кажется, все они учат, что здесь, на земле, нет такой вещи, как счастье, а только страдания и жертвы.

— Конечно, счастье существует, вы не должны говорить таким образом, иногда даже страдание дает нам счастье.

Она смотрела на голубой простор перед ними, и Ральф подумал, что никогда не видел ничего более прекрасного, чем ее профиль, совершенные классические линии ее головы и высокой стройной шеи. И снова он удивился Губерту. Пришло время, когда он должен внушить ему некоторые мысли.

— Ванесса, простите меня, если я дерзок… Чувствуете ли вы действительно неприязнь к Губерту? Когда я вошел, вы оба выглядели такими рассерженными. Он самый близкий из оставшихся у меня людей, и я чувствую, что вы не разглядели в нем настоящего человека…

Инстинкт подсказал Ванессе, что она не должна ни с кем, даже с Ральфом, рассуждать о своем муже, поэтому она сказала только:

— Я полагаю, наш брак — обычный брак по расчету, мне кажется, мы делаем то, что можем, — ведь мы совершенно не знаем друг друга.

— Вы способны на большую любовь.

— Любовь? Она пугает меня. Не будем больше говорить об этом. Расскажите мне о гостях, которые будут, чтобы я не наделала ошибок.

Ральф понял, что она больше ничего о себе не скажет, и помогал ей, как только мог, в течение всего дня, пока стали прибывать первые партии гостей. Между ними была и Алиса Линкольнвуд — свежая и прекрасно одетая.

Она была слишком хорошо воспитана, чтобы не быть вполне приветливой с Ванессой. Ральф наблюдал вооруженный нейтралитет, установившийся между обеими женщинами. Это развлекло бы его, если бы он не заботился о счастье Ванессы. Губерт также наблюдал за ними. Как мог он выносить Алису или какую бы то ни было другую женщину? Никто из всех, кого он знал прежде, не выдерживал сравнения с этим обворожительным созданием — его женой. Но он еще не изжил свою злобу на всю эту историю, а Ванесса не проявляла в отношении его и тени симпатии. Если он даже сделает первый шаг — вполне вероятно, что она обрежет его и унизит, а он не хотел подвергнуть себя такой опасности. Все устроится само собой — так он полагал и не принимал никакого решения. Но вид и у него был очень печальный.