Тамара Катаева - Анти-Ахматова

• Название: Анти-Ахматова
• Автор: Тамара Катаева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073157-2, 978-5-271-34330-8, 978-985-16-9920-5

Автор книги рассматривает жизнь и творчество Анны Ахматовой со своей, отличающейся от общепринятой, точки зрения.

---

Совершенно загадочный человек, называвший себя не иначе как «Гайс», и утверждавший, что он знаком с дочерью английского посла. В это трудно было поверить, но мы подыгрывали ему — нам просто хотелось верить, чтобы гордиться знакомством с ним.

Алексей КОЗЛОВ. Козел на саксе. Стр. 80

Иосиф Бродский, вероятно, был знаком не с одной дочерью различных послов. Сэр Исайя в светском плане не был для него чрезмерно лестным объектом (при полном к нему уважении как к личности самой по себе — без той пошлой утилитарности — иностранец, профессор, состоятельный человек (все это из Америки видится немного по-другому), — которую навесила на него Анна Ахматова). Но как видим, он был готов идти на любые уловки и — увы! — подлоги, чтобы поддержать бабушкину репутацию роковой женщины. Все — падали к ее ногам. Исайю Берлина Иосиф Бродский к этим ногам наклонил сам.

В сущности, он стал посланцем цивилизованной Европы, возвестившим Анне Ахматовой о ее неувядающей славе.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 272

Конечно, это о Берлине. Но только вот он до встречи с ней даже не знал, жива ли она.

Понимаете ли, она же не видела иностранца с 1916 года. И вот появляется у нее первый человек с Запада, и так сказать, нечаянно… Я ведь не знал, что ее встречу. Я ведь не читал ни одной строки ее поэзии. Я не знал, что она жива… И вдруг этот критик, Орлов, мне сказал: «Ахматова. Она живет за углом. Хотите к ней зайти?» — «Конечно!» Он сказал: «Да ради Бога».

Исайя БЕРЛИН. Беседа с Дианой Абаевой-Майерс. Стр. 91

Не только практически иностранец Берлин (хотя, как эмигрант, он, конечно, был гораздо более информированным в вопросах русской литературы, его специальности — правда, только значимой, интересной для него литературы — и литераторах) не знал ничего об Анне Ахматовой (это значит: НЕ ИНТЕРЕСОВАЛСЯ), не знали ничего — НЕ ИНТЕРЕСОВАЛИСЬ — русские.

Ахматова для меня звучала как поэт минувший, предреволюционный, и только потом я узнал, что она жива и пишет. «Александр Трифонович! Позвоните Ахматовой!» — «Неожиданная мысль… Здравствуйте, Анна Андреевна, с вами говорит Твардовский…» Царственно ответила.

А. И. КОНДРАТОВИЧ. Твардовский и Ахматова. Стр. 674

Вне литературных интересов была Анна Ахматова и для Иосифа Бродского.

Лурье, однако, пишет, что Берлин был свидетелем откуда-то взявшейся неувядаемой мировой славы.

Это и почти текстуальное повторение стихов Ахматовой о бедном Берлине «А был он мировою славой…» и свидетельством стремлений самого Артура Лурье с помощью большого влияния, которое под конец жизни имела в номенклатурных кругах Анна Андреевна, устроить постановку его оперы в одном из советских театров. В эмиграции он был совершенно без работы, и вместо всех некрологов получил только строчку соболезнования вдове в местной вечерней газете. За такие слова Ахматова писала о его жизни на Западе: «Кажется, гремит там…», «…Посланцем цивилизованной Европы, возвестившем ей о ее неувядаемой славе» — какой-то шулерский кодекс чести…

Лев Николаевич Гумилев о визите Берлина и последовавшем за ним — по времени, не по причинно-следственному закону постановлении.

Мама стала жертвой своего тщеславия.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 345

За желание рассказать о себе западному литературоведу пришлось заплатить прищучиванием в постановлении, больше рисковать не хотела.

«Роман» Анны Ахматовой с Исайей Берлиным — это репетиция того, что она смогла воплотить с Амандой Хейт. Берлину она впервые попробовала наговорить свою версию своей великой жизни, он должен был потрясться, вернуться домой и положить жизнь на то, чтобы услышанное романтизированным образом записать, доложить Черчиллю, королю и прочим заинтересованным лицам, прославить на весь свет, а затем сделать Анне Ахматовой предложение. Она сначала бы вздохнула: ах, зачем я не умерла маленькой! — а потом скорбно бы приняла…

Берлин честно записал, получился немного комический эффект, как при старой съемке рапидом: рыдают, ломают руки — и все очень быстро, много, мелкими шажками… Писать большую книгу с рекламной целью, на недостоверном материале — тенденциозно подобранном заказчицею и частично фальсифицированном — он, конечно, не мог: не хотел, не пришло бы в голову, не стал бы никогда.

С Берлиным не сложилось, попалась девятнадцатилетняя девушка, нянька-англичанка… ну, пусть не «лучший causeur Европы» — ладно.

Однако Берлина она использовала по полной программе все двадцать лет.

В стихах Исайе Берлину она преподносит то, что котируется на Западе, то, что конвертируемо.

За тебя я заплатила чистоганом,
Ровно десять лет ходила под наганом.

«Постановлением», — восторженно пишет Чуковская. Но ведь под наганом не ходила, правда?

Д. Абаева-Майерс: Как вы думаете, что вы действительно «смутили двадцатый век»?

Берлин: Она на самом деле верила в то, о чем писала в «Госте из будущего». Для нее это не было простой метафорой, игрой воображения. Она буквально в это верила.

Д. Абаева-Майерс: Но ведь бывает, что незначительные на первый взгляд события оборачиваются со временем эпохальными.

Бepлин: Безусловно, маленький толчок начинает Бог знает что… Но в данном случае этого не было.

Исайя БЕРЛИН. Беседа с Дианой Абаевой-Майерс. Стр. 87

Так сильно хотелось, чтобы на Западе знали о ней. Силой таланта, как Пастернак, было не пробиться, не прорасти сквозь стену, она решила найти культурного человека, рассказать ему мною и красиво — и занять «подобающее» ей место.

Все-таки было ясно, что мировой славы нет. Срочно было найдено другое объяснение.

«Я пожертвовала для него мировой славой!»

Анна АХМАТОВА

Смысл этого леденящего душу восклицания Анны Андреевны о сыне в том, что, по ее расчетам, Лев Николаевич что-то не доплатил за родство с нею, раз еще такую жертву она для него принесла. Жертва будто бы в том что она для спасения Левы написала хвалебные стихи Сталину. (Она писала их для того, чтобы обезопасить себя.) Но это позднее, натянутое, еле дышащее оправдание — все-таки не может объяснить, как так из-за этих стихов могла рухнуть ее «мировая слава». Ну, какая-то сиюминутная, политическая, журналистская известность — может быть, могла бы быть, в одной-двух статьях. Но мировая слава здесь ни при чем.

Никому и никогда не помогла жертва, тем более — поза жертвы. «Всесожжения не благоволиши» — хочется православным что-то сделать в доказательство своей любви, но с детской назидательностью осаживают сами себя. Я не самодельную проповедь сочиняю, но в жанре этой книги цитирую молитву дальше, чтобы вывести на чистую воду нашу героиню: «Жертва Богу дух сокрушен».

«Я пожертвовала для него мировой славой», — вопль несокрушенного духа.

«Глубоко религиозной» Ахматовой духовные резоны в вопросе на сто тысяч (или сколько тогда была «нобелевка» — пусть даже в пересчете только на моральные ценности?) — отвратительны, раздражают. «Бог с вами, Лидия Корнеевна, что это вы стали такой христианкой?» Дело нешуточное. Солженицын — вот истинный соблазн. К-нему-пришла-мировая-слава! Он не был знаком с Модильяни, не носил узких юбок, ему не сажали так удачно и трагически в лагерь сына (что сидел сам — это почти что минус — его забывали в писательских кругах, вернее, он был еще там неизвестен, но в том и дело — упускалось время). Короче, мировые славы пришли к нему и к Пастернаку, и какая-то глухая, но довольно грозная волна поднималась вокруг имени Марины Цветаевой. А в ее, ахматовском, активе оставалась только «трагическая судьба» (хорошо, что никто не знает подробностей), «Реквием» — прекрасно, что он был написан! — Постановление, Постановление! — но надо еще что-то… Я пожертвовала для него мировой славой! Вот, пусть будет так. Еще — не упустила эту девчонку-иностранку, Аманду Хейт, надиктовала ей правильную биографию. Берлин — немного смешно, конечно, посвящать любовные цикл за циклом, когда виделись один раз, но, по счастью, люди действительно крайне невнимательны друг к другу. Она скажет это: «Дидона и Эней», а они пусть доказывают обратное, если захотят. Скорее всего, им будет легче принять на веру.

Что еще. Главное — сейчас, потому что время идет вперед — говорят, ее туда не возьмут, в это трудно поверить — это Иосиф Бродский. «Я сама вырастила Иосифа!»

С Бродским она сыграла самую тонкую и сильную свою игру. Она была согласна уже на профессора Гаршина — и вдруг ей дается сияющий, дерзкий, гениальный Иосиф. Он был слишком юн — и для того, чтобы она все испортила еще одним «Ты не станешь мне милым мужем», и для того, чтобы начать искренне почитать «бабушку», как почитал он своих совсем не выдающихся папу и маму.