Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле

• Название: Портрет кавалера в голубом камзоле
• Автор: Наталья Солнцева
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-17-075277-5, 978-5-271-37055-7

Глория получает в наследство от загадочного карлика Агафона не только дом в Черном Логе и слугу Санту, но и таинственную способность проникать в суть вещей и видеть прошлое и будущее. К ней за помощью обращается актриса Полина Жемчужная, служащая в частном театре. Глория предвидит, что женщине угрожает опасность. Вскоре Полина погибает во время спектакля, в котором она исполняла роль Клеопатры. Следом за ней гибнут еще две актрисы театра. В ходе расследования выясняется, что загадочным образом все эти убийства связаны с судьбой графа Шереметева и Прасковьи Жемчуговой. Кому не давала покоя тень великого графа и его возлюбленной? Какую роль сыграл в трагедии портрет кавалера в голубом камзоле из галереи владельца театра Зубова? Может ли предмет искусства диктовать свою волю хозяину? Разгадка близко, но найдет ее только тот, кто способен связать воедино прошлое и будущее.

В книгу вошел также отрывок из следующего романа «Дневник сонной травы» из серии «Сады Кассандры».

---

Зубову было плевать на общественное мнение, – тем более, что жениться он до сих пор не удосужился и мог проводить время где угодно и с кем угодно. Он любил женщин, и те отвечали ему взаимностью. С Полиной поначалу тоже завязалась обычная интрижка, которая исподволь переросла в серьезные отношения. Зубов поклонялся ее таланту, хотя и не особо выдающемуся, но яркому, самобытному. Полина была не похожа на других актрис и украсила его театр своей драматической игрой и чистым, приятного тембра сопрано. Он придумал ей псевдоним с намеком, – Жемчужная. Она действительно, без преувеличения, являлась жемчужиной его труппы.

Его не смущали аналогии, проводимые придирчивыми интеллектуалами и саркастическими критиками.

«Что, возомнил себя этаким графом Шереметевым? – не преминул съязвить знакомый банкир. – Решил поиграть в мецената? Тебе, дружище, до Шереметева далеко, как и твоей певичке до знаменитой Жемчуговой. Чужую судьбу пытаешься на себя примерить? Рискованно, сударь. Шереметев был истинный барин, вельможа золотого екатерининского века. Богат несметно, блестяще образован. Не гнушался садиться в оркестр вместе со своими крепостными, исполнять партию на виолончели… сам репетировал с актерами. Роскошь у себя в поместьях завел невиданную, принимал коронованных особ. Празднества закатывал такие, что иностранные гости только глазами хлопали. Не обижайся, Валера, но твои потуги смешны! Картинную галерею вздумал завести… Три десятка полотен сомнительного качества, приобретенные у сумасшедших старух. Небось торговался с ними, как купец на ярмарке!..»

Банкир этот уже несколько лет сотрудничал с инвестиционной компанией Зубова: оформлял для него кредиты, когда не хватало денег для быстрых и финансово емких сделок. Зубову претила его неприличная прямота. Но терять надежного партнера было не выгодно. И он терпел, добродушно посмеиваясь…

В чем-то банкир был прав. История крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой и графа Шереметева запала ему в душу. Сильные натуры и сильные страсти всегда вызывали у него желание подражать, хоть в малом приобщиться к великому. Разве он, Зубов, не достоин пережить нечто подобное? Возвысить талант? Пробудить в сердце женщины неугасимую любовь? Самому загореться от ее пламени?

Он признавал, что если бы не портрет, быть ему обычным бизнесменом, – без всяких там театров, актеров и иже с ними. Старинное полотно пробудило в Зубове смутные грезы, погружая его в атмосферу безвозвратно ушедшего восемнадцатого века с его романтикой, блеском господ, нищетой рабов, с дворцовыми интригами и народными бунтами…

Должно быть, им руководило неосознанное стремление повторить неповторимое, когда он, в память о несравненной Жемчуговой, предложил Полине взять созвучный псевдоним. Он все-таки попал под влияние портрета.

Предположительно полотно принадлежало кисти крепостного, который был взят в Останкинское имение Шереметевых расписывать декорации к театральным постановкам. Молодому художнику, очевидно, разрешали посещать картинную галерею в большой зале дворца, где он мог часами сидеть и копировать работы прославленных живописцев. Вечером, когда всходила луна, юноша гулял по разбитым вокруг господского дома садам, вынашивая сюжеты будущих картин… или подглядывал за балетными девушками и певицами из хора. Их нежная красота возбуждала огонь в его крови, заставляла переносить на холст свое восхищение и желание… которые он не смел выразить иначе.

На заходе солнца в галерее становилось сумрачно. Темные портреты императоров в массивных золоченых рамах наводили на юношу почтительный страх. Дамы в шелку и кружевах с томной негой взирали на него… в их полуулыбках таилась печаль.

Случайно или преднамеренно выбрал он для копирования портрет кавалера в голубом камзоле? Или же написал его с натуры? Что было ему известно о тайнах этого места и этого дома, с невообразимой пышностью украшенного резчиками из Шереметевских вотчин? Позолоченная резьба веселила глаз: цветочные гирлянды, венки и чудесный орнамент. В анфиладе комнат повсюду – мраморные бюсты и фигуры богов и сатиров… бронза, хрусталь, фарфор, драгоценные вазы…

Слуги шептались, что вечерами по роскошным залам дворца бродит призрак горбатой старухи. Она предрекает смерть… Кто с ней встретится, тому конец. Говорят, сама Прасковья Ивановна видела вещунью в галерее. Та предупредила, чтобы она не играла сразу двух покойниц… не то станет третьей. Актриса ее не послушала. Она собиралась в Петербург, ведь Шереметеву пожаловали чин обер-гофмаршала, который обязывал его присутствовать при дворе…

Стоя за мольбертом, молодой художник вздрагивал от каждого шороха в тишине галереи, от каждого стука за спиной. Вдруг из густой тени вынырнет фигура косматой горбуньи, которая появлялась ниоткуда и так же загадочно исчезала?..

Зубов ясно представлял все это, как будто сам был тем крепостным живописцем. Он мог поклясться, что предметы хранят информацию о том времени, в котором они были созданы. Особенно предметы искусства.

Под воздействием ли портрета или по собственной склонности, он внезапно сделался заядлым театралом и решил создать свою труппу, – пусть маленькую, – чтобы ставить если не пьесы целиком, то наиболее выразительные отрывки из них. То же касалось и музыкальных спектаклей.

Театр его представлял собой арендованное помещение в Останкинском районе, где сцену от зрительного зала отделяла условная черта, а занавес и кулисы были сделаны по специальному заказу. Зубов не поскупился на декорации и гардероб, компенсируя таким образом скудость репертуара и непрофессионализм актеров. Опытные мастера сцены не шли к нему, а новички не обладали достаточными навыками. Правда, музыканты подобрались отменные. Хорошая живая музыка скрашивала посредственные постановки, и скоро небольшой зал стала заполнять публика. Зубов сам не ожидал, что в его театре будут аншлаги, – он занимался этим скорее для развлечения.

Его затея нашла и горячих поклонников, и безжалостных противников. Предназначенные для узкого круга концерты и представления одних восхищали, других возмущали. Как и в любом творческом коллективе, в театре Зубова появились таланты и завистники, начались склоки и борьба за первенство. Режиссер вынужден был считаться с пожеланиями хозяина, а тот отдавал предпочтение своей любимице Полине Жемчужной.

Зубов мечтал выстроить специальное здание для театра, но, подсчитав затраты, отказался от этой идеи. Одному ему проект не осилить, а искать инвесторов придется долго. Кого убедишь вкладывать в современное искусство? Прибыль под вопросом, зато хлопот хоть отбавляй.

«Думаешь, я не понимаю, почему ты выбрал Останкино? – подтрунивал над ним банкир. – Там все еще витает дух бессмертной любви! Останкинский дворец и театр были освящены чувствами графа к своей крепостной актрисе. Они оба были неординарными личностями, хотя и разделенными сословными предрассудками, но равными по внутренней силе. Однако Шереметев сумел преодолеть все барьеры. Тебе такие подвиги не по зубам, дорогой Зубов!»

Довольный каламбуром, финансист рассмеялся.

Его колкости заронили в сердце Зубова стремление доказать, что он не лыком шит, и если уж не графских кровей, то сыграть Гамлета или короля Лира ему по плечу. Не боги горшки обжигают.

Под страдальческим взглядом режиссера он попробовал себя в роли датского принца. Актеры отворачивались, хихикая. Даже осветитель не выдержал и прыснул при какой-то из реплик новоиспеченного Гамлета.

«Я вам лучше что-нибудь попроще подберу для начала», – деликатно предложил режиссер.

Зубов согласился. Посещая репетиции, он прикидывал, в какой роли не оконфузится… и остановился на Антонии. Побежденный римский полководец вызвал его сочувствие и понимание. Лучше покончить с собой, чем позор и насмешки. Он бы поступил так же.

«Я вам не советую браться за Антония…» – робко возразил режиссер.

«Что же мне, лакея играть прикажешь? – вспылил Зубов. – Или солдата, который всю пьесу молча стоит истуканом?»

Он добросовестно выучил текст и явился на репетицию. Клеопатру должна была играть его обожаемая Полина. Но та приболела. Вместо нее слова египетской царицы произносила другая актриса.

Зубов приосанился и с пафосом начал:

– Разлучены с тобой мы ненадолго, Клеопатра.
Я вслед спешу, чтоб выплакать прощенье…

При этих словах режиссер разрыдался, – лишь спустя минуту Зубов сообразил, что тот истерически хохочет…

* * *Черный Лог.

Проводив гостью, Санта вернулся и доложил:

– Она уехала.

– Я беспокоюсь за нее… – задумчиво произнесла Глория.

Великан истолковал ее слова по-своему.

– У дамы внедорожник, – напомнил он. – Снега не так много. Проселок разъездили. Доберется.