Александр Лидин - Непрощенный

• Название: Непрощенный
• Автор: Александр Лидин
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9942-0305-7

«Где я? Что со мной?»

Нескоро получит ответ на эти и другие вопросы капитан ФСБ, сотрудник оперативного отдела Артем Вишневский. В одном он убедится очень скоро: место, в котором он оказался, совсем не похоже на привычный ему мир, зато сильно смахивает на дурной сон.

Это далекое будущее Земли после страшной галактической войны. Местом обитания человечества в Солнечной системе стал Диск — гигантский звездолет, который сумел спасти Землю от полного уничтожения. Человечество заселило всю Галактику, но мутации и смешанные браки с различными разумными расами сильно изменили облик людей…

И все бы было ничего, если бы вместе с Артемом в будущее не попал и его заклятый враг, арабский террорист Мехмед Каты. Теперь цель Мехмеда — найти врага и отомстить.

---

Обычные человеческие тела. Мужские, женские. Скорее всего, когда-то эти люди ходили по улицам, ездили на автобусах, стояли в очередях за продуктами. Ни на одного из них я без особой нужды не обратил бы внимания. Но теперь я глядел на их восковые лица, безвольно болтающиеся руки, чуть присогнутые в локтях и похожие на ручки эмбрионов, и мне становилось жутко.

Человек не должен так выглядеть.

Все выбритые. Ни единого волоска на голове или теле — у них даже не было ресниц. Опершись на поручень, я наклонился вперед. Кажется, глаза у них были полузакрыты, в точности как у мертвых куриц на прилавке. И это, пожалуй, было самое отвратительное.

Каждый цилиндр закрывался каплевидной крышкой. Помнится, когда я еще был мелким, бабушка выгоняла на окошке лук: ставила луковицы в двухсотграммовые майонезные баночки с водой, и те сначала пускали корни, а потом выбрасывали жирные изумрудно-зеленые стрелки. Вот бабушкины луковицы выглядели точь-в-точь как эти крышки… или крышки выглядели как луковицы… Не суть. Они казались живыми. Корешки-проводочки тянулись вниз и прорастали в лысые черепа людей, безвольно висящих в толще жидкости, в их восковые шеи, изгибы суставов…

Должно быть, выражение моего лица было весьма красноречивым. Николай Иванович хмурился и потирал подбородок. Боевики реагировали спокойнее — они явно наблюдали эту картину не один раз, — но я заметил, что им здесь тоже не слишком уютно.

Когда дверь за последним захлопнулась, Минер молча махнул нам рукой и зашагал по балкончику в сторону будки. В лаборатории было тихо, лишь в глубине нагромождения цилиндров уныло гудел какой-то прибор и доносилось мерное тиканье. Но боевик ступал мягко, как кошка, словно шел не по железу, а по мягкому ковру.

Профессионал, мать его за ногу…

«Кабинка» оказалась просторной — кроме нас с Сергеевым и Минера, там смогли разместиться семеро террористов. Обстановка до боли напоминала фантастические фильмы конца шестидесятых. Никаких тебе жидкокристаллических экранов и сенсорных панелей управления: тумблеры, пузатые монохромные дисплеи, кнопки… Подозреваю, вся эта техника работала на радиолампах.

Здесь нам рассказали вторую часть истории.

Профессору Самарину не удалось изобрести способ, позволяющий передавать на расстояние человеческие мысли. Но с эмоциями он преуспел. Ретранслятор, созданный им, многократно усиливал волны, излучаемые человеческим мозгом — настолько, что другой человек начинал переживать эмоции «эмиттера» как свои собственные.

Раздражение определенных зон коры головного мозга электрическим полем позволяло вызвать нужные чувства независимо от воли испытуемого. Но человеческий мозг — инструмент тонкий. «Эмиттеру» достаточно было отвлечься на миг, чтобы свести эффект к нулю. Крупные дозы наркотиков и гипноз не дали результата. При усилении действия ретранслятора «ресивер» начинал испытывать настоящую бурю эмоций. Это приводило к нервно-психическим расстройствам, а у некоторых вдобавок начинались скачки кровяного давления, что зачастую приводило к летальному исходу. И вот незадолго до смерти Самарина к работе подключился молодой, но весьма талантливый физик Арсен Пирамиджян. Подобно многим людям, чьи взгляды противоречили коммунистической морали, Пирамиджян оказался в психиатрической лечебнице, где его нашел Самарин. Дальнейшая процедура была хорошо отработана. Родственникам сообщили, что помешательство Арсена перешло в буйную стадию, в его палату поместили двойника-умалишенного, а самого ученого переправили в крымскую лабораторию, где он продолжал работу, начатую еще в больнице, — конструирование установки, генерирующей стазисное поле.

Тело, помещенное в это поле, становилось фактически бессмертным — правда, это состояние невозможно было назвать и жизнью. Все физиологические процессы в нем замирали, но электрические разряды и особый состав газа, в котором оно находилось, не позволяли клеткам гибнуть. Если бессмертие — это жизнь без смерти, то состояние стазиса не было смертью, но и жизнью не являлось.

По причине, которую нам не сообщили, одним из условий стабильного стазиса являлось нахождение тела в горизонтальном положении. При переходе его в вертикальное положение состояние становилось нестабильным, и при раздражении мозг начинал генерировать импульсы, соответствующие чистым эмоциям. Пока это были самые примитивные: страх, вожделение, голод, гнев, удовольствие. Возможно, ученым удалось бы достичь большего, но смерть Самарина положила конец исследованиям. Лабораторию закрыли, а Пирамиджян, судя по всему, разделил судьбу остальных сотрудников.

Нестабильный стазис таил в себе серьезную опасность для испытуемых. Если в стабильном состоянии тело могло сохраняться почти вечно — до тех пор, пока генератор поля запитывался электричеством, — то через некоторое время после нарушения стабильности в организме начинались необратимые процессы. Часть клеток разрушалась, другая часть перерождалась. Все начиналось с волос и ногтей, поэтому перед погружением в стазис подопытных подвергали депиляции, а некоторым даже удаляли под наркозом ногтевые пластины. Однако предотвратить гибель этих людей было уже невозможно. Повторные погружения в стабильный стазис могли лишь отсрочить неизбежное.

Я покосился на восковое создание, которое покоилось в ближайшем от меня цилиндре. Это была женщина — худая, истощенная, с пустой грудью. Ей могло быть и двадцать, и сорок. Лицо и тело без возраста… но разве это — вечная молодость, мечта человечества?

Николай Иванович с минуту мрачно смотрел на темно-зеленый дисплей осциллографа и потирал подбородок, потом повернул голову и исподлобья посмотрел на Минера.

— Как я понимаю, вы не собираетесь оставлять здесь это оборудование, — проговорил он. — Вы понимаете, что как только мы сообщим командованию о том, что здесь происходит, район будет оцеплен, и вам даже лампочку отсюда не удастся вывезти?

Минер весело хмыкнул и пожал плечами.

— Нэ валнуйся. Мы сначала вывэзем, а патом вас атпустим. Что тут вывазыть? — он махнул рукой в сторону цилиндров с телами. — Их вывазыть?

И покачал головой.

Тем временем один из подручных Минера установил ноутбук на свободной панели. Рядом с неуклюжими переключателями, пожелтевшими пластиковыми ручками и тусклыми дисплеями, похожими на линзы в очках для слабовидящих, он казался изящным инопланетным приспособлением, созданным с помощью технологий, до которых нам расти и расти.

Минер пробежался пальцами по клавишам. Маску он так и не снял, но казалось, что каждое движение доставляет ему удовольствие. В них была та небрежность, с которой богач пересыпает из ладони в ладонь драгоценные камни.

Что за программы он запускал, я так и не понял: все названия были на арабском — следовало ожидать. Но судя по всему, он выводил трансляцию со спутника. Второй террорист, высокий, крепко сбитый, с неестественно правильными чертами лица, принялся перещелкивать тумблеры.

— Падайды, — пригласил Минер, делая знак Сергееву.

Камера показывала военный эсминец в открытом море. Я успел прочесть название на борту: «Беспощадный», прежде чем изображение стало крупнее.

Наш.

— Сматрыте, — проговорил Минер. — Сэйчас Энвер пашлет радиосыгнал.

Энвер — судя по всему, высокий араб за пультом — повертел какую-то ручку, потом другую, передвинул пару рукояток. Потом сердито посмотрел на дисплей, по которому текли две извилистые зеленые линии, поцокал языком и что-то спросил своего командира по-арабски. Тот снова пожал плечами, ответил…

Тем временем фокусировка камеры увеличивалась. Теперь я четко видел матросов, которые старательно драили палубу. Знать бы, с какого спутника снимают, сволочи… Впрочем, толку-то.

Внезапно что-то изменилось. Я даже не понял, что именно, когда один из матросов, совсем молодой русоволосый парнишка, выпрямился и с размаху ударил соседа шваброй по голове. В следующий миг на палубе закипела драка.

Да нет, какая там драка! Случалось мне и драться, и разнимать дерущихся. Но то, что творилось там… Это было побоище не на жизнь, а на смерть. Все против всех.

Перекошенные яростью лица, оскаленные зубы, побелевшие от напряжения кулаки… Люди раздирали друг друга на части, с разбитых губ капала слюна. Многие забывали о том, что у них есть оружие, и лупили недавних товарищей первым, что попадалось под руку.

Минер поводил пальцем по тач-паду. Камера заскользила вдоль борта. Везде одно и то же: на залитой кровью палубе смертным боем били друг друга люди, обезумевшие от ненависти, потерявшие человеческий облик.

Случайно я поднял глаза. Девушка в колбе, которую я заметил раньше, запрокинула голову, все ее тощее тельце напряглось, как взведенная пружина. Хрупкие ручки сжались в кулаки — она разодрала бы ладони в кровь, будь у нее ногти. Глаза закатились, лицо словно свело судорогой.