Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

• Название: Красавицы не умирают
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Изограф ЭКСМО_ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-87113-083-6

«Красавицы не умирают»... Эта книга Людмилы Тре­тьяковой, как и первая — «Российские богини», посвяще­на женщинам. Трудные судьбы прекрасных дам убежда­ют: умение оставаться сильными перед неизбежными ис­пытаниями, решимость, с которой они ищут свое счастье, пригодились им гораздо больше, чем их прославленная красота. Их имена и образы возникают из прошлого внезапно. Свиданье с ними кажется невозможным, но так или иначе оно случается. Библиотечные полки, сцена, кино­фильмы, стихи, музеи, города и улицы, хранящие легенды, учебники, биографии великих людей — оттуда они приходят к нам и надолго остаются в памяти.

---

Феликс Феликсович-старший время от времени устраи­вал сыновьям трепку и укорял жену в нехватке твердости. В какой-то мере это было справедливо: Зинаида Ни­колаевна порой бывала слишком снисходительна.

Сыновья обожали мать и были с ней гораздо откро­веннее и ближе, чем с отцом. Феликс Феликсович вспоминал, что они с братом не любили гостей, потому что те мешали общению с матерью. Среди шалостей, невыучен­ных уроков, схваток с учителями и гувернерами, среди суеты светской жизни, которую вели родители, выпадали часы, которыми оба брата очень дорожили: это было вре­мя, когда братья и мать были предоставлены друг другу. Николай и Феликс спускались со своего третьего этажа в комнаты матери.

Это были самые нарядные и теплые комнаты, в пол­ной мере отражавшие вкусы хозяйки. Зинаида Николаевна обожала цветы. Они заполняли все простран­ство, внося аромат вечного лета. В дни, когда княгиня принимала, были открыты двери в ее спальню, обтяну­тую голубым шелком и с мебелью из розового дерева. Эта комната походила на музей: в длинных витринах хранились фамильные сокровища. Здесь лежали бриллиантовые серьги, принадлежавшие некогда французской королеве, алмазная и жемчужная диадемы итальянской королевы Каролины Мюрат, сестры Наполеона, шедевры ювелирного искусства, которыми некогда украшали себя навсегда уснувшие красавицы. В голубых стенах жил дух прошлых веков. Как знать, может быть, тени тех пре­красных дам, что так и не нашли в себе сил расстаться с милыми сердцу безделушками, неслышно скользили по паркету этой комнаты. Голубая спальня будила вообра­жение. Феликс Юсупов был уверен, что она хранит какую-то тайну. Здесь часто слышали голос женщины, звавшей каждого по имени. Горничные прибегали, думая, что их зовет хозяйка, но комната была пуста. «Мы с братом, — вспоминал младший Юсупов, — много раз слышали эти таинственные призывы».

Впрочем, в юсуповском дворце любой уголок мог ока­заться пристанищем таинственных теней. Малая гостиная княгини Юсуповой была меблирована вещами, некогда принадлежавшими Марии-Антуанетте. Живопись знамени­тых французских мастеров Буше, Фрагонара, Ватто, Робера, Греза освещалась люстрой из горного хрусталя, ког­да-то висевшей в будуаре маркизы Помпадур. Столики и витрины были заполнены безделушками из редких камней, оправленных в золото.

Всю свою полную превратностей жизнь младший сын Зинаиды Николаевны Феликс вспоминал волшебные мгновенья вечеров, проведенных с матерью, когда накры­вали круглый стол, освещенный хрустальными канде­лябрами, и отблески огней плясали на севрском фарфоре и серебре. Но главное, была близость этой изящной милой женщины, которую двум сорванцам повезло называть своей матерью. «Мы испытывали тогда минуты полного счастья, — вспоминал Феликс Феликсович. — Нам было невозможно в тот миг предвидеть или просто представить себе несчастья, ожидавшие нас в будущем».

...Младший считал, что мать больше любит Николая. По своим задаткам он и впрямь был похож на Зинаиду Николаевну. Он очень увлекался театром, из друзей и знакомых собрал труппу и, ломая сопротивление отца, устраивал спектакли во дворце на Мойке. У Николая был прекрасный баритон, и он пел, аккомпанируя себе на гита­ре, пробовал себя в литературе и печатался под псевдони­мом Роков.

Внешностью Николай походил на отца, высокого, статного, до старости красивого брюнета. Он учился в Пе­тербургском университете и получил диплом юриста. Лич­ная жизнь его ничем не отличалась от той, что вели бога­тые щеголи. Одно увлечение сменяло другое. Во время поездки в Париж он, познакомившись с роскошной курти­занкой Манон Лотти, совершенно потерял голову. Только требование родителей вернуться в Россию заставило Ни­колая прервать разорительную связь.

Впрочем, это оказалось дорогой не только к родному порогу, но и навстречу новой страсти, ставшей для него роковой. Николай влюбился в молодую красивую особу, графиню Марию Гейден, которую он называл Мариной, но она была уже помолвлена. Любовь была взаимной. Де­вушка предложила ему бежать с ней, однако вмешались родители невесты, и свадьба все же состоялась.

Юсуповы вздохнули свободно — сын вроде бы успо­коился. Неожиданно Николай объявил, что едет в Париж, где проходили гастроли русской оперы с Шаляпиным. Ис­тинная цель поездки стала сразу родителям ясна — Ма­рина, ставшая графиней Мантейфель, в то время находи­лась там. Никакие уговоры не помогли — Николай уехал.

Зинаида Николаевна поручила Феликсу следовать за братом и держать их с мужем в курсе дел. Ничего утеши­тельного сообщить родителям Феликс не мог: Николай встретился с Мариной, ее муж, вероятно, знает об их от­ношениях...

Чем может кончиться эта история? Зинаида Ни­колаевна холодела от одной мысли, что угроза дуэли надвигается вместе с днем двадцатишестилетия сына. Был особый, трагический смысл в этом сближении.

Семейное предание гласило, что над родом Юсуповых тяготеет кара за то, что их предки изменили магометанству и приняли православие. Суть этого проклятья заключалась в том, что все — кроме одного — наследники, родив­шиеся в семье, не проживут больше двадцати шести лет.

...Накануне поединка вечером Николай пришел к ма­тери и успокоил ее: все устроилось. Готовая верить ма­лейшей надежде, Зинаида Николаевна ложилась спать: для нее это была первая спокойная ночь после тех беско­нечных, что она провела в тяжелых предчувствиях.

В эту ночь сын писал прощальное письмо своей воз­любленной. Он не сомневался, что будет убит.

«Дорогая моя Марина! Если когда-нибудь это письмо попадет к тебе в руки, меня не будет уже в живых... Я тебя любил, моя маленькая Марина, за то, что ты не похожа на других, что ты не захотела думать и поступать, как это де­лали другие, и смело шла вперед той дорогой, которую ты находила правильной. Таких людей в обществе не любят, их забрасывают грязью, в них кидают камнями, и тебе, слабой маленькой женщине, одной не совладать с ним. Твоя жизнь испорчена так же, как и моя. Мы встретились с тобой на наше уже несчастье и погубили друг друга. Ты никогда не будешь счастлива, т.к. вряд ли найдется другой человек, ко­торый так поймет тебя, как сделал я. Я тебя понял тем лег­че, что у нас масса сходных с тобою сторон. Как мы могли бы быть с тобой счастливы...

Отчего ты так далеко? Ты не услышишь меня, когда последний раз произнесу твое имя. У меня даже нет твоей фотографии, чтоб поцеловать ее. Единственную вещь, ко­торую я от тебя имею, — это маленькая прядь твоих во­лос, которую я храню, как святыню.

Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидав тебя в последний раз.

Прощай навсегда, я люблю тебя».

...Дуэль состоялась в семь часов утра на Крестовском острове. Николай и муж Марины, граф Мантейфель, разо­шлись на тридцать шагов. По сигналу Юсупов выстрелил в воздух. Его противник промахнулся и потребовал повторно­го выстрела, теперь уже с дистанции пятнадцати шагов. Юсупов снова выстрелил в воздух. Мантейфель прицелился и убил его наповал. До двадцатишестилетия Николаю не хватило шести месяцев жизни.

Вот как описывает Феликс Юсупов 22 июня 1908 го­да во дворце на Мойке:

«Утром мой лакей Иван вбежал ко мне: «Идите ско­рее, ваше сиятельство, случилось ужасное несчастье!»

Охваченный страшным предчувствием, я выпрыгнул из кровати и побежал к матери. На лестнице толпились слуги с искаженными лицами, но никто не отвечал на мои во­просы. Раздирающие крики раздавались из комнаты отца.

Я вошел и увидел его, очень бледного, перед носилками, где было распростерто тело Николая. Мать, стоявшая пе­ред ним на коленях, казалась лишившейся рассудка.

Мы с большим трудом оторвали ее от тела сына и уложили в постель. Немного успокоившись, она позвала меня, но, увидев, приняла за брата. Это была невыносимая сцена, заставившая меня похолодеть от горя и ужаса. За­тем мать впала в прострацию. Когда она пришла в себя, то не отпускала меня ни на секунду».

...Было что-то чудовищное в буйном июньском цвете­нии в Архангельском и черной процессии, что двигалась к мраморной усыпальнице. Ее отстроили совсем недавно, но и в страшном сне не могло присниться отцу с матерью, что первым под мраморный свод ляжет их сын.

* * *

Прошло лето. Осень. В тот год снег выпал рано, в но­ябре. Пора было перебираться в город, а Зинаида Ни­колаевна все не находила сил покинуть Архангельское. Феликсу она пишет: «Могила хорошо устроена, и впе­чатление такое же спокойное, светлое, утешительное!..» Княгиня зовет сына к себе. И понятно почему — с ги­белью Николая в ней поселился суеверный страх. Ей не­обходимо постоянное общение с сыном, и она пишет ему часто, делясь мельчайшими подробностями своей подра­ненной жизни... Всякий раз рука, привыкшая выводить: «Милые мои дети!», вздрагивает на строке «Дорогой мой мальчик». Отныне и навсегда Феликс останется самым близким человеком для княгини. Сын ответит ей тем же. Их духовная связь, общность вкусов сквозит и в боль­шом, и в малом. Зинаида Николаевна, например, просит сына, находящегося в Париже, выбирать для нее шляпки, туфли. Обсуждает, разумеется, и куда более важные проблемы, иногда, опасаясь перлюстрации, прибегает к иносказаниям, намекам, будучи уверенной, что сын ее поймет.