Томас Гиффорд - Преторианец

• Название: Преторианец
• Автор: Томас Гиффорд
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21865-3

Казалось бы, операция по физическому устранению легендарного «Лиса пустыни», немецкого фельдмаршала Эрвина Роммеля, спланирована «от и до» и провала быть не может. Однако тайная миссия британской разведки завершается неудачей. Кто предал английских агентов? Где проходит грань между высшими стратегическими интересами и изменой, личной ответственностью и безрассудной отвагой, вечными ценностями и холодным расчетом?

Впервые на русском языке!

---

— Если ты не хочешь, чтобы Сцилла устала тебя ждать…

— Ради бога, Лили, Макс только что умер…

— Прошло почти пять месяцев… и кто знает, как давно он умер для Сциллы? Так вот, ты не хочешь, чтобы она устала дожидаться, пока ты объявишь о своих намерениях…

— Тебя послушать — прямо Джейн Остен. К тому же я был в коме! Чего вы, женщины, хотите от человека…

— …И обратилась к другому претенденту…

Она закончила фразу ослепительной улыбкой.

Он постарался скрыть, как подействовали на него ее слова — примерно как удар в солнечное сплетение. Он всегда рассматривал их положение только как треугольник: Макс, Сцилла и Роджер. Их всегда было только трое.

— Какие еще претенденты? Если она и вдова, то такая новенькая, что обертку еще не сняли!

— Посуди сам, дорогой. У таких женщин, как Сцилла, не бывает недостатка в поклонниках. Макс к этому привык. И всякий, кто желает ей добра, должен будет привыкнуть.

— Как это трогательно! Повезет ему, наверное, бедняге.

— Не глупи и не будь мелок. Если за женщиной ухаживают, это еще не значит, что она отвечает. Ты должен был уже понять, что брак не мешает другим мужчинам обращать на нее внимание и не делает их импотентами. Мужчины всегда готовы начать охоту, Роджер. Такова жизнь.

— У тебя в голове одни интриги да романы, — беспомощно возразил он. — Не так все сложно.

— О, обычно все происходит именно так, как я тебе тут обрисовала. Некоторое количество нарушающих душевное спокойствие осложнений — цена, которую приходится заплатить за такую женщину, как Сцилла. Право, Роджер, так уж ей суждено. В ней слишком много энергии, понимаешь? Посмотри, как она живет. Музыка, театр, кино, дети — многие ли из знакомых тебе женщин взяли бы к себе малютку Дилис? Она просто замечательная женщина. Она идет за собственным светом, слышит собственный голос. То же самое и с сексуальной жизнью… Она должна выплеснуть силы, разве не понятно? Ей нужен мужчина, который мог бы… Ну, ты сам знаешь.

— Сколько раз я это слышал, — пробормотал Годвин.

Лили склонила голову, как птичка редкой породы.

— Ну вот. Нет дыма без огня. Я очень рада, что мы наконец поговорили.

— Лили, почему это для тебя так важно?

— Потому что вы оба мне слишком дороги. И я знаю, что у Сциллы к тебе слабость. Я исполняю долг женщины и подруги. Роджер, признаюсь честно, мне хочется, чтобы ты выиграл эту гонку за руку Сциллы. Но стартовый выстрел уже прозвучал.

— Ну а я не собираюсь участвовать в гонке.

Она засмеялась и приподнялась на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку.

— А должен бы. Если уж придется выбирать, она выберет тебя.

— Я не спортсмен, Лили. Я подбираю то, что попадается на пути. Порой жалею, что не подобрал тебя.

— Да, я знаю, дорогой, знаю. Мужчины всегда уверены, что это они выбирают, верно? Одна из причин, почему мы их так любим. А на самом деле, если кому из них и случалось выбирать, так последний раз был тогда, когда Адриан возводил свой чертов вал. Так или иначе, я готова последнюю рубашку поставить на тебя.

Когда Сцилла и Лили Фантазиа ушли спать, трое мужчин остались в кабинете, налив себе по последней на сон грядущий. Годвину было спокойно с Гриром, да и прежнее мнение о Либермане он переменил: теперь этот человек больше весил в его глазах, он даже один раз навестил Годвина в госпитале. Трудно было заподозрить писателя в этом мужчине с выпуклой грудью и мощным телом — пока не обратишь внимание на огромные темные глаза, на гипнотический, властный и полный грусти взгляд. Должно быть, этот взгляд и привлекал к нему женщин. Когда он прибыл из Франции, чтобы писать сценарии для Корда, слава опередила его. Написанная им для Сциллы пьеса шла с большим успехом. Однако же он выглядел измученным, больным и несчастным. Сильные плечи сутулились при ходьбе, тяжелая голова с курчавыми волосами выдавалась вперед. Теперь он сидел у огня, курил сигару и отчужденно молчал.

Фантазиа заверил Годвина, что последняя пьеса Либермана — шедевр.

— Очень, очень забавная, — говорил он, постукивая по золотому портсигару сигаретой, раздобытой на Джермин-стрит вместе с большим запасом других, — но с очень серьезной сутью. Отчего и произведет фурор.

Либерман фыркнул:

— Я сам себе противен. Легкомысленные смешки по поводу трагической реальности… но Грир твердит, что смех — лучшее лекарство. Хотя от этой болезни не существует лекарства, мы больны безнадежно и неизлечимо. Мы не лучше тех — в большинстве своем. Мир стал огромной уборной, и всех нас смоет, когда спустят воду… Я с рождения полон печали и сомнений, но даже я не мог и вообразить, как плохо все обернется.

— Вы, кроме того, с рождения запаслись солидной порцией чувства юмора.

Фантазиа зажег сигарету, закурил, закинув ногу на ногу. Он умудрился и к концу дня сохранить безупречную складку на брюках.

— Юмор неизменно спасает дело… или лучше сказать: «спасает пьесу»?

Он засмеялся собственной шутке.

— Вот видите, Годвин? Настоящий англичанин: ни малейшего чувства трагедии, каждую минуту ждет, что тучи рассеются и вновь засияет солнце. А ведь солнце — иллюзия, затишье между шквалами убийств. Я сам — не более чем давно известный персонаж, Вечный Жид, странствующий из страны в страну, ясно сознавая, что одно место не лучше другого, что рано или поздно снова придется бежать… Такова, быть может, наша участь, мы бежим, чтобы выжить.

— Может быть, так суждено, — сказал Годвин.

— Он может продолжать так без конца, Роджер. Это его стиль. А потом сядет и отмахает десять страниц забавнейшей в мире пьесы. Талант, ничего не скажешь.

— Если меня еще что-то может насмешить, то это простодушная вера Грира в Бога. Он — мой Кандид. Все воистину к лучшему в этом лучшем из миров. В мире Фантазий. Мне стоит пробыть в нем полминуты, чтобы воспрянуть духом. Для Фантазиа любая трагедия — лишь временное неудобство, а комедия вечна и неизменна. К каждому еврею с трагическим взглядом на мир — то есть к еврею, соприкоснувшемуся с реальностью, — следует приставить Фантазиа, чтобы тот покусывал его за пятки. Фантазиа. Все это — фантазии, но сей добрый человек в них верит, действительно верит. Что вы видите в жизни, Годвин? Комедию или трагедию?

— Пожалуй, приключенческий роман.

— Да, вы же американец, — сказал Либерман. — Тогда понятно. Вам в жизни ни к чему философия. Американец изобретает аэроплан и автомобиль, и всегда знает, что хорошо, что плохо. Американцы самодостаточны. Оптимистичная, бессмертная нация.

— Ну, на войне дело оборачивается в нашу пользу, — заметил Фантазиа, твердо решивший вернуть разговор на рельсы благоразумия. — Восточный фронт с неимоверной скоростью выматывает немцев. Силы Люфтваффе связаны боями в России. На западе Королевские ВВС контролируют небо, заводы Круппа в Эссене сровняли с землей… Отлив сменился приливом. Теперь это только вопрос времени. Вы, янки, ввязались в дело с головой… Войну мы выиграем. Бог свидетель, мы еще увидим зимородков у белых скал Дувра… и мир будет свободен.

— Путь предстоит еще долгий, — возразил Годвин. — Особенно в Тихом океане. Американцы еще долго будут гибнуть там. Попробуйте совместить свой оптимистический настрой со здравым восприятием реальности.

— Вы слышите его, Грир? — воззвал Либерман из глубины кожаного кресла. — Впереди еще долгий путь, а мой народ стирают с лица земли. Вот почему мне противен я сам и мой комический талант. Никто не смеет смеяться, никто и нигде… Моих соплеменников загоняют в вагоны для скота и сжигают в печах, а полмира в это не верит, а кто верит, тем наплевать — а я кропаю комедии. — Он бессильно покачал головой. — Какой я унылый тип. Простите меня. Я вчера получил известие, что парижское гестапо взяло моих тетю и дядю… Да, вести еще доходят в обе стороны.

— Не нужно извиняться, — сказал Фантазиа. — Конечно, творится настоящая чертовщина. Но не проклинайте свой дар, Либерман, и постарайтесь увидеть вокруг себя не только трагедию. Каждый из нас сражается по-своему, знаете ли.

— Несомненно, хороший совет, — отозвался тот, — и я постараюсь ему последовать. Годвин, как радостно видеть, что вы вышли живым из выпавшего вам испытания. Сцилла так много рассказывала о вас в последние месяцы, что вы кажетесь мне старым знакомым.

Он встал — крепкий, коренастый человек, сложенный, как борец.

— Ну, утром увидимся. Если мне не выпадет счастье проспать до полудня.

— Доброй ночи, старик. Чок-чок.

— Тинкерти-тонк, — сказал Годвин.

Либерман засмеялся:

— Парочка Берти Вустеров у камина!

Когда Либерман скрылся наверху и его шаги чуть слышно донеслись с верхнего этажа, Фантазиа вздохнул и подлил себе еще на палец бренди.

— Эх, бедолага, его семье плохо пришлось. Банкиры, художники, коллекционеры предметов искусства в Польше, во Франции, в Германии жили спокойно чуть не два последних столетия. Не знаю, многие ли теперь остались в живых.