Семён Клебанов - Настроение на завтра

• Название: Настроение на завтра
• Автор: Семён Клебанов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1987
• ISBN: 4702010200

Предлагаемые читателю роман и повести С. Клебанова построены по законам остросюжетного жанра. Они увлекают динамикой событий, остротой жизненных перипетий, достоверностью историй, положенных в основу сюжета.

---

— Радость надо делом подкрепить. Кто будет командовать «зубрами»? — Старбееву пришлось по душе прозвище станков. — Как считаешь, Петр Николаевич…

— Цех большой, людей много… Если ты на меня нацелился, то у тебя промашка.

«Первое поражение. Ну что ж… Значит, не зря тревожусь. Не мой каприз. Поймет ли это Лоскутов?»

— Тебе, Петрович, из моего «спасибо» шубы не шить, но благодарность мою прими, — сказал Латышев. — И брови не вздымай, удивляться тут нечему. Ты ко мне пришел. Не в первый раз такое. Значит, веришь… Вижу твое беспокойство. И мне, конечно, проще пообещать, утешить. Езжай, мол, лечись. Вернешься, к делу приступим… На такое не способен. А запев этот к тому, что «зубры» надо мной власть возьмут. Им-то все равно… Латышев или кто другой будет кнопочки нажимать. Тридцать восемь лет на заводе. Поначалу был просто Петя. Затем Петр. Не сразу стал Петром Николаевичем. Не за возраст стали величать. Помню, как плакат повесили: «Поздравляем Петра Николаевича Латышева с высоким званием — «золотые руки». Это ж моя биография. А когда деталь нового изделия обтачивал, двое суток не выходил из цеха, чтоб не сбиться с настроения. А ведь получилось! И тогда пошло: «Дак это ж токарь Латышев делал…» Так вот и поднимался по ступенькам, — продолжал Латышев. — Наградили меня орденом Трудового Красного Знамени. Опять же мое имя по радио назвали и в газетах напечатали. Выходит, мне почет оказан. И дальше дело пошло в гору… Вот и подошли к главному. Ветеранов в цехе много. Ты сам их без бумажки перечислишь. И у всех заслуги. Не хочу грех на душу брать, не имею права от их имени говорить. Пусть моя правда глаза тебе откроет. Не могу я, Латышев, уйти со своего места. Ты, Петрович, не случайно сказал, что каждому «зубру» цена сто пятьдесят тысяч. Примечаешь? «Зубру» цена. Ему, а не мне! Негоже мне против души идти. Кнопочки нажимать, а в перерыве чаи гонять. И думаю, что не упрекнешь меня, будто я против новой техники бунтую. Ей широкую дорогу нужно открыть. Ты по другим адресам походи. С молодых начинай. Кто к станкам прикипел — тому трудную задачу решать придется. А тебе в первую очередь. Такая операция без боли не проходит. Может, ты совсем другое хотел услышать, но я сказал по совести.

— Теперь мой черед тебя благодарить. Все сходится… Спасибо. — Старбеев, крепко пожав его руку, пошел вдоль пролета.

Станки звучали на все лады, заливаясь металлическими голосами. Для кого тут шум, рев, скрежет, а для рабочего человека — семиголосье.

Не заглянув в свою конторку, Старбеев направился домой. Ему захотелось пройтись пешком. Неожиданно около него остановилась директорская машина, из нее вышел Лоскутов.

— Здравствуй, болящий…

Старбеев опешил, но вида не подал, протянул руку.

— В гости приходил, мог бы и навестить…

— Отпускные получал, — брякнул Старбеев и для пущей верности добавил: — Крючки у меня в сейфе лежали, захватил… Авось побалуюсь.

— Крючки — это хорошо, — ответил Лоскутов. — А я подумал, новыми станками любовался. Ты ведь долго по цеху ходил. Доложили.

Было трудно понять, обижен Лоскутов или шуткой прикрыл свою осведомленность.

— Садись, подвезу, — предложил Лоскутов. — Мне вчера твой доктор звонил…

Новость поразила Старбеева.

— Дотошный… Убеждал, что тебе нужен санаторный отдых. Его понять можно. При исполнении. А меня вопросик мучает. Неужто болящий пожаловался, что директор заездил?

Старбеев усмехнулся:

— Ты уж, Николай Иваныч, говори все сразу. Мне скоро выходить.

— Знаю, знакомый адресок, — сказал Лоскутов и откинулся к спинке сиденья.

Молодой шофер вел машину на малой скорости. То ли Лоскутов не любил быстрой езды, то ли по разговору понял, что встреча для директора важная, а маршрут короткий.

— Просьба к тебе, Павел Петрович. Посоветуй Березняку, разъясни: приказы директора надо выполнять. Конечно, спина у тебя широкая. Многих заслонит…

Старбеев попросил шофера:

— Останови, пожалуйста, у второго подъезда, — и вроде поставил точку.

Отворив дверцу, Старбеев услышал:

— Отдыхай… Счастливо!

— Постараюсь, — звонко вырвалось у Старбеева, и он сильнее, чем следовало, захлопнул дверцу.

Машина тронулась, Старбеев проводил ее долгим взглядом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

За поздним обедом Валентина заговорила о поездке в санаторий. Погода была на сломе. Вот-вот предзимье. Надо побольше теплых вещей взять. Старбеев не стал возражать, хотя и не любил громоздких чемоданов.

После обеда обычно Старбеевы пили чай, а сегодня Павел Петрович вышел из-за стола, сказал:

— Мне к Балихину надо.

— Раз надо, сходи, — с досадой ответила Валентина. — Отдохнул бы, непоседа… — И добавила: — Чудак, он и есть чудак. А ты, Старбеев, из чудаков чудак.

Старбеев хотел поговорить с Балихиным, он всегда считался с его мнением и советами, знал, что Тимофей Григорьевич любит порассуждать на острые темы, ничего не принимает на веру, все обдумывает, даже расчеты чертежей придирчиво проверяет.

В цехе Балихина прозвали философом, и он без всякой обиды откликался на обращение. Однажды Старбеев навел справку в заводской библиотеке. Самый пухлый формуляр у Балихина.

— Пойду я… Там чаю попью. Угостят.

Старбеев застал Балихина в коридоре у верстака. Тимофей Григорьевич столярничал. На полу, устланном газетами, золотились кудрявые стружки. У вешалки стоял готовый каркас, осталось лишь лаком покрыть.

Балихин положил фуганок, отряхнул руки.

— Мое хобби… — весело сказал Балихин. — Книжную полку пристраиваю. Я иногда думаю: чего во мне больше? Фрезеровщика или краснодеревщика… До сих пор гадаю. Антонина моя с женской сметкой размыслила: «Не однолюб ты, Тимоша…» Ишь куда повернула!

Из кухни донесся голос хозяйки:

— Кто пришел?

— Старбеев, — отозвался Балихин.

— А Валентина где?

— Дома. Нам потолковать надо, — сказал Старбеев и стал разглядывать высокий шкафчик с затейливой резной отделкой.

— Нравится? — спросил Балихин.

— Красиво. Глаз не оторвешь… — оценил Старбеев. — Завидую умельцам. Жаль, природа не наградила.

— А ты пробовал мастерить?

— Нет.

— Зачем на природу валишь?.. Ты и есть природа. Сам открывай себя. Сам! Я как-то задумался. Послушай! Про квартиру говорю… Три комнаты. Кухня. Ванная. Туалет. Коридор… Не заблудишься, конечно, но и в нем семь метров. Квартира, ясно, бесплатная. За счет государства. Хотя прямо скажу: про ясность эту мы часто забываем и даже толком цены не знаем. А она большая: семь тысяч пятьсот сорок два рубля… Теперь посмотрим вглубь. Для этой квартиры маленькая электростанция нужна. Посчитал. Одних лампочек восемнадцать. Уловил? Только штепселя включай, клавиши нажимай, кнопочки дави… Отсюда и хобби, чтобы обратно на четвереньках не побежал…

Пришла Антонина, поставила чай с вареньем, пирог. Спросила про здоровье, что пишут Маринка и Алеша, и по-матерински оценила тяжесть разлуки с детьми.

Балихин приметным взглядом дал жене понять, что настало время для делового разговора, и она ушла.

— О чем толковать намерен? — спросил Балихин, почувствовав молчаливое напряжение Старбеева.

— Разговор о новых станках. Хочу разобраться, что и как…

Эра новых станков виделась Старбееву прежде всего как явление социальной значимости. Мысли, самочувствие Латышевых и Балихиных были важнее скороспелых приказов. Примечательно, что Балихин, не зная о сути разговора, весьма иронично помянул кнопочки и клавиши. Старбеев с нарастающим интересом ожидал, каков же будет ход его размышлений.

А начал Балихин так:

— Белые вороны во все времена вызывали удивление. Диковинка, и только! Отмахнуться от новой техники — просто ума не приложу, — значит, вырядиться в белую ворону. Пристойно ли это? Нет, говорю я. Даже преступно! Новые времена, новые песни. Кстати, про песни. Если с бурного марша начинать, то предвижу осечку. Шума будет в избытке, а дело не пойдет… Спросишь: почему? Отвечаю. В цехе немало ветеранов. По статистике кадровиками числимся. Менялись станки, а мы? Мы становились опытнее, мудрей. Но пойми, Павел Петрович, такой факт. Старели годами, но с каждым днем больше привыкали, да нет, влюблялись в свои станки. Душа с годами верх берет и, увы, не всегда на бойкий шаг податлива. Чего скрывать, потяжелели на подъем… Скинь нам своей властью по десять — пятнадцать лет — тогда порядок! Но, увы, это невозможно… Ты, конечно, заметил, что я про новые станки словом не обмолвился. Не они повинны. Мы, старичье, как бы помехой стали. А помехой ли? Знаю, пришел ты не со злым умыслом. Не уговариваешь, не стращаешь… Как поступать? Ты начальник, с твоей колокольни дальше видно, но и мы многое повидали, жизнью обучены. — Балихин глотнул остывшего чаю и продолжал разговор: — Представь такое… Есть приказ, поставили станки, уговорили молодых, и завертелись станки со своей электронной душой. Ну а завтра, через месяц как почувствует себя новичок, сможет ли породниться с настырным немым автоматом, у которого только щиток с кнопками, как у механического пианино… Вот и надо подумать, как нам вырастить новое поколение рабочих, дать им светлую перспективу… Давно миновало время, когда про нас небылицы придумывали: мы, мол, лаптями щи хлебаем… Левша английскую блоху подковал, а наш Гагарин первым в космос полетел… Вот такая траектория великого взлета. Есть над чем призадуматься каждому. Непременно каждому. Здесь отдача нужна. И честность. Чтобы не было хаты с краю… А если тебя, Павел Петрович, начнут стращать лозунгами про эпоху технической революции, ты не тушуйся… Найдутся говоруны. Ты держись и напомни, чему нас партия учит. Удовлетворенность трудом не менее важна, чем рост производства… Надо думать и все делать, чтобы человек был счастлив. Вот так, Павел Петрович.