Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

• Название: Л. Н. Толстой в последний год его жизни
• Автор: Валентин Булгаков
• Издательство: Правда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

В. Ф. Булгаков (1886–1966) был секретарем Л. Н. Толстого в последний год его жизни (1910). Книга представляет собой дневник В. Ф. Булгакова, который он вел все эго время, и содержит подробное и объективное описание духовных исканий Л. Н. Толстого этого периода, изображение драматических событий последнего года жизни писателя.

---

Л. Н. Толстой в Мещерском. 1910 г. Фото В. Г. Черткова.

Л. Н. Толстой на открытии библиотеки в Ясной Поляне. 31 января 1910 г. Фото А, И. Савельева.

Л. Н. Толстой с внучкой Танечкой Сухотиной. Ясная Поляна. 27 марта 1909 г. Фото В. Г. Черткова

.

Л. Н. Толстой со слушателями Тилевских вечерних курсов для рабочих. Ясная Поляна. 1909 г.

Л. Н. Толстого провожают со станции Крекшино. 1909 г. Фото В. Г. Черткова.

Дом на станции Астапово, в котором умер Л. Н. Толстой, 1910 г.

Похоронная процессия у въезда в Ясную Поляну. 1910 г. Фото А. И. Савельева.

Работал также Лев Николаевич над пьесой. Говорит, что она была «ужас что такое, а теперь начинает на что‑то походить».

Получена уже вторая телеграмма от скульптора князя Паоло Трубецкого, с вопросом, дома ли Лев Николаевич. Вероятно, он скоро приедет.

Говорят, он большой оригинал. Вегетарианец. Льву Николаевичу особенно нравится то, что Трубецкой, как он сам признается, «ничего не читает». Во время одного из его прошлых приездов в Ясную Поляну у него спросили, читал ли он «Войну и мир» Толстого.

— Я ничего не читаю! — ответил Трубецкой, не постеснявшись присутствием самого Толстого и точно обидевшись, что его не хотят понять и запомнить о нем такой простой вещи, как то, что он «ничего не читает».

Он говорит, что он таким образом охраняет свободный рост и развитие своей творческой индивидуальности.

Посетители. Совсем не интересный старик старообрядец почтенной наружности с просьбой о деньгах. Более интересный: студент — медик Московского университета, юноша Юрий Жилинский, путешествующий пешком на Кавказ, с маленькой черненькой собачонкой- замухрышкой. Зашел якобы за книжками, но, конечно, главным образом, чтобы повидать Льва Николаевича. Зашел и… кажется, зацепился, то есть заинтересовался взглядами Льва Николаевича [201]. Наконец, посетитель особенно интересный: крестьянин Тульской губернии Фокин, отказавшийся от военной службы и просидевший за это в тюрьме в общей совокупности восемь лет и четыре месяца (он три раза бежал). Теперь его выпустили, причем на четыре года отдали под надзор полиции. И вот, по нелепому распоряжению администрации, он должен еженедельно «являться по начальству» в город, отстоящий от его деревни за восемьдесят пять верст. А он человек рабочий. Пробовал не являться — доставили по этапу. Лев Николаевич дал Фокину письмо к Гольденблату и несколько рублей, так как в довершение всех бед Фокин недавно погорел. Конечно, он не просил Льва Николаевича о деньгах. Вообще он произвел впечатление в высшей степени порядочного и очень милого, скромного человека. По совету Льва Николаевича, я подробно записал со слов Фокина, который неграмотен, историю его отказа от военной службы.

Днем я ездил с Львом Николаевичем верхом. И он и я любовались природой. Небо голубое, все цветет — леса, трава; все свежее и такое чистое: еще не вянет и не запылилось.

23 мая.

Лев Николаевич работал над корректурами книжек «Мысли о жизни». Кое в чем я ему помогал: расположил по отделам вновь добавленные мысли о науке, распределил по разным книжкам вновь собранные и оставшиеся не включенными раньше мысли, в том числе Достоевского, Чернышевского, Лаоцзы, Конфуция.

Много народу, шумно, бестолково, Лев Николаевич, думаю, тяготится. Были: Андрей Львович, Скипетров, которого Лев Николаевич любит, Давид Максимчук, молодой человек, украинец, который осенью думает отказываться от воинской повинности, М. В. Булыгин, кн. Д. Д. Оболенский, Гольденвейзер, Дима Чертков, А. Сергеенко.

Пришел С. Д. Николаев — заговорил о Генри Джордже. Разговаривали на террасе, вечером, в темноте.

— А вот Андрюша заботится о том, — начал Лев Николаевич, — чтобы укреплять землю…

— И всю жизнь буду заботиться, — перебивает Андрей Львович[202].

— …за собственниками, чтобы крестьяне стали такими же грабителями, как помещики, — кончает, не повышая голоса, Лев Николаевич.

В столовой за чаем Софья Андреевна заметила, что, по газетам, больной фельдмаршал Милютин ничем не интересуется, весь ушел в себя, — словом, жизнь умирает.

— Напротив, только начинается настоящая‑то жизнь, — тихо произнес Лев Николаевич.

24 мая

Утром, узнав, что в «Русском слове» напечатано мое письмо о вегетарианстве, писанное по его поручению частному лицу, Лев Николаевич сказал:

— Вы хорошо пишете, они и печатают [203].

Говорил, как о благодарной теме для художника, о типе современного молодого священника, который хочет служить богу на деле и сталкивается с препятствием в лице церкви.

О простых религиозных людях, исполняющих церковные обряды, Скипетров, приехавший снова, сказал, что они не осуществляют в жизни своих добрых намерений.

— Нет, нельзя сказать, — возразил Лев Николаевич. — Осуществляют, но в очень ограниченной степени. Те силы, которые должно бы тратить на это, уходят именно на другое. Главное то, что они искренно верят в бога, в живого бога. А в этом все!.. А вот у профессора этого нет.

Говорил, что ему нравится обычное у крестьян ироническое настроение, а потом прибавил, что у них бывает три рода настроений:

— Веселое, ироническое, деловитое или очень серьезное.

Как это замечательно верно!

— Какая синева везде! Сейчас все в самом расцвете: человек в тридцать два, тридцать три года. Пройдет немного времени, и уже все начнет вянуть. Я нынешней весной особенно любуюсь, не могу налюбоваться. Весна необыкновенная!.. Сколько цветов! Я каждый раз, как гуляю, набираю букет. Не хочешь рвать, а невольно сорвешь один цветочек, другой и смотришь — приносишь букет.

Говорил о полученной сегодня немецкой книге с отрицанием ортодоксального христианства и с выводом о необходимости установления нового религиозного миросозерцания. В связь с этой книгой Лев Николаевич поставил полученное им сегодня же письмо от революционера, которого сама жизнь привела к христианским убеждениям.

— Такие люди теперь живо чувствуют потребность в разумном религиозном миросозерцании, свободном от суеверий, — говорил Лев Николаевич. — Их именно такое миросозерцание способно совершенно удовлетворить.

Потом разговор перешел на оценку одного из распространеннейших правил обыденной морали: «как все»; отсюда — на политическое движение и на теорию о том, что «когда‑нибудь мы осуществим все это, а пока…». Я упомянул о Государственной думе. Лев Николаевич убежденно высказался в том смысле, что она приносит огромный вред, служа для отвода глаз народу. Но вместе с тем он признает, что дума содействовала и пробуждению в народе сознания несправедливости своего положения.

Переехав шоссе, Лев Николаевич слез с экипажа и пошел к Засеке пешком по тропинке в лесу, влево от дороги.

— Уж очень меня эта тенистая дорожка соблазняет, — говорил он.

Я поехал вперед один. Под Засекой остановился. Лев Николаевич скоро подошел, и мы опять поехали вместе дальше.

Лев Николаевич рассказал о бывшем у него сегодня утром народном учителе, который хочет жениться, но не имеет денег для этого; просил их в прошении на высочайшее имя, получил отказ и пришел о том же просить Льва Николаевича.

Я замечаю, — говорил Лев Николаевич, — что теперь вырабатывается особый тип народного учителя, и нехороший тип: это все люди, вышедшие из крестьян. Новое положение у них неопределенное, жалованье небольшое, от крестьянской работы они уже отстали. На этой почве создается недовольство всем.

В Овсянникове Лев Николаевич поговорил с И. И. Горбуновым о печатании «Мыслей о жизни», разобрал всю текущую работу над ними и относящиеся к ней бумаги, привезенные нами с собой. Между прочим, Лев Николаевич просил Горбунова «серьезно» не присылать ему для вторичного просмотра исправленных им и уже сброшюрованных первых двух — трех книжек «Мыслей».

Мы уже отъехали, как Лев Николаевич остановил лошадь и, смеясь, проговорил, обращаясь к подбежавшему Ивану Ивановичу:

— Я хотел только сказать, что как когда у меня бывает понос, так я прошу не ставить на стол простокваши, а то я не утерплю, и непременно возьму, так и вас прошу не высылать книжек до выхода их, а то непременно буду исправлять, захочется еще улучшить…

Кроме М. А. Шмидт, Буланже и Горбуновых, мы неожиданно встретили в Овсянникове милого Сережу Булыгина, оказавшегося там по случайному делу.

— Какой красивый малый этот Булыгин, — говорил по дороге назад Лев Николаевич. — Как‑то он справится с отказом. (Сереже нынче осенью предстоит отказ от военной службы. — В. Б.) Ну, да какое же сравнение: сидеть в арестантских ротах или вести барскую распутную жизнь?