Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

• Название: Л. Н. Толстой в последний год его жизни
• Автор: Валентин Булгаков
• Издательство: Правда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

В. Ф. Булгаков (1886–1966) был секретарем Л. Н. Толстого в последний год его жизни (1910). Книга представляет собой дневник В. Ф. Булгакова, который он вел все эго время, и содержит подробное и объективное описание духовных исканий Л. Н. Толстого этого периода, изображение драматических событий последнего года жизни писателя.

---

Кроме того, Лев Николаевич обещал дать мне экземпляр рукописи его «упрощенного» «На каждый день», с новыми вставками и изменениями[19].

— А вы его опять просмотрите критически, — говорил он, — и проследите, что из него годится для этого первого текста, что не годится: одно возьмите, другое выбросьте.

Сегодня же Лев Николаевич объявил, что, не дожидаясь ответа В. Г. Черткова, он решил оставшиеся выпуски «На каждый день» напечатать в их настоящем виде, по старому плану. По новому плану выйдет то же сочинение в популярном изложении.

Завтра мы условились, что я приду вечером, в семь часов.

21 января.

— Лев Николаевич болен и лежит, — услыхал я в передней яснополянского дома от старого слуги Ильи Васильевича Сидоркова, приехавши туда вечером.

Оказывается, Лев Николаевич занемог с самого утра, так что видеть его и заниматься с ним нечего было и думать. Я, однако, разделся, так как знал, что сегодня у Толстых ночевали отец и сын Булыгины, с которыми мне хотелось ближе познакомиться.

Михаил Васильевич Булыгин — сын сенатора, деятеля крестьянской реформы 1861 года и двоюродный брат бывшего министра внутренних дел. Воспитывался он в пажеском корпусе, служил офицером, потом поступил в Московскую Петровскую академию, но ее не кончил. Под влиянием сочинений Льва Николаевича он изменил образ жизни, отказавшись от всякой служебной деятельности, и теперь живет с семьей в маленьком именьице за пятнадцать верст от Ясной Поляны, где поселился нарочно, чтобы быть поближе ко Льву Николаевичу.

Двое взрослых сыновей Булыгина вполне разделяют взгляды отца. Оба ведут совершенно рабочий, трудовой образ жизни. Сейчас в Ясной находился старший из них — Сергей.

Я поднялся наверх. Кроме младшей дочери Толстого Александры Львовны, О. К. Толстой с детьми, Сухотиных и Булыгиных, там находился еще один из друзей Льва Николаевича — П. А. Буланже. Позже пришла Софья Андреевна.

О Льве Николаевиче все думали, что он переутомился. Оказывается, вчера он почти целый день работал над сборником «На каждый день». Сегодня утром он против обыкновения спал долго, что уже служило плохим признаком. Затем, встретив в столовой своих внучат, мальчика и девочку, детей Андрея Львовича Толстого, живших в Ясной Поляне, он не узнал мальчика.

— Люля, кто такой Люля?

— Люля, твой внучек, сын Андрюши.

— А… Но как он изменился, как он изменился!.. Я все перезабыл, все перезабыл.

Потом он слег в постель.

Булыгин — отец, — кажется, по зову Льва Николаевича, — входил к нему в комнату. Когда он вернулся, Софья Андреевна спросила его:

— Ну, что? О чем же вы говорили?

Да все о боге, о смерти, о том, как непрочно земное существование и что духовное не умирает, — ответил растроганный Булыгин.

Потом между ним, Сухотиным и Буланже завязалась шумная беседа. М. С. Сухотин, бывший член первой Государственной думы, очень остроумный человек, рассказывал о своих думских впечатлениях и изображал в лицах Муромцева, Аладьина и других снискавших известность парламентариев. Я разговаривал с Татьяной Львовной. Сергей Булыгин ушел дать корму своей лошади.

Вдруг возвращается только что вышедшая Александра Львовна и говорит, что меня зовет Лев Николаевич.

Я пошел к нему, в дальнюю угловую комнату, служившую спальней. П. А. Буланже указывал дорогу.

Толстой лежал в постели, в белой рубашке, под одеялом; подушки были приподняты, у изголовья на столике горела лампа.

— Здравствуйте, садитесь! — сказал он и показал на кресло, стоявшее около.

— Как здоровье, Лев Николаевич?

— Ничего.

— Вы, должно быть, переутомились, Лев Николаевич? Вы так много работаете.

— Нет, это не переутомление, — просто, старик я уже… Вы у меня вчера были? Или нет? Кажется, были… Да, как же, как же! Я очень рад вас видеть, всегда рад вас видеть. У меня друзья все с буквы Б: Булгаков, Булыгин, Буланже…

— Бирюков, — напомнил я.

— Да, да…

— Чертков…

— Да, и Черткову нужно было бы с буквы Б начинаться, — произнес, улыбаясь, Лев Николаевич.

Я рассказал, что в одном из последних номеров газеты читал шутливую пародию на произведение одного критика Чехова: критик этот утверждал, что в жизни Чехова играла большую роль буква К, и при этом приводил слова, в которых эта буква отсутствовала.

Лев Николаевич при упоминании о Чехове повторил то, что он говорил мне вчера.

— Мы вчера ведь имели с вами разговор об этом? — припомнил он.

Я отвечал утвердительно.

— Что я вам хотел сказать? — стал припоминать Лев Николаевич.

Я напомнил, что, может быть, о поправках к «На каждый день». Оказалось, да. Лев Николаевич позвонил и попросил вошедшую Александру Львовну дать мне листы с поправками, снова объяснив, в чем должна состоять работа.

— Не скучно вам здесь? — спросил он меня.

— Нет!

— И отношения у вас хорошие установились?

— Да, конечно, — отвечал я и встал, боясь утомить Льва Николаевича.

Он очень ласково простился со мной.

— Выздоравливайте, Лев Николаевич, — сказал я ему.

— Постараюсь, — отвечал он.

Я вышел в столовую взволнованный. Ничего не было сказано между нами, но доброта Льва Николаевича так трогала.

23 января.

Ездил в Ясную Поляну вечером с С. Булыгиным, который сегодня провел у нас в Телятинках день и остался ночевать.

Вчера Лев Николаевич утром встал было с постели, но, почувствовав себя слабым, слег снова. Сегодня же он совершенно здоров. Просил своего врача, Душана Петровича Маковицкого, сказать мне, чтобы я вошел к нему. В своем кабинете он просматривал переписанные набело листы упрощенного варианта «На каждый день», лежавшие на выдвижном столике. Они вновь были покрыты поправками. Узнав, что я еще не просмотрел черновых листов этого варианта, Лев Николаевич заявил, что это хорошо, так как они написаны были неразборчиво, и что теперь он даст мне их переписанными начисто. На первый раз, чтобы ознакомиться с характером моей работы, он дал мне листы дней за десять, тем более что остальной материал ему еще нужен был для просмотра.

Здесь некоторые изречения будут совсем не те, что в корректуре, будут представлять две разные вер — сии, и вы должны выбрать одну из них, какая, на ваш взгляд, более подходит для вашей братии, для интеллигентов, и вставить ее в корректуру… А иногда будут новые вставки, вы также выберите те из них, которые годятся, и внесите в корректуру. И смелее работайте, свободнее!.. Мне интересно будет ознакомиться с тем, что вы сделаете. А мне ужасно надоела работа над этим «На каждый день» и хочется скорее отделаться от него за весь год[20].

Я сообщил Льву Николаевичу о том, что В. Г. Чертков предполагает издавать нечто вроде журнала, в котором были бы сведения о ходе свободно — религиозного движения, помещались бы наиболее интересные письма к Толстому и т. д.[21].

— Зачем это он затевает! — воскликнул Толстой. — Впрочем, — тотчас же спохватился он, — это я сужу с своей точки зрения: у меня так много дела, что я всегда стараюсь ото всего лишнего избавиться и заниматься только более важным.

И потом он уже внимательно и сочувственно прослушал мои объяснения о цели и значении предполагаемого издания.

— Я сейчас был занят письмами о кооперативном движении, которых получил несколько, — говорил он, — И я отвечал так, что кооперативное движение не может занимать человека всецело, что это — только часть религиозного движения; но что участие в нем совместимо с человеческим достоинством, так как не связано с насилием…[22]. А то ведь нынче все положительно на нем основано. Даже такое высокое занятие, как учительство, до чего низведено!.. Мне недавно один учитель писал, что он прямо не знает, что ему делать, чему ему учить своих учеников…

25 января.

Опять ездил ко Льву Николаевичу с нечаянным спутником, одним из единомышленников и старых знакомых его, бывшим петербургским студентом Михаилом Скипетровым[23].

Скипетров пришел ко мне от Сережи Булыгина, которого он уже знал. Вынул и показал мне в высшей степени ласковое и трогательное письмо Толстого к нему…[24] Сам страшно кашляет и, видимо, устал и ослаб после пройденных двенадцати верст. На мой вопрос, здоров ли он, Скипетров прямо ответил, что нет, что у него чахотка. Ему трудно было продолжать разговор, и он лег отдохнуть. И лежа все кашлял.

Потом он рассказал о своих встречах со Львом Николаевичем. Их было, кажется, всего две. Первая отличалась необыкновенным душевным подъемом как у Скипетрова, так и у Льва Николаевича. Оба они, по словам Скипетрова, сидя на садовой скамейке, плакали и не могли от слез говорить… Скипетров, сам необыкновенно, как это говорят, «душевный» человек, рассказал Льву Николаевичу историю смерти своего отца, говорил о радостных ощущениях силы жизни, несмотря на болезнь, о красоте природы… и Лев Николаевич плакал.