Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой

• Название: Алексей Константинович Толстой
• Автор: Владимир Новиков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03474-7

Алексей Константинович Толстой (1817–1875) — по рождению принадлежавший к двум знаменитым родам Толстых и Разумовских, «товарищ по играм» и друг наследника престола, будущего Александра II — карьерному восхождению к верхам власти предпочёл быть «просто поэтом». Начав с «игры в Козьму Пруткова» с братьями Жемчужниковыми, он стал автором знаменитой драматической трилогии: «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» (до сих пор одна из самых репертуарных пьес), «Царь Борис», а также не менее известной сатирической поэмы «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», не опубликованной при жизни, но разошедшейся по всей Российской империи в списках (поэма и ныне вдохновляет поэтов на её продолжение вплоть до последнего президента). Провидческими оказались и многие его стихи, баллады, до сих пор волнующие умы, что справедливо подметил в своё время И. Бродский: «…поэт уникально гибкий и разнообразный… Учитывая происшедшее со страной в двадцатом веке, то, что его современники принимали за эскапистские или ностальгические мечтания, обернулось предупреждением и пророчеством».

---

Стоит ли удивляться, что в печать это стихотворение долго не могло попасть. А. К. Толстой попытался опубликовать его в 1859 году, но оно было не пропущено цензурой. Балладу «Богатырь» удалось напечатать только в 1867 году, когда система винных откупов уже отошла в прошлое; она была отменена в 1861 году.

Постепенно в литературных кругах имя Алексея Константиновича Толстого становилось известным. Как уже говорилось, его стихи в печати не появлялись, но он охотно читал их при всяком удобном случае и в благожелательной аудитории. Большое значение для его становления как поэта сыграла четырёхмесячная командировка в Калугу в середине 1850 года. А. К. Толстой был причислен к комиссии сенатора В. Д. Давыдова, на которую была возложена ревизия дел в Калужской губернии, поскольку на губернатора Николая Михайловича Смирнова (мужа Александры Осиповны Смирновой-Россет) поступали многочисленные жалобы и обвинения в лихоимстве. Например, сын генерала Ершова обвинял губернатора в том, что под его нажимом отец совершил дарственную своей дочери Софии, бывшей замужем за Аркадием Россетом, братом жены губернатора, и этим лишил его наследства.

Однако все подобные доносы оказались несостоятельными, и репутация губернатора Смирнова не пострадала в глазах общества. Губернаторша Смирнова-Россет сумела на время сделать Калугу интеллектуальным оазисом. Она следовала советам Гоголя, с которым переписывалась; одно из своих писем к ней Гоголь включил в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», озаглавив «Что такое губернаторша». Несколько раз Гоголь был её гостем. Его очередной приезд в Калугу совпал с пребыванием там Алексея Толстого. Молодой поэт встретил нового Гоголя; он уже не был прежним простодушным весельчаком, легко откликавшимся на шутку и делившимся многочисленными юмористическими воспоминаниями. Гоголь стал немногословным и всё чаще вдавался в проповеднический тон, не говорил, а вещал. Однако и сейчас его можно было расшевелить; Гоголь заметно оживился, когда речь зашла о народных песнях, которые назвал «редкими самородными перлами» и даже спел две украинские народные колыбельные:

Ой, спы, дитя, без сповытгя.
Пока маты з поля прыйде…

И другую:

Ой ходыть сон по ульньци,
В билесенький кошильньци;
Слоняется, тыняетця…

А. К. Толстому он сделал своеобразный подарок, продекламировав ему песню:

Пантелей-государь ходит по двору,
Кузмич гуляет по широкому,
Кунья на нём шуба до земли,
Соболья на нём шапка до верху,
Божья на нём милость до веку.
Сужена-то смотрит из-под пологу,
Бояре-то смотрят из города,
Боярыни-то смотрят из терема.
Бояре-то молвят: чей-то такой?
Боярыни молвят: чей-то господин?
А сужена молвит: мой дорогой!

Эта песня впоследствии вошла в текст романа «Князь Серебряный», первые главы которого в те годы уже были написаны Толстым. По-видимому, Алексей Константинович читал их в губернаторском доме. Смирновой-Россет он подарил тетрадь своих стихотворений.

Влияние Гоголя сказалось и по-иному. При разъездах по губернии А. К. Толстой не раз останавливался в Козельске и пешком ходил в Оптину пустынь. Три версты — незначительное расстояние для бывалого охотника. Монашеская жизнь и монастырская «уставность» были излюбленной темой разговоров Гоголя. В Оптиной пустыни Алексей Толстой всё это наблюдал воочию, и его заметы также легли на страницы «Князя Серебряного».

Впрочем, в Калуге А. К. Толстого занимала не только литература. О своём житье-бытье там он впоследствии вспоминал: «В 50-м году, 19 лет тому назад… я в окрестностях Калуги отправился вместе с Клементием Россетти (братом Смирновой-Россет. — В. Н.) в лес, чтобы присутствовать при расцвете папоротника, но Россетти так напугала какая-то белая тень, перебежавшая нам дорогу, что он не пожелал идти дальше. Это было в те времена, когда его сестра, княгиня Ольга Оболенская, произвела на меня сильное впечатление, сильное настолько, что однажды я чуть было не утонул во время купания, когда она вдруг появилась верхом на ослике. Древняя история!» Больше ничего не известно об этом очередном минутном увлечении молодого поэта.

В целом же Калуга произвела на Толстого гнетущее впечатление. Все язвы тогдашней провинции были перед глазами: суды долгие и неправедные; раздающая направо и налево обывателям зуботычины полиция; живущее по правилу «не обманешь, не продашь» купечество; и всё это на фоне оскудения дворянства и нищеты деревни. Даже в доме губернаторши самые оживлённые дебаты велись о заготовках квашеной капусты: поручить рубить её дворовым девкам или просить начальство прислать из городского острога арестантов. От всего вокруг поэт впадал в безысходное уныние.

Утешить А. К. Толстого могло разве то, что за время его «калужского изгнания» мать приобрела имение под Петербургом. Усадьба звалась Пустынька. Главный дом стоял у обрыва; внизу протекала быстрая река Тосна. Спуск к ней шёл почти по отвесному склону, где ближе к берегу были пещеры; некоторые протяжённые и с частыми разветвлениями. По-видимому, некогда в одной из этих пещер обитал монах — отшельник (или пустынник), поэтому местность и получила такое название.

Литератор Александр Никитенко гостил здесь два дня в мае 1867 года. В дневнике он записал: «„Пустынька“ — нечто вроде роскошного замка на берегу Тосны, на расстоянии от Петербурга в час с четвертью по Московской железной дороге и в четырёх или пяти верстах от станции Саблино… Всё в доме изящно, удобно и просто. Самая местность усадьбы интересна. Едешь к ней по гнусному ингерманландскому болоту и вдруг неожиданно натыкаешься на реку Тосну, окаймлённую высокими и живописными берегами. На противоположном берегу её дом, который таким образом представляет красивое и поэтическое убежище»[18]. Легенда гласила, что Пустынька (как и Красный Рог) была создана Растрелли.

К сожалению, сегодня от Пустыньки (как от большинства других русских усадеб) сохранились только остатки — парк и два пруда, один с островом, где при А. К. Толстом стояла беседка. Алексей Константинович Толстой любил Пустыньку и, похоже, усадьба отвечала ему взаимностью. Она не пожелала пережить его и сгорела вскоре после смерти поэта. В огне погиб и его архив, находившийся здесь. Своеобразным воспоминанием о Пустыньке осталась овальная акварель: Алексей Толстой, одной рукой ухватившись за дерево, помогает своему двоюродному брату Алексею Жемчужникову, утопающему в глубоком снегу, одолеть крутизну при подъёме к дому. По-видимому, это было в первую зиму после возвращения поэта из Калуги.

«СРЕДЬ ШУМНОГО БАЛА…»

Порой жизнь человека резко изменяет своё течение — достаточно единой минуты. И чаще всего речь здесь может идти о любви с первого взгляда. Подобное произошло и с Алексеем Константиновичем Толстым. Своему «прекрасному мгновенью» он посвятил одно из самых знаменитых стихотворений в антологии русской лирики.

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдалённой свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моём сердце звучит.

В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу весёлую речь.

И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю…
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

(«Средь шумного бала, случайно…». 1851)

Положенное на музыку Чайковским, это стихотворение уже как романс приобрело невиданную популярность. Современному читателю оно не кажется чересчур «литературным», вряд ли он соотносит толстовские строки со стихами Лермонтова:

Из-под таинственной холодной полумаски
Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,
Светили мне твои пленительные глазки
И улыбалися лукавые уста.
………………………………………………….
И создал я тогда в моём воображенье
По лёгким признакам красавицу мою:
И с той поры бесплотное виденье
Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

Мало кто замечает, что и строка «В тревоге мирской суеты» повторяет пушкинское «В тревоге шумной суеты» (из послания Анне Керн). В XIX веке картина была несколько иная. Перекличка поэтов и даже в чём-то вторичность Алексея Толстого были очевидны. К примеру, Лев Толстой, которому стихотворение его дальнего родственника нравилось, всё же предпочитал ему лермонтовское. Однако со временем А. К. Толстой в поэтическом споре вышел победителем. Его стихотворение на слуху у каждого любителя русской поэзии; по популярности оно оставило далеко позади стихотворение его гениального собрата и предшественника.