Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе

• Название: Карл Маркс на нижнем складе
• Автор: Виктор Ротов
• Издательство: Советская Кубань
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7221-0244-X

---

Народишко, которому все неймется, все тесно на земле, все мало. Который иноверцев поименовал презрительно гоями. Который готов истреблять целые народы ради собственного благополучия. Дьявольская сущность которого становится все явственнее и все понятней людям мира. И видится, что у человечества терпение на исходе. Ибо кто на эту землю сошел с ненавистью в душе, от ненависти же и падет.

Это не за горами, а пока…

Пока «гнус» донимает. И люди не поймут, откуда на их головы беда за бедой?! Кто так умело портит им жизнь?

Непонятно, пока не присмотришься. А присмотришься — многое становится ясно.

В этот день Петр должен был встретить Гулю. Она ездила в Хадыженск к матери, проведать. Он подъехал на «вахте» до железнодорожной станции, перебрался через пути на платформу, где уже скопился народ в ожидании электрички из Майкопа. Среди людей увидел ученого. В руках у него — набитый плотно портфель и целлофановый кулек с вещичками. Похоже — уезжает. Какой‑то скучный, расстроенный. Петр подошел, поздоровался.

— Уезжаете?

— Да.

— Что гак быстро?

— Начальство отзывает.

— Почему?

— Переориентация в работе…

— Это как понимать?

— А вот так и понимать! Кому‑то неймется. Выдумывают сидят там. Путают народ: то чековая форма контроля затрат, то хозрасчет. И не просто, а первой и второй модели; потом подряд. Бригадный, коллективный, индивидуальный. Потом аренда. Потом самофинансирование и самоокупаемость. Потом полный цеховой хозрасчет. А теперь вот вынь и положь малые предприятия. Постановление семьсот девяносто…

— Что за чудо?

— Чудо! Сейчас с вашим руководством поцапались. Расторгнем, говорят, договор о совершенствовании цехового хозрасчета, давайте нам малые предприятия! Говорю: без полного хозрасчета в цехах переходить на формы малых предприятий — все равно что участвовать а лаллт-?»<\ не умея плавать. Нет!.. Давай малые предприятия! Позвонил своему заведующему… Тоже фрукт сидит. Ему все до лампочки. Хоть луноход завтра внедряй на лесозаготовках. Лишь бы акт на деньги подкисали. А то что людей задурили уже — это ему…

— У вас, я смотрю, — посочувствовал Петр, — тоже проблемы.

— Мышиная возня, не проблемы. Кто‑то специально создает трудности. Люди уже запутались в этих экономических моделях. — Он отходчиво улыбнулся, вспомнив что-то. — Сейчас прощались с вашим директором, он и говорит мне: «Я сам толком не знаю, что это такое — малые предприятия, да и постановление семьсот девяносто еще не читал. Не видал даже. Но… Мы же деньги вам платим…» Вот так! Он не знает, что эго такое, но он же деньги платит!..

— Откровенно говоря, ваши речи… Ну, что каждый должен включиться и работать на совесть, нашим мужикам не понравились. Ворчат. Привыкли уже кое‑как.

— Вот именно! — желчно усмехнулся ученый. — Кое-какеры!.. Но люди не виноваты. Их отучили работать хорошо, на совесть.

— А все диктатура пролетариата! — вдруг вырвалось у Петра. Это было так неожиданно для него самого, что он оглушенно умолк.

— Вот как?! — удивился ученый. Подумал, этак вздернув брови. — Может быть и оттуда веет. Но я вам про нашего брата, непролетария. Об ученых. У нас в отделе — десять человек. Из них четверо — пенсионеры. Двое спят откровенно за своими столами. Один даже храпит. А когда проснется, начинает деловито интересоваться — кто, где и почему отсутствует. И когда будут зарплату давать? Третий любит кататься по стране за государственный счет. Разъезжает от Карпат до Сахалина, печати на бумажках собирает. Будто бы важные дела решает. Четвертый, правда, что‑то пишет. Графики чертит «Кривая экономического эффекта от внедрения природосберегающих технологий лесозаготовок в горных условиях». С неподражаемо важным видом. А вчитаешься — чушь собачья. Но в министерстве подписывают, утверждают, печати ставят. Но это еще куда ни шло. Женщины! Это вообще уникальное яв ление. Эти вообще уже обнаглели до цинизма. Одна почти не появляется на работе. То ли болеет, то ли за детьми присматривает. Приходит только в день зарплаты и аванса. И все удивляется и спорит в бухгалтерии, что ей мало начислили. Другая красавица откровенно вяжет свитера. И все это как бы не замечается. И даже поощряется! Шефом нашим! Мойша Аронович. Пробовали мы возмущаться. Что ты! «Они тоже люди!» Добренький?.. Не — е-ет! Это действует целая система разложения русского народа. Игра на его слабости — природной его ленце. И это повсеместно. На всех уровнях. Из года в год, десятилетиями. А теперь, когда уже ничегонеделание вошло в плоть и кровь нашей действительности — кричат — русские такие — сякие, бездельники и неумехи. Деградировали! Я хотел бы спросить у радетелей русского народа, роющих на каждом шагу ему яму: а откуда взялась былая слава России на весь мир? Кто ее заслужил? Русские бездельники и неумехи? Тут, Петр Федорович, — дела серьезные. Туг мы имеем дело с «третьей общиной» — силой, не знающей границ подлости и цинизма. У них такая дудочка. Под эту дудочку пляшут народы многих стран. Даже Америки. Под эту дудочку и нас учили плясать семьдесят лет. Пока мы плясали — были великим, мудрым, талантливым и самым гуманным народом. Как только перестали плясать — сразу стали плохими…

Ученый уехал, а Петр не мог забыть его чудного слова «коекакеры». И надо же придумать! — всякий раз изумлялся он.

Тема последнего разговора с ученым получила неожиданное продолжение, заронив в душу впечатлительного Петра новые мысли.

В понедельник, когда он ждал сменщика, вдруг позвонили из главной конторы и предупредили, что сегодня во время обеденного перерыва к ним на склад придет человек из общества «Знание» и прочитает небольшую лекцию о современной молодежи. И попросили написать хотя бы от руки небольшое объявление и повесить — одно в конторе, другое — в столовой. Петр написал два объявления красным карандашом. Одно повесил в конторе, другое понес повесить в столовой. Погода выдалась солнечная, не жаркая. Петру даже не хотелось ехать домой, «давить» отсыпного — до того свежим и чистым был воздух, до того ярко и ласково светило солнышко. Повесив объявление в столовой, он устроился на лавочке лицом к восходящему солнцу.

С «вахтой» приехала Гуля. Отдохнувшая, веселая. И все были в хорошем настроении.

Прочитали объявление и разошлись по рабочим местам. «Вахта» ушла, а Петр остался.

— Ты чего? — подошла к нему Гуля.

— Лекцию послушаю. Про молодежь ведь! У нас с тобой сын и дочь.

— И верно. Надо послушать.

Петр выпросил у поварихи вчерашний пирожок, погрыз его, заморив червячка, и пошел бродить по складу, нежась в лучах теплого мягкого солнышка.

В одиннадцать пришла молодая черненькая женщина с горящими темными глазами. Ее сопровождала председатель рабкома.

Рабочие быстро пообедали и собрались в будке — вагоне. Не в пример занятиям по экономике, которые проводил ученый, — народу набилось полно. Женщина — лектор оказалась кандидатом исторических наук, доцентом госуниверситета. Тонконогая, щупленькая, с заостренными чертами лица. Но глаза!.. Глаза поражали каким‑то фанатичным, лихорадочным блеском. Она чем‑то походила на женщину — агитатора времен эсеровского противостояния. Вот сейчас вскинет руку и закричит о своих социал — революционных идеях. Но она очень спокойно заговорила о самом драгоценном нашем достоянии — нашей молодежи. О наших сыновьях и дочерях. А конкретно, о разных молодежных течениях у нас в обществе и причине зарождения этих течений. В частности, о «металлистах», «рокерах» и «бритоголовых панках». Оказывается — бритоголовые каждый год демонстративно празднуют день рождения Гитлера. Они собираются за городом, митингуют там, что‑то проповедуют. В этом году они поклялись в апреле принести в жертву сто человек. На этой почве у них произошел раскол. Отделившаяся часть в назначенный роковой апрель вышла с палками и арматурой, чтобы не допустить кровавого жертвоприношения. Пришлось вмешаться милиции…

Потом она мягким голосом, очень складно поведала о развратных девочках, которые ухитряются беременеть уже в пятом классе. А потом ей поступил вопрос совсем не по теме:

— Вот тут у нас давеча ученый выступал по экономике. Говорит, что надо включаться, работать на совесть. А как работать на совесть, когда в стране полный развал?

И вдруг голос у лекторши зазвенел.

— Дорогие мои! Это же смешно — говорить рабочему, чтобы он работал. А вы что делаете? Разве вы не работаете?

— Вот именно!

— Вы бы ему сказали. А то совестить начал!..

— Щелкопер!

У Петра нехорошо заныло под ложечкой. Кричали‑то ведь самые завзятные бездельники и бузотеры. Как же так! Почему им такая воля? Почему другие молчат?

— Стойте! Стойте! — взвилась со своего места Зоя Ветрова. — Ты чего это, Немыка, наводишь тень на плетень? Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! И ты тоже, Починков, не кипятись. Уже приложился к бутылке?