Алан Кубатиев - Джойс

• Название: Джойс
• Автор: Алан Кубатиев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03429-7

Ирландец Джеймс Джойс (1882–1941) по праву считается одним из крупнейших мастеров литературы XX века. Его романы «Улисс» и «Поминки по Финнегану» причудливо преобразовывали окружающую действительность, вызывая полярные оценки — от восторженных похвал до обвинений в абсурдности и непристойности. Избегая внимания публики и прессы, он окружил свою жизнь и творчество завесой тайны, задав исследователям множество загадок. Их пытается разгадать автор первой русской биографии Джойса — писатель и литературовед Алан Кубатиев. В его увлекательном повествовании читатель шаг за шагом проходит вместе с героем путь от детства в любимом и ненавистном Дублине до смерти в охваченной войной Европе, от комедий и драм скитальческой жизни Джойса — к сложным смыслам и аллюзиям, скрытым в его произведениях.

---

Герр Малакрида оказался славным человеком — он предложил поискать Джойсу вакансию в другой швейцарской или итальянской школе Берлица. Неделя ожидания была мрачной: Джойс спасался только работой над одиннадцатой главой «Стивена-героя», о днях в Бельведере. Как раз тут Малакрида известил о вакансии в Триесте, так что Нора и Джеймс оставили сундук у недавних знакомых, а сами с одним чемоданом на двоих отбыли в Австро-Венгрию.

В Триест они прибыли 20 октября, и Джойсу понадобилось часа полтора, чтобы едва не начать свою карьеру вкупе с медовым месяцем в австрийской тюрьме. На пьяцца Гранде, главной площади, он разговорился с тремя пьяненькими английскими моряками, и полицейский, которому не понравилось, как они зычно изъясняются и размахивают руками, арестовал их за «нетрезвое поведение». Джойс, решивший вступиться за парней, угодил в ту же «корзинку». Бесстрашно истребованный им английский консул добирался долго и разбирался неохотно. Он решил почему-то, что Джойс дезертировал с корабля. Джойс гневно заявил, что он — бакалавр искусств Королевского ирландского университета, прибывший преподавать в школе Берлица. Консул опять-таки счел эту историю фантастической. А может, Джойс совершил в Англии какое-то преступление? (Ирландцу этот вопрос задавали обязательно.) В конце концов он забрал Джойса, не скрывая полного нежелания делать это, чем обогатил отвращение бакалавра искусств к английской бюрократии.

Возглавлявшему тогда школу Берлица синьору Бертелли Джойс был не нужен. Неделю он искал частные уроки и работу английского корреспондента для деловых контор Триеста. Один-два ученика нашлись, но это не давало даже сносного заработка, и он опять занимал везде, где только можно, — в городе, где Джойс почти никого не знал, это требовало изобретательности. Составление списка его триестских кредиторов могло бы стать темой диссертации. Семейная выучка не пропала даром: адреса Джойс менял чуть ли не ежедневно.

Памятник Джойсу в Триесте изображает пожилое, осторожно крадущееся существо с тетрадкой под мышкой. Худой, молодой, стремительный Джойс, «многомильнопередвигавшийся», не изображен нигде — а в Триесте он, скорее всего, еще был таким.

При всех сложностях быта он сумел дописать двенадцатую главу романа и начать рассказ «Канун Рождества», о дяде Уильяме Мюррее. В нем было что-то кошачье, от «Cats» Элиота — недаром они потом так понравились друг другу; Джойс, падая из любого положения, мягко приземлялся на лапы. Скоро пришла помощь от начальника Бертелли по школе, синьора Альмидано Артифони.

Спокойный, деликатный и, видимо, добрый человек, Артифони вернулся из Вены с инструктажа от руководства фирмы. Борясь за новые рынки, Берлиц решил не только усилить школу в Триесте, но и учредить еще одну в Пуле, большом торговом и военном порту Австро-Венгрии к югу от Триеста, на Истрийском полуострове. Артифони организовал всё, что нужно, и вернулся в Триест. Джойс немедленно явился на встречу, сумел понравиться Артифони, который был социалистом и в нем увидал что-то бунтарски родственное. Правда, он уже назначил в Пулу одного англичанина, Эйерса, но решил, что может использовать другого. Конечно, холостякам оказывалось предпочтение, и Джойс сказал, что не женат, что формально было правдой, но добавил, что э-э… путешествует с молодой женщиной. Артифони мягко посоветовал во избежание осложнений везде в бумагах указывать «муж» и «жена». Он съездил в Пулу (за 150 миль) и дал в «Джорналетто ди Поло» объявление о предстоящем прибытии м-ра Дж. Джойса. По какой-то причине его наградили еще гипнотическим для итальянцев титулом «Dottore di Filosofia». Артифони встретил судно, на котором они приплыли, улыбнулся им, замученным переездом и качкой, и надменный Джойс со стеснительной Норой сошли по трапу. Величие картины портил грязный чемодан, бугрившийся и выпускавший наружу края заношенной одежды.

Пула 1904 года была, как и многие города Адриатики, сращением провинциального городка, оживленного порта и античных развалин. По легенде, ее основали колхи, которые гнались за Ясоном и Медеей, укравшими золотое руно. Гавань ее была чрезвычайно удобной, а многовековые усовершенствования превратили ее в идеальное место для военно-морского арсенала и судоремонтных верфей. У причалов стояли военные суда, торпедные катера, а в городе то и дело попадались морские офицеры и матросы. Город говорил на трех главных языках — итальянском, немецком и сербском, но Артифони в его школе надо было идти навстречу нуждам именно австрийских военных моряков. В те времена среди его учеников был и капитан-лейтенант Миклош Хорти, будущий диктатор Венгрии.

Норе Пула не нравилась — «чудная старая дыра». Все чаще она спрашивала Джойса, когда он закончит книгу, разбогатеет и увезет ее обратно в Париж. Она даже стала учить французский язык, чтобы этот замечательный момент не застал ее врасплох. Джойсу и самому Пула казалась «военно-морской Сибирью», а весь полуостров Истрия он описывал так: «Длинная унылая земля, врезающаяся в Адриатику, населенная безграмотными славянами, носящими красные шапочки и колоссальные штаны». Не лучше и сама Австрия: «Ненавижу эту католическую страну с ее сотней рас и тысячью языков, управляемую парламентом, неспособным вести никакую деятельность, и самым прогнившим королевским домом Европы».

Тем не менее педагогическая карьера Джойса складывалась успешно. За шестнадцать часов занятий с морскими офицерами ему положили два фунта в неделю, что выглядело очень прилично. Меблированная комната с кухонькой на третьем этаже дома по виа Гуилья, 2, почти рядом со школой, быстро обжилась, «горшки, сковородки и чайники» пошли в дело, и самой большой неприятностью казались кровожадные москиты.

Заместителем Артифони в Пуле был симпатичный человечек по имени Алессандро Франчини. Для отличия от множества однофамильцев он прибавил к своей еще и фамилию жены — Бруни. Он был великолепным и остроумным рассказчиком, город в его иронических монологах превращался в движущуюся комедию со множеством причудливых персонажей, и Джойса очень тянуло к нему. Сближало их еще и то, что Франчини-Бруни в юности тоже уехал от своей флорентийской семьи. Жена его, миниатюрная молодая женщина с чудесным сопрано, должна была выбрать между браком с Франчини и карьерой певицы: муж запретил ей выступать. Они жили в Триесте, успели завести ребенка и в Пулу приехали тремя неделями раньше Джойса и Норы. На несколько лет Франчини-Бруни стали их самыми близкими друзьями, жены обменивались визитами, хотя Нора не знала итальянского, а синьора Бруни английского.

Потом Франчини вспоминал, что Джойс показался ему совершенно непонятным и даже абсурдным, словно созданным в противоречие всем законам природы. Джойс выглядел «хрупким и истеричным, только в силу законов тяготения парившим между грязью, в которой он барахтался, и утонченным интеллектуализмом, доходящим почти до аскетизма. Он безоговорочно принимал одновременное существование кролика и ястреба, солнца и навозной кучи».

Общим у них было и католическое образование с гуманитарным уклоном, у одного «Падри Скалопи», у другого иезуитская школа. Франчини не был вероотступником, но не возражал против неверия Джойса, и они часто обсуждали институт и ритуалы церкви. Терпим он был и к внебрачному сожительству коллеги, хотя Джойс ему об этом не говорил.

Поначалу Франчини забавлял итальянский язык Джойса, обильно использовавшего архаизмы. Когда он поправлял Джойса, тот азартно возражал, что учился «у Данте и Дино[43]». Франчини писал, что Джойс говорил на «мертвом языке, ставшем живым после присоединения к Вавилону живых языков Пулы, этой захолустной дыры». Скоро Джойс понял, что Франчини замечательно владеет одним из лучших диалектов итальянского, знаменитым тосканским, и как пурист, и как абориген — с местным говором, словечками и оборотами. Тогда он предложил уроки дублинского английского в обмен на тосканский итальянский. Франчини согласился, и скоро Джойс стал говорить почти безупречно.

Преподаватели в пульской школе Берлица держались вместе. Помощницей Франчини была фройляйн Амалия Глобочник, Джойсы ей нравились, она с удовольствием бывала в их крохотной квартире: «муж» при этом обычно сидел на кровати и писал. Джойс ходил в одном и том же костюме, Нора в единственном платье. Им случалось одалживать у нее парафин для лампы. Печки в комнате не было, и в декабре у них стало сыро, а потом холодно. Это не побеждало гостеприимства Норы, и когда случались деньги, она по просьбе мужа пекла английские пудинги и угощала коллег. Фройляйн Глобочник описывает Джойса как любезного, но непроницаемого человека. Ярче всего было насмешливое презрение, с которым он рассказывал о священниках или об Ирландии — «острове святых и мудрецов».

Второй преподаватель английского, Эйерс, поначалу держался поодаль, но потом в компанию втянули и его. Он был хорошим пианистом, и временами в их компании случались вечера музыки и пения. Но Эйерс часто ссорился с фройляйн Глобочник и наконец перебрался из Пулы в Испанию. Были еще два преподавателя французского, Сольда и Жозеф Гюйо, дружелюбный, хотя всегда подвыпивший Маркварт, преподаватель немецкого, чью методичную преподавательскую манеру Джойс высмеивал в забавных четверостишиях. Но по какому-то наитию он начал обмениваться уроками и с Марквартом.