Алан Кубатиев - Джойс

• Название: Джойс
• Автор: Алан Кубатиев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03429-7

Ирландец Джеймс Джойс (1882–1941) по праву считается одним из крупнейших мастеров литературы XX века. Его романы «Улисс» и «Поминки по Финнегану» причудливо преобразовывали окружающую действительность, вызывая полярные оценки — от восторженных похвал до обвинений в абсурдности и непристойности. Избегая внимания публики и прессы, он окружил свою жизнь и творчество завесой тайны, задав исследователям множество загадок. Их пытается разгадать автор первой русской биографии Джойса — писатель и литературовед Алан Кубатиев. В его увлекательном повествовании читатель шаг за шагом проходит вместе с героем путь от детства в любимом и ненавистном Дублине до смерти в охваченной войной Европе, от комедий и драм скитальческой жизни Джойса — к сложным смыслам и аллюзиям, скрытым в его произведениях.

---

Приезды в родной дом на каникулы были связаны для него с теплыми воспоминаниями. Джон Джойс был всегда рад его видеть, семья носилась с ним. Эйлин Вэнс все еще жила через улицу, и они были неразлучны вплоть до одного Валентинова дня, когда ее отец послал Джеймсу от ее лица «валентинку», перефразирующую известное тогда стихотворение: «О Джимми Джойс, ты мой милый, ты мое зеркальце, с вечера до утра, ты мне даже без единого фартинга нужен больше, чем Гарри Ньюэлл с его ослом». Гарри Ньюэлл был старым ворчливым калекой, ездившим на своей тележке по Брэю. Эйлин, узнав, какую с ней сыграли шутку, стала так стесняться своего товарища по играм, что много лет краснела при одном упоминании его имени. Он же сохранил стишок в памяти и вставил его в «Улисс», там, где Блум вспоминает, как послал «валентинку» своей дочери Милли.

Когда Джеймс возвращался домой из Клонгоувза, то чаще всего заставал отца и Джона Келли спорящими о Парнелле. Этот несгибаемый человек наполнил своим образом Ирландию. Во множестве обличий он будет являться и в текстах Джойса, в его размышлениях, аналогиях, составляя часть того самого наследия, которое практически не ощущается при переводах на другие языки. Но Джойс поражался, насколько холоден был герой нации даже к друзьям. Он часто вспоминал эпизод, когда Парнеллу вручили чек на 38 тысяч фунтов стерлингов, а он даже не поблагодарил. Многие молодые люди воображают себя Гамлетами; Джойс, как станет ясно из более поздних намеков, воображал себя Парнеллом. Некоронованный король Ирландии тоже вот-вот должен был стать героем трагедии. Доигрывались три последних акта пьесы. Первый — попытка «Лондон таймс» дискредитировать Парнелла, опубликовав письмо, написанное якобы его рукой, где прослеживалась связь пишущего с громким убийством в Феникс-парке, когда от рук фениев погибли министр по делам Ирландии и его помощник. Истинным автором письма оказался журналист Ричард Пиготт, с сыновьями которого Джойс учился в Клонгоувзе. В феврале 1889 года он был разоблачен по допущенной им орфографической ошибке — вместо «hesitancy» (нерешительность, колебание) он написал «hesistancy». Ошибка эта забавляла Джойса всю жизнь, и большой кусок «Поминок…» построен именно на ней. Однако Пиготта чувство юмора не спасло. После скандала он покончил с собой, и учителя-иезуиты посетили каждый класс, прося школьников не сообщать ужасную новость его сыновьям. Но один школьник все же сделал это, и сцена была жуткой.

Отмщенный Парнелл достиг пика популярности, репутация его была невероятно высока. Его округ встал за него стеной. Но за день до Рождества того же года капитан Уильям Генри О’Ши подал прошение о разводе со своей женой Китти по причине ее супружеской неверности, где указал Парнелла как соответчика. Десять лет он терпел эту связь (в немалой мере из-за того, что его жена могла стать, но так и не стала наследницей своей богатой тетушки) и в 1886 году получил кресло в парламенте от Голуэя как награду за молчание. Поначалу Парнелл демонстрировал редкостную силу духа, не давая партии развалиться в разгар громкого скандала; его заместитель Тим Хили настойчиво убеждал остальных, что вождя нельзя покидать, когда земля обетованная уже показалась на горизонте. Однако вскоре под давлением католических епископов, а затем и Хили, к которому присоединились бывшие соратники, Парнелл потерял лидерство в партии, а в октябре умер, раздавленный поражением.

Поражение Парнелла всегда расценивалось его приверженцами как итог тройного предательства — капитана О’Ши, Хили и епископов, которых ставили в один ряд с Пиготтом, и слово «предатели» прочно закрепилось в представлениях Джойса о своих соотечественниках. Взрослым он видел все более четкие параллели между своей непростой судьбой и уделом Парнелла; в 1912 году он напрямую сравнивает их в своих стихах.

Для Джона Джойса падение Парнелла трагически совпало с утратой собственного благополучия: оно словно отсекло добрые старые времена и оставило ему лишь тусклое настоящее. Он делал всё, чтобы спасти вождя: даже ездил в Корк, уговаривая своих арендаторов, пока они у него еще были, голосовать за кандидата Парнелла. Его антиклерикализм стал еще свирепее, он ненавидел всех священников, особенно архиепископа Уолша и Лоуга, «мешок с требухой из Армы». Но гнев на Хили и «банду Бентри» был сильнее. На митинге в Королевском театре он публично крикнул Хили: «Предатель!»

Вскоре после смерти Парнелла девятилетний Джеймс Джойс, так же разгневанный, как и его отец, написал стихотворение, разоблачающее Хили, под названием «Et Tu, Healy»[6]. Отец был настолько польщен, что отдал его напечатать и раздавал своим друзьям. Стихотворение не сохранилось, но Станислаус Джойс вспоминал, что Хили в нем сравнивался с Брутом, а Парнелл — с Цезарем и даже Христом. Оно заканчивалось смертью Парнелла, уподобленного орлу, с высоты взирающему на копошащуюся в грязи массу ирландских политиканов. Экземпляр отец послал в Ватикан: ответа не последовало.

Данте Конвей, твердо разделявшая позицию церкви, чувствовала себя в семье Джойсов все неуютнее. Смерть Парнелла как бы закрепила его мученичество, но не для нее. Джойс описывает рождественский ужин 1891 года, когда его отец и Джон Келли оплакивали мертвого и преданного вождя, а Данте в ядовитом благочестии поднялась и вышла из-за стола. Спор был таким громким, что его слышали Вэнсы на другой стороне улицы. А «Улисс» свидетельствует, что миссис Конвей через четыре дня покинула их дом навсегда. Более важным следствием для отца и сына было то, что в Ирландии всё отныне было пошлостью и ложью: ни одна политика и ни один политик не стоили того, чтобы на них работать.

Денежные трудности Джона Джойса росли, отчего в июне 1891 года Джеймса пришлось забрать из Кпонгоувза. Семья перебралась ближе к Дублину — в Управлении налогов началась реорганизация, среди уволенных чиновников оказался и Джон. Его не слишком ценили как работника: при сборе налогов он не раз ошибался, допускал значительные дефициты и вынужден был возмещать их генеральному сборщику, продавая свою коркскую недвижимость. Забыта была отвага, с которой он защищал свою сумку сборщика от бандита в Феникс-парке; об этом вспомнил только его сын в «Поминках…». Сперва ему не назначили никакой пенсии, но мистер Джойс воззвал к начальству, и оно согласилось выделить ему пенсион — 132 фунта два шиллинга и четыре пенса в год. В этом круге сорокадвухлетний Джон Джойс будет метаться до конца дней, как тигр в клетке. Он слишком привык к свободной жизни, такой доход был для него унизителен, да и любой из возможных мелких заработков никак не предполагал того обилия свободного времени, что выпадало ему в Налоговом ведомстве. Кляня воображаемых врагов, а порой и собственную семью, он злобно утверждал, что это их попустительство сделало его алкоголиком. Воображение рисовало ему себя не нищим, а джентльменом с временными затруднениями. Семья тоже приняла нищету — упрямо отвергая при этом само слово.

Остатки наследства только оттянули погружение на дублинское дно. В начале 1892 года Джон перевез семью в Блэкрок, на Кэрисфорт-авеню, 23. Дом назывался «Леовилль» из-за каменного льва перед входом. Часть детей была определена в монастырскую школу, но Джеймсу позволили заниматься самому: он то и дело вмешивался в работу матери, требуя проверить его урок. Он также сочинил несколько цветистых стихотворений и начал писать роман в соавторстве с мальчиком-протестантом по имени Рэймонд, жившим по соседству. Все эти произведения не сохранились.

В начале 1893 года Джойсы переезжают в Дублин. Сначала они жили в пансионе, а потом сняли большой дом на Фицгиббон-стрит, 14, рядом с Маунтджой-сквер — свое последнее приличное жилье. Поначалу дети нигде не учились; наконец Джон Джойс с величайшей неохотой отвел их в школу Христианских братьев на Норт-Ричмонд-стрит. Джеймс Джойс старался никогда не вспоминать о периоде «ХБ» в своих произведениях, дав своему герою провести пару лет в грезах, и не рассказал о нем даже Херберту Горману, одному из своих первых биографов. Как и его отец, Джойс считал иезуитов джентльменами от педагогики, а Христианских братьев — ее трутнями и захребетниками. «Пэдди Вонючка и Микки Жижа» — называл их его отец.

Именно тогда Джон Джойс случайно во время прогулки повстречал отца Джона Конми, оставившего должность ректора Клонгоувза, чтобы стать заведующим учебным циклом в иезуитской школе при Бельведер-колледже. Он еще не был назначен провинциалом ордена в Ирландии, это случится в 1906 году, но уже приобрел немалое влияние. Услышав, что его бывший ученик вынужден посещать школу Христианских братьев, и вспомнив о его способностях, Конми доброжелательно предложил устроить Джеймсу с его братьями бесплатное обучение в школе Бельведер-колледжа. Джойс-старший вернулся домой, чрезвычайно довольный Конми и собой, и в апреле Джеймс отправился в Бельведер, чтобы стать самым знаменитым его выпускником.