Джефф Николсон - Бедлам в огне

• Название: Бедлам в огне
• Автор: Джефф Николсон
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-86471-322-8

Майк Смит, выпускник Кембриджа с внешностью кинозвезды, живет в Лондоне, торгует книжными раритетами и тяготится своим унылым существованием. Но все меняется, когда бывший однокашник, простоватый и неказистый с виду Грегори Коллинз, обращается к Майку с просьбой позаимствовать его привлекательное лицо для обложки своего полубезумного романа. Так, совершенно неожиданно для себя, Майк становится “писателем”, и вскоре его приглашают в странноватую психиатрическую клинику – учить сумасшедших писательскому мастерству. Замкнутый, сюрреалистический мир дурдома, где трудно понять, кто истинный псих, а кто лишь притворяется, заставляет Майка решать загадку за загадкой, даже секс становится для него шарадой, граничащей с безумием.

Мистификации и сумасшествие всегда были излюбленными темами английских писателей. Джефф Николсон – один из наиболее интересных британских авторов – в своем плутовском романе посмеивается над нравами литературной богемы, психиатрией, поисками истины и своего “я”. “Бедлам в огне” – книга о писательском ремесле, о душевном здоровье, о том, как сохранить рассудок в этом мире, так похожем на бедлам.

---

Линсейд оглядел беспорядочные бумажные груды и сказал:

– Да, у вас есть чему поучиться. Вы демонстрируете, как из хаоса лепится форма.

Мне захотелось его ударить. Наверное, он это почувствовал или, по крайней мере, заметил мое усталое отчаяние, отдающее безумием, потому что добавил:

– Знаете, Грегори, не стоит давать волю гордыне и отказываться от помощи.

Этот человек опять был прав. Я решил позвонить Грегори Коллинзу.

23

А что еще мне оставалось делать? Я вполне убедительно доказал себе, что редактор и составитель из меня никудышный; впрочем, насколько мне было известно, то же самое можно сказать и о Грегори Коллинзе, но к кому еще я мог обратиться? К Николе? К доктору Бентли? Ну да, как же. В общем, я решил просить о помощи Грегори. Пусть взглянет на работы пациентов. И если он, как и я, сочтет материал никчемным, тогда все отлично. – мы скажем Линсеиду, что идея антологии вздорна и мы от нее отказываемся. Некоторые, наверное, огорчатся, но если мы признаем поражение вместе, то я хоть не буду чувствовать себя полным неудачником.

Я позвонил Грегори и все объяснил. Он был польщен, что я к нему обратился, и как-то чрезмерно разволновался. Вскоре должны были начаться школьные каникулы, и он собирался поехать на машине в Лондон, чтобы провести пару недель с Николой. У них все было “здоровско”. Он сообщил об этом чуть менее скромно, чем, по моему мнению, требовала учтивость, а кроме того, меня удивило, что Грегори не только водит машину, но владеет ею. У него ведь на лбу написано, что он пользуется только общественным транспортом. Как бы то ни было, Грегори сказал, что ему не составит труда заскочить на полдня в Брайтон и просмотреть материал для предполагаемой антологии.

Я начал объяснять, что материала до отчаяния много, но донести до Грегори эту мысль не получилось, и я махнул рукой. Если он в самом деле считает, что может просто заскочить ненадолго и перемолоть всю эту гору за полдня, его ждет большое потрясение. Мы согласовали день приезда. Я все же попросил оказать мне любезность и приехать как можно раньше – на тот случай, если объем работы окажется больше, чем он предполагает, и Грегори нехотя согласился.

Теперь нужно было придумать легенду для Грегори. Разумеется, Алисия уже однажды видела его, во время моего бенефиса в книжной лавке Рут Харрис. Они тогда и словом не перекинулись, их даже не представили друг другу, и я надеялся, что Алисия не вспомнит его, но на всякий случай я оставил Грегори имя, которое он сам для себя придумал, – Боб Бернс. Если Алисия начнет расспрашивать, как получилось, что человек, с которым я тогда был совершенно незнаком, сейчас числится в моих добрых приятелях, я либо отвечу, что мы подружились после того самого вечера, либо наплету, что Боб Берне – мой давний друг, а на вечере присутствовал в качестве подсадной утки, чтобы сказать обо мне пару добрых слов. Но Алисия не выказала ни любопытства, ни подозрительности. Я объяснил им с Линсейдом, а потом и пациентам, что у моего друга безупречное литературное чутье и он согласился мне помочь. Никто не усомнился в моих словах. Линсейд сказал, что еще одна голова – это совсем неплохо, но предупредил, что мне не следует слишком полагаться на внешние источники, а составление антологии – это “наша заслуга”. Подразумевалось, разумеется, “его заслуга”.

Весть о грядущем приезде Боба Бернса породила у пациентов всплеск творческой активности. За несколько оставшихся дней они выдали на-гора еще несколько сот страниц, которые я с трудом заставил себя прочесть. Утешало лишь то, что вскоре они тяжким грузом обрушатся на Грегори.

Он приехал на машине точно в указанное время. Линсейд ждал его у ворот. Меня этот факт несколько обидел: я прекрасно помнил собственное унизительное появление. Почему Грегори нельзя, как меня, швырнуть в обитую войлоком палату?

Почему я чувствовал к Грегори враждебность? Причины назвать было легко, но ни одна не отличалась ни основательностью, ни особым благородством. Наверное, меня бесило, что Грегори может то, чего не могу я, что он – тот, за кого я себя лишь выдаю: писатель. А теперь я еще буду у него в долгу. Ведь Грегори оказал мне любезность, приехав в клинику. Впрочем, у него имелись все основания быть благодарным мне, а благодарность – весьма тяжкая и гнетущая штука. Кроме всего прочего, была еще и Никола. Хотел бы я провести две недели в Лондоне с Николой? Нет, решительно и определенно – нет, и все-таки то, что Никола проведет две недели с Грегори, мне не нравилось. Нельзя сказать, чтобы меня заботили мысли вроде “если она не досталась мне, пусть не достанется никому”; меня угнетала лишь мысль, что она достанется Грегори. Он ее не заслуживал. Он не был для нее достаточно хорош.

Положение только ухудшилось, когда я увидел, что, похоже, Никола благотворно влияет на него. Грегори уже не так смахивал на зануду, как раньше. Он отпустил волосы и сделал стрижку, а одежда была не такой демонстративно старомодной, как прежде. Грегори пока еще не походил на принца на белом коне, но прогресс был налицо.

Не успев вылезти из машины, он сказал:

– Никола передает тебе сердечный привет.

– Правда?

С трудом верилось, что Никола попросила передать мне такую приятную и недвусмысленную вещь.

– Правда, – подтвердил Грегори. – Она на тебя не в обиде, уже не в обиде.

– Приятно слышать.

– С работой у нее все здоровско, ее продвинули по службе. Она теперь редактор, и у нас с ней все здоровско, так что обижаться ей не на что, правда?

Я хотел сказать, что у нее никогда не было оснований обижаться, – обижаться в нашей истории могу только я. Но сказал другое:

– Ну что ж, и от меня передай ей привет.

– Обязательно.

За воротами Грегори представился Бобом Бернсом. Они обменялись любезностями с Линсейдом и Алисией, после чего я повел его в другой конец клиники, в библиотеку. Шагая по коридорам, он не выказал и намека на любопытство, не продемонстрировал никакой неловкости оттого, что оказался в сумасшедшем доме, но я то и дело замечал пациентов, притаившихся в углах, на лестничных площадках и в дверных проемах; все они усердно делали вид, будто оказались там случайно и как бы ненароком бросали взгляд на моего приятеля-литератора, человека, который обладает властью донести их творения до заждавшегося мира.

Я провел Грегори в библиотеку, испытывая своеобразную, если не извращенную, гордость. Даже на бесстрастного, сурового йоркширца должно было произвести впечатление несметное количество бумаги, несметное количество слов, с которым ему предстоит столкнуться. Но Грегори обвел глазами бумаги, разложенные на библиотечных полках, на столе и полу, и без малейших признаков потрясения, удивления или оторопи сказал:

– Мне нужен большой чайник, и чтобы его приносили через регулярные промежутки времени. Договорились?

– Договорились, – нехотя согласился я.

Не снимая пальто, он сел за библиотечный стол и принялся читать первое, что попалось под руку. Я увидел, что это одно из тех отвратительных сочинений со сценами насилия, и предложил начать с чего-нибудь другого. Но Грегори велел мне молчать и высказался в том духе, что не хочет, чтобы ему портили первое впечатление. После этого сосредоточился на чтении, да так, что было совершенно ясно: я, библиотека, клиника, мир перестали для него существовать.

Мне оставалось только отправиться на кухню за чаем. Там уже торчали Реймонд и Кок, и они просто из кожи вон лезли, заваривая чай. Я их поблагодарил и отнес чайник в библиотеку. Так продолжалось до конца дня. Грегори читал, а я трудился официантом. Вероятно, эта роль подходила мне лучше прочих. А что еще было делать? Сидеть и смотреть, как он читает?

Входя и выходя, я каждый раз обнаруживал одного-двух пациентов, совершенно случайно оказавшихся у библиотеки, а то и совершенно случайно приникших к двери. Впрочем, я плохо понимал, что они рассчитывали услышать. Даже Линсейд не смог удержаться и спросил, не нужно ли чего моему другу. Чего, например?

– Ну, – сказал Линсейд, – подушку, секретарские услуги, массаж, беруши, настольную лампу.

Эта заботливость вывела меня из себя, и я заверил Линсейда, что мой друг привык к аскетичному, монашескому образу жизни, что он любит тишину, уединение, обычный стул и режущий глаза верхний свет. Я чувствовал себя воспитателем Грегори, его представителем по связям с общественностью, его сообщником. Все эти роли были еще менее привлекательны, чем роль официанта.

Каждый раз, заходя в библиотеку, я видел, что Грегори поглощает страницы просто с нечеловеческой скоростью. Я даже подумал, что такая скорострельность объясняется его профессией и необходимостью читать десятки школьных рефератов по истории. Если честно, меня впечатлили его сосредоточенность и работоспособность. Но все равно можно было не сомневаться, что даже для Грегори работы здесь не на один день.