Глеб Пакулов - Глубинка

• Название: Глубинка
• Автор: Глеб Пакулов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Герои повестей иркутского прозаика Глеба Пакулова — геологи, рыбаки и колхозники из приангарской деревни. В острых, драматических ситуациях раскрываются их характеры.

В повести, давшей название книге, показан поселок в Приамурье — глубокий тыл во время Великой Отечественной войны. О самоотверженном труде для фронта, о вере в победу и боли утрат рассказывает автор.

---

Гошка махнул Женьке и заскользил по увалу. Сергей покатил следом по его лыжне.

— Там пустоты в наледях! — прокричал Гошка. — Сверху корка, а под ней колодцы. Наступят — и каюк, слышь, Серега? Водой под лед удернет — и конец!

— Ну, пироги! — переваливаясь на ходу, ужасался Сергей. — Ну, дураки!..

Сергей с Гошкой огибали гигантское полукольцо кара. В центре нависшего над провалом снежного карниза они остановились.

— Гога, хватит! Дальше совсем опасно! — Сергей выкрикивал, захлебываясь, едва дыша. — Если обогнали… отсюда… увидим. Хватит!

— Увидим, а толку? Они через пять минут потонут в устье! — хватая ртом воздух, кричал Гошка. — Скатимся по карнизу и там перехватим!

Сергей с ужасом глянул в провал, побледнел.

— Дура-ак, ты в уме?! Взгляни-и! — простонал он. — Куда на рожон прем, за чьи грехи рискуем?!

— За свои, человечьи! — Гошка постучал снегоступами по карнизу. — Выдержит, крепкий!

— Нет! — Сергей отступил назад. — Что другое, а это — не-ет!

Гошка снял тозовку, со злостью воткнул прикладом в снег.

— Давай тулку, — приказал он. — Да живей ты!

Сергей, сразу успокоившись, расстегнул ремень патронташа и вместе с ружьем протянул Гошке.

— Думаешь, они выстрелы твои услышат? — Он замахал руками. — Они по льду прут, а под ними река грохочет, оглохнуть можно!

Гошка перепоясался патронташем, тулку перекинул за спину и повернулся лицом к спуску.

— Одумайся, — в спину ему заговорил Сергей. — Ты рискуешь, а они сами виноваты. Вот и пусть пожинают по своей прихоти. Ведь дали же Харлампию расписку? Дали…

Гошка напрягся и, оттолкнувшись, начал скатываться, все набирая и набирая скорость. Он мчал по карнизу, зализанному зимними метелями и почти не тронутому солнцем. Казалось, что Гошка по касательной догоняет пенную реку, убегающую от него щетинистым горлом распадка. Рев ее явственно докатывался к Сергею.

Людей Гошка увидел внезапно и, кренясь набок, затормозил. В лицо из-под лыж ударил фонтаном косо срезанный снег, ослепил. Гошка упал. Крепление лопнуло, и одна лыжина скользнула с ноги в провал. Он подполз к краю, глянул в каньон. Люди показались ему черными запятыми на белой ленте наледи. Их цепочка двигалась по ней в полукилометре от устья. Гошка снял ружье.

— Стойте-е! — завопил он. — Там пустоты-ы!!!

Вопль его смяла ревмя ревущая Домугда. Тогда он поднялся, свободной ногой наступил на оставшуюся лыжину, рванул ее и, оборвав крепления, столкнул следом за первой. Всаживая в наст каблуки, Гошка запрыгал вдоль по карнизу, край которого полого спускался к устью. Люди шли все так же далеко внизу, но левее. Гошка упал лицом на шершавый, как наждак, карниз. Он понял, раньше их к устью ему не успеть. И хрипло выматерился, стоя на коленях на самом выгибе карниза, что, крутым гребнем заворачиваясь под ним, нависал над глубоким провалом. И, сознавая, что должно случиться непоправимое, Гошка взвел курки тулки. Медленно опустил стволы в каньон.

Аа-а-ах!.. Гул выстрела проглотила бездна и, удесятерив, выдохнула обратно. Далеко вверху вскрикнул и отшатнулся от дрогнувшего карниза Сергей и на четвереньках побежал в сторону.

— Что… Что делаешь? — кричал он, кровеня пальцы о жесткий наст.

После выстрела цепочка людей на наледи остановилась, но тут же гусеницей зашевелилась дальше. Гошка давнул на второй спуск и удивился, что вместе с выстрелом низко повисшее над гольцами солнце мячиком подпрыгнуло ввысь. Он так и глядел на него, широко и удивленно, стоя на карнизе, летящем в долгий провал кара.

Женька прибрел в лагерь к сумеркам. У Гошкиной статуи, с которой свалилась и лежала, вмявшись в снег, подтаявшая голова, стоял в меховой куртке и раскатанных выше колен белых бурках Харлампий. Сцепив за спиной руки, он смотрел на рабочих. Они возвращались в лагерь. Чуть поодаль от Харлампия тесной кучкой стояли Николай и Тамара с Верой. Никем не замеченный, Женька устало опустился на снег и сел, прислонившись спиной к брезентовой стене кухни.

Первым к палаткам прибрел Васька. Он был так измотан тяжелым подъемом по пояс в мокром снегу, что казалось, даже глаза его взмокли от устали. Харлампий, строго глядя на него, спросил:

— Что, гуси, слабо?.. Так-то. А предупреждал, уговаривал. Ничего, наука на пользу.

Васька, даже не взглянув на него, рухнул на ящик из-под консервов, стянул с головы шапку. Он часто дышал, закрыв глаза, и от обросшей головы валил пар. Николай боком, незаметно, отошел в сторону и понуро скрылся в итээровской палатке.

— Герои, — не унимался Харлампий. — Хорошо, что все хорошо кончается.

— Не все, — просипел Васька.

Харлампий подолбил носком бурки в подножие статуи, и она с шумом рассыпалась. Васька нервно вскочил на нетвердые ноги, покачнулся.

— Не вернулись бы мы, вот тебе! Он в нас из ружья стрелял, а сам со снегом с обрыва. Всю путь завалило, не пройти. — Васька опустился на ящик, добавил: — Мы пришли за лопатами, чтобы, значит, работать, откапывать надо стрелка.

Отвалив губу, Харлампий смотрел на Ваську и вроде бы не понимал, о чем он говорит. Тамара подбежала к Ваське.

— Сережу? — спросила она и схватилась за горло. — Го-осподи, из Гошкиного ружья! А где был Гошка? Как можно, почему разрешил, ведь горы даже от камушка…

Женька быстро прохромал к Ваське. Тот сидел, виновато глядя на Тамару, силился что-то сказать, но губы только вздрагивали, кривились.

Женька схватил Ваську за плечи, встряхнул, но тот, все так же глядя на Тамару, наконец разлепил губы:

— Гошка. Откапывать надо.

— Нет, нет, ты, нет, — Тамара беспомощно озиралась. — Да вон же он, Го-ошка!

Все, кто был в лагере, повернулись. Далеко за палатками на подсиненном сумерками смежном увале стоял человек. Не спуская приузенных глаз с увала, Харлампий нагнулся к Женькиной кукле, желтым ногтем выковырнул уцелевшую сливину.

— Кто там, не узнаю? — Он обтер сливину о рукав куртки, положил в рот.

— Да Гошка же! Не видите, он без ружья! — Тамара пошла к увалу, но Женька поймал ее за руку.

— Тамара, не ходи, надо бежать вниз, Гошка там.

— Уй-ди! — она вырвала руку, оттолкнула от себя Женьку. Проваливаясь в снег, побежала к дальнему увалу.

— Ой, да че же это! — всхлипнула Вера и, подскочив к Харлампию, встала рядом. Начальник, втягивая щеки, обсасывал сливину и все также, вприщур, глядел в гору. Осмелев от страха, повариха подхватила его под руку.

— Че стоишь-то чурбаном? — крикнула она и испугалась до шепота. — Ведь с нами ж бяда.

Харлампий шевельнул локтем, освободился. На него молча, в облепивших тело мокрых штанах, с кулаками шел Женька.

— Выклевал, — шептал он. — Сожрал.

Во время этой суматохи к палаткам прибрел Хохлов. Не ввязываясь ни во что, он собрал несколько лопат, взвалил на плечо.

— Эй, парень! — окликнул он Женьку. — Айда-ка лучше с нами, а этого не шевели, он сам себя жизнью своей сказнит.

С полпути от увала донесся плач Тамары.

Глубинка

1

От голода Котьку подташнивало. Он остановился, сдвинул с плеч веревочные лямки, свалил мешок на льдину, боком вмерзшую в протоку, рухнул на него. Обутые в ичиги ноги дрожали, поселковые огоньки за оснеженной протокой двоились, пропадали надолго. Снял рукавичку и потной от слабости рукой стащил шапку. Ветер хиус скоро опалил затылок, схватил волосы ледком, закучерявил. Они захрустели под ладонью, и пришлось снова натянуть шапку, поднять короткий воротник телогрейки. Волосы тут же оттаяли, и по шее, до желобка на спине, поползла ознобная струйка.

«Торосистая нынче протока, — думал Котька, глядя на льдины, так и этак впаянные в нее, остро поблескивающие сколами. — На коньках не погоняешь».

Он сидел лицом к устью протоки. В двух километрах отсюда она впадала в Амур, а там, на другом берегу Амура, лежала чужая сторона — Маньчжурия. Там притаилась японская Квантунская армия. Как всякий пограничный мальчишка, Котька знал об этом. По ночам над той стороной часто вспухали разноцветные ракеты, дробили темноту. Тогда Амур просматривался на всю ширину, и по нему, черному, извивались огненные змеи, доносилось многоголосое «Банзай!». Так было летом, когда немцы рвались к Москве. Теперь та сторона утихла, затаилась, но эта тишина и затаенность угнетали больше, чем недавние фейерверки.

«Может, ползут сейчас по льду в халатах», — подумал Котька, но даже не пошевелился: всякий день ждали нападения, привыкли, а привычка притупила страх, хотя он и жил внутри, мозжил. Котька посмотрел на поселковые огоньки. Они подмигивали дружески, успокаивали. И хотя лихота еще теснила грудь, Котька заторопился. Устойчивый хиус сменился порывистым ветерком, погнал поземку. Пропотевшая телогрейка залубенела и теперь, придавленная к спине мешком, сильно холодила. В поземке путь угадывался с трудом, Котька спотыкался, падал, один раз долго нашаривал в снегу выпавший кусок сала, нашел и больше не прятал за пазуху, нес в руке…