Глеб Пакулов - Глубинка

• Название: Глубинка
• Автор: Глеб Пакулов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Герои повестей иркутского прозаика Глеба Пакулова — геологи, рыбаки и колхозники из приангарской деревни. В острых, драматических ситуациях раскрываются их характеры.

В повести, давшей название книге, показан поселок в Приамурье — глубокий тыл во время Великой Отечественной войны. О самоотверженном труде для фронта, о вере в победу и боли утрат рассказывает автор.

---

— Где баба? — потребовал Василий. Говори ладом.

Жгучими от пламени лучин глазами Семен остановил Василия, прохрипел:

— Баба-то? Тут небось, рядом… Давай мою долю, уйду я.

— Вона как — долю! — Василий скривил лицо. — Может, и Устину жалашь, сшушукались? — Он наложил руку на грудь Семена, сгреб рубаху, встряхнул. Болтнулась голова Семена, лопнула на спине ряднина. Василий рванул еще, и лоскутья ее остались в его кулаке.

— Вот твоя доля. Так голым и пущу. — Мотнул бородой. — Вали, рявкни домой Устю.

Семен тупо пошарил ладонями по голой груди и, горбатясь, поволочил ноги к дверям. Оставшиеся целыми рукава висли до пола. Заметив в углу ружье, приостановился.

— Шагай не балуй! — отгадав его мысль, прикрикнул Василий. — Холостое. Медведь конягу задрал, но и я не зря стрелил. Мясо есть будешь.

В небе густо высыпали звезды, слезно мигая, подрагивали. Устя сидела в полосе лунной дорожки и, обхватив колени, глядела на другой берег, ждала. Услышав шаги Семена, оглянулась, выпрямилась радостная.

— Ты это… — остановившись поодаль, тихо сказал Семен. — Сам зовет, иди-ка.

Устя обмякла, замерла. Потом по-старушечьи поднялась, обошла его сторонкой. На месте стирки подхватила с галечника тряпки, отрешенно зашагала к зимовью.

— Не подумай чего, — поспешая следом, успокаивал Семен. — Задумка есть у меня. От своего не отступлю.

Она молчала. Только у самой избушки сказала горько:

— Ка-зак, — плюнула, — вольный! — взглянула на Семена, и не было видно глаз ее.

— И вольный! — ловя ее руку, шепотом вскрикнул Семен, но Устя рванула дверь, и он замолк на полуслове. Следом за ней вошел в зимовье, прислонился к косяку.

— Где пропадала? — спросил Василий, нащипывая лучину огромным ножом.

— Да вот же! — Устя протянула стираное. — Пропичкалась дотемна.

Василий вгляделся в нее, приказал:

— Ужин готовь. — Мотнул патлатой головой. — Жарь, парь, не скупись.

Устя быстро нащупала глазами мясо, с готовностью присела возле.

— Счастье-то! — притворно радуясь, всплеснула руками. — А то и кормить чем не знала. Старое-то припахивать начало.

Василий подошел, ловко отпластал кусок мяса, бросил его Усте на руки. Она поймала его метнулась с пола к печи.

— Лучины наколи, — Василий протянул нож Семену. — А ты, — зыркнул на Устю, — рубаху дай сменить. Ему тоже. Вишь, как ободрался. С медведем ворот крутил небось, да не поделили чего там.

Редкозубо улыбнувшись, Семен взял нож, уселся на лавку, зажал между ичигами полено.

— Вынесть, однако, надо, подвесить на сук, — царапая бровь, вслух подумал Василий. Он поднял мясо, ногой распахнул дверь.

Когда его спина заслонила дверной проем, Семен вскочил на ноги, откачнулся назад и, запустив в нее нож, другой рукой ударил по светцу. В хлынувшей в зимовье темноте что-то тяжело свалилось у порога. Сипло дыша, Семен прислушивался, но Василий не подавал звука, не стонал. Не слышно было и Усти. Он хотел позвать ее, язык связало, прилепило к деснам. Потный от навалившегося страха, Семен, обдирая спину о шершавые бревна, сполз на пол, затаился.

Короткая ночь убывала. Мало-помалу утренник прояснил дверной проем, и Семен обмер от ужаса: сидел на пороге живой Василий и с недоброй ухмылкой глядел на него неотрывно. У печки, одеревенев, стояла, запрокинув голову, Устя.

— А-а-а! А-а! — потерянно завскрикивал Семен и на коленях пополз к нарам.

Опираясь руками о косяки, Василий встал, взял ружье, вышел, Из лежащего у зимовья ствола сухостоины выдернул топор. Глядя под ноги, прошел вперед, поднял брошенный Семеном нож, вернулся к двери.

— Васи-илий! Ва-а! — вбирая в горсть подол юбки, охнула Устя. — Не убивай!

— Ополоумела баба. Воды испей. — Василий топорищем ткнул в бадейку. — Охолонешь, дак, — глянул на чугунок, — накорми, что ли. — Повел глазами под нары. — А ты вылазь. На Страшном суде с каждого свой спрос. — Вздымая волосатые щеки, поиграл желваками. — Живой нужен ты мне.

Василий ушел в тайгу, спрятал ружье и топор, вернулся. У растопленной печи суетилась все еще бледная Устя, Семен с опущенной головой сидел на нарах. Завидев на пороге Василия, он тихо опустился на колени.

— Дак простил, братан? — Семен ногтями вцепился в грудь, всхлипнул. — Собакой тебе буду!

— Ну-ну, — Василий приузил глаза. — Ежели еще прокудить станешь — чулком выверну и под торбу приспособлю. — Он начал стягивать с себя заскорузлую от крови рубаху.

— Вот она, чистая, поменяй! — сунулась к нему Устя.

Мрачно глядя на жену, Василий взял рубаху. Натягивая ее на комкастое от мускулов тело, приказал Семену:

— Вставай, будя по полу елозить. Запомни, балда стоеросовая, — он подолбил пальцем голову Семена. — Спать лягу, а глаз на тебе открытым держать буду. — Усмехнулся. — Только убивать второй раз не захочешь. Не-ет. Золотишко и тебе надо, так думаю, а решишь меня — поди отыщи, я его на всяк случай перепрятал. — Василий отошел к двери.

Семен поднял голову и обмер: Василий тянул нож из окованных медью ножен, щурился.

— Замри на всяк случай, — предупредил он, отводя назад руку.

Нож блеснул перед глазами Семена и на вершок вклюнулся в стену. Покачиваясь в бревне, нож терся рукояткой о его ухо.

— Этак мы на солонцах разве только зверя кололи, когда с порохом бывало худо. А то — копьем. Понаторели, есть надо было, — с укором сказал Василий и посоветовал: — Отходи от страху, а то жила главная лопнет. А урок вчерашний доделай — лучины наколи.

Он вышел. Семен раскачал нож, выдернул из бревна. Устя обметанными тенью глазами встретилась со взглядом Семена, и он опустил прихваченную сединой голову.

С этого дня стала Устя сторониться Семена. Робко заговаривал при случае — молчала. Мучался Семен, но виду не показывал. Еще жаднее налег на работу и с каждой новой щепотью золота прибавлялось охоты добавить к паю еще несколько. Василий не вспоминал про нож, но стал еще суровее, чем прежде: давил в Семене попытки подняться. Постепенно перекочевал из тайги в зимовье топор, за ним ружье. Понял Василий, что совсем кончился прежний Семен. Так лосось-рыба, идущая на икромет, бьется из последних сил на шиверах и перекатах, а выметав икру — пустая и вялая скатывается вниз по течению.

5

Тихая подкралась осень. Семен с Василием сидели на отвалах породы, курили. Шурф старика давно выработали, рядом пробили еще несколько, но достать круто падающую в недра жилу оказалось не под силу. Заливало водой, не помогала и крепь — оползал грунт. По утрам от первых оснежей хрупали под ногами корочки палых листьев, отгорланили в небе последние гусиные косяки. Подступила зима.

— Вдвоем не взять больше! — Василий отщелкнул окурок. — В Витим надо живой ногой обернуться, людишек поднанять. Артелью будет куда сподручнее.

— Артелью? — Семен покрутил головой. — А как же расшивы твои, дело в Иркутске-городе как же? Ведь золотишко придется делить на артель, на всюё!

— Ха!.. Я хозяин, я и плачу. А плачу, как плачу — скупо. — Василий сковырнул с ичига ком грязи. — Дело тут можно заварить нешуточное, прииск открыть. Людишек что мошки будет. Налетай — кормлю!.. Зимой, как плывуны подморозит, копаться начнем. Теперь — шабаш. — Василий поднялся. — Айда в зимовье, дотолкуемся. Ночь теперь длинна.

Семен встал, и они след в след зашагали вниз от участка.

— Значит, кто-то из нас за людишками да харчами для них податься должон, — налегая локтями на стол, заговорил Василий, поочередно переводя взгляд с Усти на Семена. — Ее не пошлешь — баба, тебе нельзя тоже. Стало быть, мне двигать.

— А что мне нельзя? — весело спросил Семен. — Не до Киева, чай, доберусь ходом.

Василий откачнулся к стене, прогудел удивленно:

— Но дурно-ой!.. В селе тебя мигом стреножат, а то и удавку на шею накинут, кумекаешь?

— Ты это о чем? — забеспокоился Семен.

— О том, — в улыбке расплылось лицо Василия, — что с вольной в кармане с каторги не бегут, по тайге не хоронятся.

Семен дернулся, вскочил на ноги. Табуретка со стуком покатилась к порогу.

— Ты зачем это врешь?! — недобрый огонь забродил в глазах Семена. — Ты откудова взял, что я беглый?!

— Не хайлай, — хмуро предостерег Василий. — Живи, старайся, чем тебе здесь не воля?

— Мужики-и, сдурели? Свару в тайге заводите! — сунулась к ним Устя, но Василий жестом осадил ее.

— Слышал, Сенька? Верно баба говорят — тайга вокруг, глухомань… В село пойду я. Утром и двину.

— Ага, — Семен сцепил зубы. — Валяй, я тоже ударюсь следом.

— Боишься, артель-то приведу, да не туё? Жандармскую? — Василий махнул рукой. — Брось. Тайга — государства вольная, тут своя правда, тут не выдают.

— Крутишь! — выкрикнул Семен. — Глаза отводишь. Чужими руками отделаться замыслил, своих марать боишься — богу молишься!