Виктор Гребенников - Тайны мира насекомых

• Название: Тайны мира насекомых
• Автор: Виктор Гребенников
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-7620-0069-9

В увлекательной форме автор знакомит юных читателей с полным тайн и загадок миром насекомых.

Рисунки автора.

---

Однако же странно... Почему к концам только что поставленной на посудину злополучной подковки поползли некоторые наездники? Показалось? Вот еще одно крохотное насекомое из тех, что ползают снизу по крышке, повернулось головкой к магниту и, поведя усиками, двинулось прямехонько на южный полюс, за ним еще одно, еще и еще... Такая же картина у северного полюса; вот под стеклом напротив оконечностей магнита уже собрались небольшие кучки насекомых, которые все растут и растут; вот почти все остальные мелиттобии повернулись и поспешно, но уверенно шествуют именно сюда, к этим двум пунктам. С затаенным дыханием я смотрел на загадочную, непонятную, дивную картину притягивания мелиттобии магнитом. Теперь можно не паниковать: феномен повторяется, притягательные свойства, исчезнувшие в девять утра, начинают, как видно, нарастать к полудню. Интересно! Надо набраться хладнокровия и терпения и повнимательнее наблюдать. Загадка магнита будет разгадана.

О родословной мелиттобии и еще кое о чем

Полное видовое латинское название нашего наездничка — Мелиттобия акаста. Есть и другие виды мелиттобии, они тоже паразитируют на насекомых и тоже имеют свои особенные повадки. Чтобы знакомство ваше с мелиттобиями было более полным, не обойтись без официальных титулов, то есть названий более высоких категорий, к которым принадлежат наши героини. Итак, вид акаста, род мелиттобия, семейство эвлофиды, надсемейство хальциды, подотряд стебельчатобрюхие, отряд перепончатокрылые, класс насекомые. Громоздкость этих рангов и категорий — следствие не только большого числа видов насекомых, но и различных степеней взаимного их родства. Большинство читателей найдет здесь знакомых разве что в ранге подотряда: к стебельчатобрюхим перепончатокрылым относятся муравьи, пчелы, осы. Но вот кто такие хальциды и тем более эвлофиды, знают лишь немногие специалисты. Так что знакомство многих читателей с одной из эвлофид-мелиттобий, по всей вероятности, состоится впервые. Поэтому пока не наступила, развязка истории с магнитом, нелишне будет узнать об одном интереснейшем предположении ученых.

Исследователи приходят к выводу, что семейная жизнь мелиттобий кое в чем близка жизни таких сложноорганизованных насекомых, как муравьи. Быть может, инстинкты далеких муравьиных предков (прамуравьев), живших не семьями, а в одиночку, имели много общего с повадками наших наездников. И именно из подобных рефлексов и повадок сформировались сложные взаимоотношения в муравьиной семье с дальнейшим распределением обязанностей и разнообразием форм.

В самом деле, жизнь мелиттобий очень отличается от жизни прочих наездников именно в муравьиную сторону. Во-первых, постоянный дом — гнездо, где воспитывается несколько поколений насекомых, правда, поначалу не свое, чужое, но все же в этом обиталище выводок мелиттобий «прописан постоянно». Во-вторых, самка отыскивает провизию, которой питается и сама, и кормит ею личинок. Не то чтобы кормит в полном смысле, личинки питаются в общем-то сами, но зато мать от них далеко не отходит, находясь неподалеку, в этом же гнезде. Это уже второй, более значительный шаг к муравьям. В-третьих, мамаша-мелиттобия живет и тогда, когда ее дети становятся крылатыми, причем дети не только первого, но даже второго и третьего поколений. До настоящей семьи здесь уже, как видите, совсем недалеко.

Есть и другие признаки, роднящие мелиттобий с муравьями, но останавливаться на них здесь мы не будем. Рискну добавить один штрих, чисто этологический, подмеченный мною как у мелиттобий-самочек, поселившихся в пчелином гнезде, так и у молодых муравьев-лазиусов и кампонотусов, впервые заложивших новое гнездо и ожидающих первое потомство. И у тех, и у других схожи многие привычки: характер движений, походка, неторопливость, и, если можно выразиться, склонность подолгу «задумываться», и некая отрешенность, отчего насекомое кажется таинственно-глубокомысленным.

...А между тем, ох, уж эти мне загадки! — к половине третьего пополудни мелиттобии опять расползлись от магнита.

Из дневника наблюдений

На всех своих шестиногих питомцев у меня заведены «досье» — папки, куда в хронологическом порядке складываются листки и даже клочки бумаги с записями и зарисовками наблюдений. Одни «досье» тощие (и таких большинство), это перегнутые вдвое странички с одним-двумя набросками и записями: наблюдения прекращены по случаю преждевременной (или своевременной) кончины какого-нибудь крохотного лесного аборигена, унесшего, так сказать, с собой все свои секреты.

Другие пачки потолще: было кое-что поинтереснее. Третьи (а таких всего несколько) распухли так, что содержимое выпирает из стандартной канцелярской папки, уже испещренной всякими обозначениями и наклейками, стало быть, от этой папки «отпочковались» другие и начали свою самостоятельную жизнь.

«Дело о мелиттобиях» тоже отделилось от «Жизнеописаний пчел-листорезов». Именно в гнезде этой дикой пчелы я и увидел впервые таинственного пигмея-наездника. Ячейки листорезов — цилиндрические стаканчики, сработанные пчелой из искусно свернутых обрезков листьев и плотно закрытые кругленькими дисками, также выкроенными из листа, наполняются медвяным тестом, в которое откладывается яичко. Так вот, в крышке одного из таких стаканчиков я и обнаружил проеденную кем-то маленькую дырочку. Сразу же вскрыл зеленый домик и не ошибся: кроме личинки пчелы, там находился крохотный незнакомец (тогда я еще не знал его имени). Он меня вовсе не испугался, а немного подождал, повел усиками, повернулся и невозмутимо отступил в глубину чужой квартиры, куда-то за толстую спину пчелиной личинки.

Квартирант оказался необычайно интересным. И во все последующие часы, когда, затаив дыхание, я наблюдал за крошками-мелиттобиями, испытывал высшее счастье натуралиста и исследователя — счастье общения с живой природой.

С вечера я начал эксперименты над своими таинственными питомцами и вел их почти до утра. И странное дело: насекомые то скоплялись под торцами магнита, то вовсе нет; тогда вместо магнита я клал на чашку Петри немагнитные предметы — пробки, склянки, бумажки. И тут подопечные мои преподносили новый сюрприз: скоплялись даже под бумажкой, притом в полной темноте, но тоже лишь иногда. Я менял условия эксперимента уже безо всякого плана, вконец запутавшись. А в восемь утра, когда ярко светило солнце и мелиттобии снова скопились под магнитом, я глянул на чашку и вдруг все понял. Ведь магнит-то нагрело солнце!

Вот и конец этой неспокойной ночи и всей магнитной истории, конец переживаниям, сомнениям и нелепым предположениям. Все встало на свои места, встало быстро и просто. Было, конечно, жаль, что совсем ни при чем оказались магнитные свойства этой подковки, попавшей утром под солнечные лучи и собиравшей к себе через прогретое стекло теплолюбивых насекомых.

Открытия не произошло. А я все равно был доволен: загадка, каковой она ни была, разгадана полностью, и это самое главное. Но, забегая вперед, к главе «Секрет пчелиного гнезда», не могу не похвалиться куда большей удачей: друзья-насекомые поведали мне такую тайну, перед которой померкли бы любые магнитные их свойства, проявись они на самом деле наиярчайшим образом...

Но пока прошу не торопиться, «вернемся к нашим баранам», то бишь к мелиттобиям: они того заслужили.

...Внимательный человек скажет: вот ты говоришь, что мелиттобии к теплу лезут. А как ты изволишь объяснить, что они собирались под магнит и днем, но когда солнце в это окно уже не попадало, и в полночь, да и не только под магнит, а даже под бумажку? Какое уж ночью от бумажки тепло?

Ответ, увы, прост. Перед тем как поставить магнит на чашку, я подолгу (а иногда и неподолгу) вертел его в руках, изменяя его ориентацию или просто раздумывая о феномене. Долго укладывал и черную бумажку, прогрев при этом пальцами участок стеклянной крышки вокруг клочка бумаги. Вот и все разгадки.

Ну, а откуда картина магнитного спектра из телец мелиттобии? Оттуда же — от тепла. Чуткие к теплу насекомые поворачивались головками к его источникам — концам подковки. Почему же мелиттобии столь чувствительны к теплу? Вероятно, ориентируясь на источник тепла, они разыскивают гнезда шмелей и пчел, нормальная температура в которых 30–37°С. Такое тепло необходимо для нормального развития шмелиных личинок. Горючим же служит мед. Перерабатывая, «пережигая» его в своих телах, шмели превращают химическую его энергию в тепловую. В результате вырабатывается большое количество калорий, что очень хорошо заметно в семьях шмелей, содержащихся в лаборатории.

Как только запас меда в гнезде шмелей иссякнет, температура внутри него быстро падает; подольешь горючего в кормушку, где уже в нетерпении толкутся несколько мохнатых истопников, ожидающих заправки, — через считанные минуты красный столбик градусника весело поползет вверх. Если одного из истопников в этот момент осторожно взять пальцами за бока, удивишься небывалому ощущению: насекомое на ощупь очень теплое. А когда в прохладный августовский утренник запустишь озябшую руку в недра шмелиной кочки, устроеннойгде-нибудь у подножия дерева в лесу, покажется, что окунул пальцы в горячую воду.