Жан-Поль Энтовен - Парижская страсть

• Название: Парижская страсть
• Автор: Жан-Поль Энтовен
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00331-9

Он — наивный мальчик в розовых очках, который ищет любовь, она — медуза Горгона в женском обличье, которой не нужно ничего, кроме денег. В их истории траура есть все: ожидание богатства с алмазной горечью, пустота измен с блеском раскаяния, жестокость любви с брезентовой грубостью.

Книга, классическая по форме, но ядовитая по содержанию.

---

15

При этом я верил, что какая-то часть меня от расставания с Авророй почувствует облегчение. Ко мне вернется мое обычное ровное настроение, счастливая беззаботность, которую она у меня отняла. Но, выехав на дорогу в Женеву, я почувствовал, что все будет иначе. Одиночество, более тягостное, чем раньше, безжалостно сдавило меня. У одиночества был вкус пепла. Да еще эта дорога, по которой я недавно ехал под палящим солнцем — а теперь глубокой ночью. Я грустно возвращался тем путем, который вел меня, как я полагал, к безграничному счастью. У каждого любовного страдания свой период распада…

Я отчаянно гнал машину между обрывов и скал. Ветер бил в лицо, встречные машины ослепляли фарами — их свет выхватывал из тьмы картины прошлого… Лицо Авроры, до этого такое выразительное, виделось мне только таким, каким оно было в последний миг перед рассветом. Исчезнув, она замерла в моих воспоминаниях. Так бывает с умершими. Эта неподвижность, наверное, означала, что я больше не увижу ее. Или увижу — но не в этом мире.

На следующий день я, измученный, вернулся в Париж. Войдя к себе, я понял, что Аврора меня опередила. Она опустошила свой шкаф. На китайской ширме висело забытое платье. Из всего, что мы нажили, она оставила мне только то, что сама выбрала и что ей не хотелось тащить. На прикроватной тумбочке я увидел ее кошелек для ключей. Это был прощальный знак. Она его положила перед рамкой из акульей кожи, в которую она после посещения Лувра вставила репродукцию заинтересовавшего ее рисунка. Это была знаменитая «Фортуна» Прудона — серый рисунок на голубом фоне. Улыбка, развевающиеся по ветру волосы. И завязанные глаза.

16

Вправду ли Аврора исчезла? Или — на время, по своему обыкновению? Она вернется и объяснится, а я заранее рад буду поверить любому ее объяснению. Я без конца думал об этом: утренний неяркий свет вселял в меня надежду на ее возвращение. Вечерняя тоска наводила на мысль, что я потерял Аврору навсегда. Чтобы покончить с этим, я принял решение ждать ее в этой квартире, которую мы десять дней назад покинули, охваченные неистовой страстью.

Снаружи жара и ливни окутали город влажным покрывалом. Из окна я видел прохожих, которые искали прохлады у фонтанов и на террасах кафе. Я вглядывался в купол Инвалидов, сверкавший под тусклым небом. Я пил кофе, почти ничего не ел, почти не смел двигаться. Мне казалось, что несчастье отступит, если не встретит ничего живого на своем пути. Но это несчастье оказалось слишком прилипчивым, чтобы оставить меня в покое; я захлебывался собственной кровью, день за днем. Почему я позволил, чтобы мне перерезали горло? Кто издал закон, гласивший, что мне надлежит корчиться в агонии? Иногда я видел свое отражение в зеркале или в оконном стекле и не верил, что это растерянное, потерявшее разум существо — я сам. Я чувствовал себя совершенно разбитым и обездоленным.

Враг напал на меня с тыла, предательски, без объявления войны. Он точно знал все уязвимые места того, кого надо было сломить. Стоило мне показать, что я задет, — и он становился вдвое злее. Это был зверь, спешивший пожрать то, что еще оставалось живым во мне. Он вгрызся в мои жесты, в мою печаль, в мои размышления. Не убив меня, его невозможно было убить. Вырваться из его когтей можно было, только оставив на них свою шкуру. Я медленно восстанавливал свои силы. Я был мертвым. Я начал дышать.

17

Через несколько дней, около полудня, впервые после моего возвращения зазвонил телефон. Аврора? Уже?! Значит, все выяснится? И этот кошмар, наконец, прекратится?!

Но это был всего-навсего Сандро Орсини. Он хотел кое-что уточнить по поводу акварели Мари Лорансэн, которую я ему продал.

— С того времени, как твой отец нас покинул, только англичане покупают акварели. — В его дружеском голосе вдруг послышалась тревога. — А кстати, тебе деньги нужны? У меня как раз есть английские клиенты, которые интересуются твоим Ватто…

Этот Орсини был коммерсантом от искусства, и я ему принципиально не доверял. У него всегда под рукой были клиенты, случаи, которые жалко упускать, возможности, которых в другой раз не представится… Раньше он хорошо знал моего отца и после его смерти, казалось, относился ко мне как к сыну. В сущности, это был веселый человек — но с ним надо было держать ухо востро.

— Поверь мне, дорогой малыш, ты должен его продать… Я уверен, что даже твой отец его бы продал…

В течение нескольких дней я не произносил ни одного слова и был более удивлен, слыша свой голос, чем его. На чистом автопилоте мне удалось заставить свой голос звучать естественно — и я почувствовал себя живым. На несколько секунд. Орсини, должно быть, уловил мое смятение. И повел себя весьма бестактно.

— Впечатление такое, что ты не в порядке… Я могу сделать что-нибудь для тебя?

Проявить заботу обо мне было вполне в его стиле, но все равно это показалось мне подозрительным. Не известно ли ему о моем несчастье? Кто его предупредил? А может, его попросили что-нибудь передать мне? Это была сущая бессмыслица — но, чтобы заподозрить, что он больше моего знает об исчезновении Авроры, мне и не нужен был смысл. Назавтра Орсини уезжал к себе в Вильфранш. Я дал понять, что согласен на его предложение, и спросил, можно ли прийти к нему в конце дня. В этот час, думал я, может быть, разразится обещанный ливень — и, на мое счастье, зальет все, что меня сжигало.

18

Именно у Орсини я и встретил Аврору полгода назад. Я помню первый взгляд, брошенный ею на меня. А еще я смутно помню себя, кем я был тогда, еще не зная, что судьба этой женщины свяжется с моей.

Это был памятный год. Накануне погиб в автокатастрофе мой отец. Втайне я был доволен, что избавился от его строгого надзора. Он завещал мне свои картины. Я уже решил жить, как если бы кто-то забыл закрыть дверцу моей клетки. Я был почти уверен, что скоро мне предстоит узнать себя с новой стороны. Грустно, что мы не замечаем переломных событий своей жизни, пока они не обрушиваются на нас. Грустно, что мы сталкиваемся с ними, двигаясь вслепую. И не знаем, что им суждено изменить саму нашу природу. Что случай внушит нам мысли и планы, которые минутой ранее показались бы нам смехотворными. И никакого ангела не будет рядом, чтобы заставить нас свернуть с опасного пути, подавить опасные чувства.

До появления Авроры я не надеялся ни на что и не опасался ничего. Мои чувства были как гончие, в нетерпении ожидающие, когда их спустят со сворки. На моем лице уже лежала печать меланхолии. А тело было доверчиво, и во всем, что бы я ни говорил и ни делал, чувствовалась юность. Издали подобные люди чаще всего вызывают уважение. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что эта маска мало походит на мое настоящее лицо. В моей жизни не было драм. Пока я не встретил Аврору.

В тот вечер я был в зеркальном салоне, отделанном буазери. Из окон открывался вид на сады Пале-Рояля. Орсини собрал там около двадцати приглашенных, большинство из которых я знал. Болтовня, алкоголь, злословие — все, как в комедии. Там были антиквары и живописцы. Несколько прекрасных личностей. Свободные художники. Со мной говорили. Я отвечал. Я наблюдал, как сплетаются деловые и любовные интриги, ради которых подобные вечеринки и устраиваются. Орсини, как всегда, был предупредительным хозяином. На публике он окружал меня таким подчеркнутым вниманием, что все принимали меня за важную особу. Время от времени я окунался в общий разговор, потом исчезал, как выходят из бассейна. Все это меня ни к чему не обязывало. Тогда Аврора еще не вошла в салон, а я, в мечтательном настроении, не знал, что жду ее. Красота ее еще не поразила меня подобно удару молнии. Я еще не слышал ее голоса, не видел ее ног, не угадывал под строгим платьем ее тело. И она меня еще не увидела. Она еще не села молча напротив меня. И я еще не заметил ни тонких пульсировавших жилок на ее шее, ни ее лодыжек, которые от остроносых туфель казались еще стройнее, ни ее запястья, отягощенного вычурным, совершенно не в моем вкусе браслетом. Впоследствии я не уставал перебирать в памяти каждое из мгновений, предварявших нашу встречу, которая навсегда изменила мою жизнь.

19

До этого я был в целом доволен своим существованием, полным удовольствий всякого рода. Жизнь шла довольно ровно, без ощутимых взлетов и падений, и это делало меня тщеславнее других. Я чувствовал, что рожден для какой-то великой цели, но цель эту представлял себе довольно расплывчато. Я ждал звездного часа, а пока пытался жить, не влезая в большие долги. Мне приписывали вкус к живописи и искусству, а я интересовался этим только от случая к случаю. Мне ошибочно приписывали ловкость и умение убеждать. Несколько женщин были не прочь завести со мной интрижку. Впрочем, то, как они пытались обольщать меня и как я отвечал на эти попытки, затрагивало только самую поверхность моей души. С ними я никогда не испытывал наслаждения, которое мне приходилось им демонстрировать. И их измены на самом деле никогда не задевали меня так глубоко, как я старался показать. Чаще всего я изображал чувства, которых от меня ожидали, чтобы ни у кого не возникло искушения влезть мне в душу. Без сомнения, я ждал случая сорвать маску, расколоть раковину и — начать прыгать через неприятности, как через лужи. И так легко отступить, когда сразу, с первого слова, с первых мурашек, пробежавших по коже, понятно, что на этом пути нас не ждет ничего хорошего.