Алиса Плис - Гений Одного Дня

• Название: Гений Одного Дня
• Автор: Алиса Плис
• Жанр: Историческая проза

Посвящается всему миру!

А так же людям, открывавшим эпоху, не боящихся преград и идущих на свой страх и риск вперёд ради исполнения великой цели – служения во благо общества! Тем, кто не боялся неудач, и даже тем, кто и по сей день просто трудится для своего маленького мирка и не оставил после себя никаких грандиозных трудов, завоевавших всемирное признание.

---

 Чтобы сделать яснее понятие о сохранении отпечатка звука, я приведу еще несколько замечаний. Всем известно, какой ясный след в виде красивых изогнутых борозд оставляет на песчаном берегу самая легкая морская зыбь. Не менее знакомо явление, когда насыпанный на гладкую поверхность дерева или стекла песок под влиянием звуков фортепьяно размещается на этой поверхности в виде известного очертания линий или кривых, в точном соответствии с колебаниями этих звуков. Оба эти явления указывают на то, как легко частицы материи воспринимают переданное им движение или принимают отпечаток от самых слабых водяных, воздушных или звуковых волн. Но как бы ни были знакомы всем эти явления, до последнего времени они, по-видимому, не наводили на мысль, что звуковые волны, возбуждаемые человеческим голосом, оставят такой же точный отпечаток на каком-нибудь веществе, какой производит волна прилива на морском берегу.

 Я случайно напал на открытие, что этого можно достигнуть, проделывая опыты совершенно с другой целью. Я был занят прибором, который автоматически передавал азбуку Морзе, причем лента с оттисками букв проходила через валик под трассирующей шпилькой. Пуская в ход этот прибор, я заметил, что при быстром вращении валика, по которому проходила лента с оттисками, слышался жужжащий ритмический звук.

 Я пристроил к аппарату диафрагму с особым приспособлением, которая могла бы воспринимать звуковые волны моего голоса и оттиснула бы их на каком-нибудь мягком материале, укрепленном на валике. Я остановился на пропитанной парафином бумаге и получил прекрасные результаты. При быстром вращении валика оттиснутые на нем знаки, по которым проходил трассирующий штифт, повторяли вибрации моего голоса, и через особый передающий прибор с другой диафрагмой я явственно различил слова, как будто говорила сама машина; я сразу увидел тогда, что задача воспроизведения человеческого голоса механическим путем решена.

 Закончив свою речь, Вингерфельдт снова стал всматриваться в толпу, словно бы хотел кого-то увидеть. Затем, словно понял, что тут нет того, кого он ждал, и энтузиазм немного погас в Алексе. Ему ещё много приходилось говорить о своём фонографе, об освещении, тиккерах и квадруплексах, телеграфах и телефонах, но он не жаловался – это доставляло ему истинное удовольствие.

 Но самое страшное в фонографах было далеко не это.

 За небольшую плату каждый из посетителей мог «наговорить валик», а затем послушать себя на любом языке. Фонограф привлекал ежедневно до 30 тысяч посетителей. Было установлено сорок пять аппаратов с валиками на всевозможных языках. Газеты писали: «Со времени Вавилонского столпотворения еще не было собрано воедино столько разных языков“.

 Всё это время товарищи и коллеги Вингерфельдта, в то время как тот занят был объяснениями, ходили и обозревали всю красоту и грандиозность выставки. Так Николаса привлёк стенд одной немецкой компании, входившей так же под влияние господина Вингерфельдта – AEG (Всеобщего электрического общества). На её стенде показывалось изобретение русского физика Доливо-Добровольского, и серб просто не мог пройти мимо.

 Ибо это изобретение было мотором. Мотором переменного тока, но, увы, с коллектором. Да, из него получался трёхфазовый ток, что тогда казалось просто невероятной. Но у него был существенный недостаток, и серб снова вспомнил о своих наболевших проблемах, связанных с индукционными моторами. И снова жажда что-то сделать затмила ему разум.

 Время! Как его порой не хватает. А ведь как много людей в мире скучают и не знают, куда его деть… их бы время да ему! Он бы смог сделать неосуществимое. Разгадка была где-то рядом. Где-то…

 - Вы не стеклянный! – подметил кто-то сзади.

 - Извините, - пробурчал Николас и отошёл в сторону.

 Разум рассеялся от грустных дум, и это мимолётное видение осталось где-то в закоулках памяти. Ему наверняка ещё суждено вырваться наружу, но не сейчас. Сейчас помыслы этого рассеянного человека витают далеко не в мечтаниях, а в действительности, что очень странно. Он словно бы вышел из тумана.

 На глаза сербу попался Альберт, которому так же приходилось отвечать на множество вопросов, ибо Вингерфельдт вероломно предал своих коллег и смылся, не выдержав такого наплыва людей из самых различных областей науки, промышленности.

 Нерст скрепя сердце справлялся со своим заданием, но в душе наверняка был рад, что ему удалось утащить лучик славы Вингерфельдта, ибо видел, что попал уже к какому-то фотографу в кадр.

 - Извините, а можно ли с помощью фонографа записывать человеческие мысли? – спросил один из самых назойливых журналистов.

 Альберт лишь рассмеялся.

 - Да, пожалуй, можно, но что будет с обществом: ведь все люди разбегутся тогда и попрячутся друг от друга!

 Алекс Вингерфельдт тем временем получает анонимное письмо, и чувствует аромат какой-то неожиданной встречи. Недолго думая, он спешит на него ответить, хотя и жалуется на свою жизнь, что совсем не идёт ему к лицу:

 «Хорошо. Заходите в пятницу около одиннадцати, – отвечал дядя Алекс на неизвестное письмо с просьбой о свидании, – к тому времени я, вероятно, приду в себя; а теперь моя голова делает по 275 оборотов в минуту».

 Газ и электричество продолжали соперничать в освещении выставки. Газ своим колеблющимся 'пламенем освещал вершины зданий. Однако электричество яэно над ним доминировало. Первое место занимала лампа накаливания, но не были забыты и свечи Яблочкова. В нижних садах и на Сенском мосту горело семьдесят свечей Яблочкова, питаемых временной установкой в 100 лошадиных сил.

 Лампочки накаливания, рассеянные в цветочных клумбах и газонах, производили очень приятное впечатление, но главным «гвоздем» праздника были освещенные электричеством фонтаны.

 Сорок восемь фонтанов разбрасывали ярко освещенные струи воды самых разнообразных окрасок. Каждый вечер непрерывно сменявшаяся толпа встречала это грандиозное зрелище хором (приветственных криков и одобрительными аплодисментами).

 Наконец дело дошло и до того молодого приветливого человека, рассказывающего о своём фонографе. Его наградили орденом Почётного Легиона. «Я сопротивлялся этому, как мог, - продолжал жаловаться дядя Алекс. – Но они всё равно настояли на своём». Жена настояла на том, чтобы он носил красную розетку Ордена Почётного Легиона, но при людях он стыдливо её прятал.

 Кончилось это тем, что злостный Альберт Нерст произвёл своего босса, у которого он считался по праву «правой рукой» (и левой тоже), в кавалеры Ордена Почётной Ложки.

 Вот так известный германский электротехник, творец Мюнхенского музея, автор проекта первых крупных баварских гидроэлектрических станций Оскар Миллер, в то время двадцатишестилетний молодой человек, посетивший Парижскую выставку, рассказывает о ней:

 «Впечатление от выставки было поражающее. Освещение превзошло всякое представление. Лампы Вингерфельдта, которые как звезды сверкали с потолка зал и парадной лестницы, дуговые лампы Броша и Сименса, которые распространяли до того времени совершенно неизвестный сильный свет, свечи Яблочкова, лампы солнечного света фон Клерка, которые освещали картинную галерею, — все это казалось чудом. Большое впечатление производила лампа кудесника из Праги, которую можно было зажигать и гасить с помощью выключателя на стене. У этой лампы стояли сотни людей, каждый из них дожидался очереди, чтобы лично зажечь и погасить лампу. Интересны были и высказывания о перспективах электрического света. Однако электрическая лампа встречала успех не у всех. Один из крупнейших германских ученых того времени выразил свое удивление, что Вингерфельдт верит в возможность создать „псевдогазовую“ лампу, и это после того, когда имеется уже дуговая лампа — конечная цель всяких возможных желаний, которая по силе света и его цвету очень близко приближается к солнечному.

 Всеобщее изумление вызвала на выставке передача по телефону исполнения оперы. Мы теперь, привыкшие с детства к телефону, не можем себе даже и представить, как сильно были поражены люди, когда они могли услышать в телефонной трубке выступавших в оперном театре певцов, игру оркестра, и далее аплодисменты публики».

 Одного молодого человека, о котором речь пойдёт далее, особенно интересовали системы передачи электрической энергии, которые все еще были очень примитивны и немногочисленны и позволяли передавать энергию только на очень малое расстояние. Сименс — творец первых электрических локомотивов — устроил маленькую уличную электрическую железную дорогу в Париже между выставкою и площадью Согласия.

 Многочисленные электрические машины, выставленные Сименсом, Гефнер-Альтенеком, Шуккертом, Брошем, Граммом, Томсоном и другими, были в своей сущности непонятны для огромной массы посетителей. Этот человек поспешил написать в блокноте, как один профессор естественных наук объяснял ему разницу между машинами следующим образом: «Красные — это, — говорит, — машины Броша, черные — Грамма, коричневые — Вингерфельдта».