Питер Морвуд - Иван-Царевич

• Название: Иван-Царевич
• Автор: Питер Морвуд
• Жанр: Научная Фантастика

---

Морвуд Питер Иван-Царевич

ПОСВЯЩАЮ МАМЕ!

И — КАК ВСЕГДА — ДИАНЕ

(БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ ПО ПОВОДУ ЕЕ КОМИКСОВ НА ТЕМУ ЭТОЙ КНИГИ)

С благодарностью: отзывчивым сотрудникам славянской редакции «Коллетс Букшоп» (Лондон) Диане Дэвис и ее лазерному принтеру и особенно Тиму Рондоманскому за его доброжелательную помощь в исправлении ужасных ляпов в русском языке!

Спасибо, Тимофейчик, превосходный переводчик!

N.B.: Я не пытался воспроизводить звуки разговорного русского языка, а просто передавал кириллицу латинскими буквами при помощи стандартных таблиц транслитерации. Все невыловленные ошибки в «произношении» следует отнести на мой счет.

Действующие лица:

Хорловцы — жители Хорлова.

Александр Андреевич Хорлов — царь Хорлова.

Людмила Ивановна — царица, его жена.

Катерина Александровна — царевна, старшая дочь (Катя, Катюша, Катенька).

Лизавета Александровна — царевна, средняя дочь (Лиза, Лизок, Лизанька).

Елена Александровна — царевна, младшая дочь (Лена, Леночка, Ленушка).

Иван Александрович — царевич и наследник (Ваня, Ванюша, Иванушка).

Дмитрий Васильевич Стрельцин — главный управитель, первый министр Хорловского царства, а также придворный мудрец.

Петр Михайлович Акимов — хорловской гвардии капитан.

Левон Попович Волхов — митрополит Хорловский.

Волшебники:

Финист Чародеевич Сокол — князь Высоких Гор (Феник).

Василий Чародеевич Орел — князь Широких Степей (Вася).

Михаил Чародеевич Ворон — князь Темного Леса (Миша).

Марья Моревна — Прекраснейшая из Царевен всея Руси.

Баба-Яга — ведьма с железными зубами.

Кощей Бессмертный — чернокнижник.

Глава 1 О ЦАРЕ АЛЕКСАНДРЕ И ЕГО ДЕТЯХ.

Стольный град Хорлов на поверку никакой не град, а терем посередь него и теремом-то не назовешь. Но так уж исстари повелось, что, подобно прочим столицам прочих удельных княжеств Великой Руси, именуют эти стены кремлевскими. Возводились они для обороны Хорлова, а не за ради того, чтоб грозить войною окрестным землям да держать в покорности посад, чему служат обыкновенно мрачные стены больших крепостных городов.

В хорловском кремле царят мир и благолепие, что не мешает ему выглядеть внушительно. Ограда так высока и неприступна, что посягнуть на нее впору лишь очень дерзкому ворогу, тронная зала едва ль не всех на Руси богаче, сады славятся своею пышностью. Может, сады и не больно велики, но обихожены отменно — словом, сам Бог велел молодому боярину и красной девице погулять на вольном воздухе, потолковать, а то и поспорить.

— Что бы, Ваня, уста твои ни молвили, у меня на все один сказ — «нет и нет». Иной раз и сказала бы «да», а глянешь на тебя — язык не поворачивается. Как по-твоему, отчего нет промеж нас ладу?

Царевна Катерина поглядела на брата, не ожидая, впрочем, вразумительного ответа. После отца они с Иваном в царстве главные люди: он — царевич, наследник, она — старшая дочь. Ей жених нужен, царевне под стать, ему тоже пора о продолжении царского рода подумать. Но сия мысль не шибко их прельщает, особливо царевну Катерину.

Иван-царевич промолчал, оправдывая ожидания сестрицы. Много ими говорено-переговорено, а все без толку. Льют из пустого в порожнее, хоть бы раз, хоть напоказ, к согласью пришли. Поначалу опасался Иван, что выберет сестра мужа из его многочисленной питейной братии, а посему расстарался внушить ей неприязнь ко всем землякам мало-мальски знатного роду, в чем весьма преуспел.

Катерина упорно отвергала искателей руки ее и говаривала при всяком удобном случае, что жить в Хорлове нипочем не останется. Иван теперь и сам не рад, что отвратил ее от замужества. Повернул бы вспять, да поздно: своенравна, вольнодумна стала Катерина.

Брат и сестра хорошо сознают, что пиры, на коих царевнам надлежит мужей себе избрать, а ему — суженую, давно пора прекратить, иначе в казне скоро не останется серебра на приданое одной царевне, не то что трем. А в тереме как раз идет пир горой.

Оттого и удалилась царевна из тронной залы в сад, а Иван последовал за нею.

Уж скоро час гуляют они по кремлевским кущам, разговоры-споры ведут. На дворе лето, вечер тих и приятен, пчелы на цветках жужжат, в зеленой листве птицы заливаются. Но вся эта зелень и лепота об одном напоминают царевичу: пять месяцев минуло с тех пор, как призвал его к себе царь-отец для сурьезной беседы, а воз и ныне там, да вдобавок разоренье на носу.

Далекий громовой рокот отвлек его от невеселых мыслей. Глянул Иван-царевич на небо поверх садовой ограды. Выходит, не только разоренье грозит Хорлову, еще и свинцовые тучи, подбитые молниями, набухшие дождем, собираются на востоке. Вспыхнет небесная стрела — и чудятся облака зловещими, будто из червленой меди отлиты. А гром ей вослед все ближе, раскатистей.

— Глянь-ка, — всполошилась Катя, — никак гроза идет!

— Не иначе, — подтвердил Иван. — Только нам с тобою иной грозы опасаться надобно.

— А ты вспомни, братец, кто женихов моих отваживал, вспомни! — В голосе царевны не слыхать печали — одна досада на братнины упреки да на свое давешнее послушание. — К слову сказать, и твою помолвку митрополит Хорловский, кажись, оглашать не торопится.

— Не встревай не в свое дело!

— Ах, не в свое! Али нашему престолу наследник не надобен? Аль казну нашу пополнить не пора?

— Не будь Левон таким старым да твердолобым...

— Митрополит Левон — не забывай!

— Даст он забыть, как же! Я хотел сказать «попом» — не более.

— Ой ли?

— Вот те крест! — Иван обругал себя за длинный язык и тряхнул кудрями, сердясь более на себя, чем на Катю. — Ладно, давай мириться. Что было, то прошло.

Катерина искоса глянула на брата и вдруг помягчела: девичье сердце отходчиво.

— Коли прошло, что ж волком смотришь?

— Ну уж, волком!.. Мысли одолевают, все же я царский сын.

— А про старика ты прав: зажился он на белом свете.

— Не руби сплеча. Просто запамятовал, что и сам когда-то молод был. Иное дело — батюшка. Вот он никогда ученью моему не препятствовал.

Как только стукнуло Ивану пять лет, митрополит Левон во всеуслышанье объявил, что не допустит, чтоб молодой царевич колдовству обучался. Упрямый старец запретил бы даже самую безобидную ворожбу, кабы не понимал, что без этого народу не выжить На Руси от веку, еще до крещенья, волшебство было в ходу — не черная магия, конечно, а бытовые, повседневные чудеса. Многие, к примеру, могли огонь запалить без трута, а кто поискусней — так и без дров.

Поначалу-то попы как пошли ладаном кадить, да крестные знамения творить, да всякую тварь святой водою кропить! Митрополит Новгородский, говорят, благословил целую заводь на Волхове и что ни день посылал туда архимандритов с бочками, с ведрами. Но вскорости поулеглися страсти, поостыли горячие головы даже средь новгородского духовенства. А тут и ноябрь наступил, река застыла, и сами собой убедились попы, что вреда в бытовом колдовстве на копейку На Пасху, окруженный иконами, окропленный до чиханья святою водой, митрополит самолично зажег в соборе лампаду с помощью чародейского огня и признал всенародно, что колдовство и впрямь безобидно, тем паче пропущенное через святую душу. Теперь семь потов с тебя не сойдет и пальцы в кровь не сотрешь, покуда трут займется.

Особь статья — митрополит Левон... Иван-царевич, как все прочие хорловские малолетки благородных кровей, выучился читать и колдовать вопреки его упорному неодобрению. Мальцом изрядно от него натерпелся, покамест не вошел в юношескую силу и дерзость, а уж с той поры поплевывал на митрополичьи укоры... Как минул ему шестнадцатый годок, понял Иван-царевич, в чем загвоздка. Иные, допустим, читать не умеют, оттого что буквы у них в слова не складываются, а Левон Попович не мог постичь ворожбу умом своим. Читать-то он с грехом пополам выучился (иначе как обедни служить, как распевать вместе с церковным хором шестичастную ораторию?), но связи меж искрою и пламенем, меж луком и тетивою уразуметь не мог. А когда чего-то сам одолеть не можешь — известное дело, другим завидуешь.

— Любопытно узнать, о чем наш митрополит с Господом Богом шепчется, — с усмешкой проговорил Иван.

И позабыл о сказанном, едва слепящая молния отбросила на траву темную тень его. Гром, уж не отдаленный, не вкрадчивый, раскатился прямо над головами брата и сестры, грозные отголоски его отозвалися у самого западного горизонта.

Иван-царевич запрокинул голову и уставился в летнее небо: поди ж ты, только что синим было и вдруг свинцом подернулось.

— Ровно кто нас предостерегает, — вымолвил он, глядя, как первые крупные капли темнят алый кафтан и серебрят меховую опушку.