Юрий Колесников - Занавес приподнят

• Название: Занавес приподнят
• Автор: Юрий Колесников
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Роман Юрия Колесникова динамически воссоздает панораму предвоенной Европы, отражает закулисную возню различных ведомств гитлеровской Германии в канун подготовки к вероломному нападению на Советский Союз. В книге рассказывается об интернациональном коммунистическом движении против фашизма, а также разоблачается антинародная сущность сионизма и его связь с фашизмом.

Роман призывает к бдительности, готовности дать отпор любым авантюристическим проискам, которые могут привести мир к войне.

---

К начальнику абвера рейхсфюрер СС порою относился с большим уважением, считался с его мнением и высоко ценил его поразительную способность предвидеть ход событий во всех аспектах. Но бывало, что Канарис впадал в немилость, и тогда Гиммлер принимал его холодно, планы и проекты абвера выслушивал настороженно. И все же, невзирая на многократные требования некоторых весьма влиятельных в рейхе лиц расправиться с «черным адмиралом», глава эсэсовцев относился к нему терпимо. Объяснялось это просто: Гиммлер не видел в нем соперника! Признавая за Канарисом многие достоинства, он тем не менее не считал его человеком, одаренным подлинно государственным умом и способностями когда-либо захватить власть… Этого Генриху Гиммлеру было достаточно.

— И все же — Думитреску! — прервал тягостную паузу Геббельс. — К тому же, насколько я понимаю, других у вас в резерве нет?! Впрочем, решать вам…

Гиммлер вскочил, словно ужаленный, резким движением сорвал с бледного носа золотое пенсне и с раздражением стал судорожно сжимать и разжимать его пружинистые рычажки.

— Простите, пожалуйста, Иозеф, — возразил Гиммлер, отчеканивая каждое слово. — Но ваше заключение является результатом очевидной и естественной неосведомленности об истинном положении дел…

Театральная поза имперского министра пропаганды, его наглая повадка вмешиваться не в свои дела возмутили и Канариса.

— Людей в резерве у нас более чем достаточно… — сдержанно произнес Канарис. — В том числе людей с именами, известными в ряде стран Европы. Для ясности отмечу, что есть кандидатуры весьма и весьма обнадеживающие…

Бескровное лицо Геббельса вытянулось еще больше.

— Кого вы имеете в виду? — резко повернувшись к начальнику абвера, нетерпеливо спросил Гиммлер.

— Генерала Антонеску, рейхсфюрер.

— М-так… — процедил сквозь зубы Гиммлер и, скрестив руки на груди, занял выжидательную позу. — Что о нем можете сказать?

— Абвер давно занят разработкой этой личности… Контакт у нас полный. Взгляды и устремления его нам абсолютно ясны. Лишь одно обстоятельство несколько настораживает…

— Какое именно? — перебил Гиммлер.

— Некоторое время генерал был военным атташе в Великобритании… — интригующе произнес Канарис и умолк. В действительности это обстоятельство нисколько не беспокоило адмирала, но он не упускал ни одного удобного случая, чтобы хоть вскользь не высказать свое подозрительное отношение к лицам, когда-либо соприкасавшимся с англичанами.

— Был военным атташе в Британии? Теперь припоминаю, кто этот Антонеску… — скороговоркой произнес Гиммлер. — Мне говорил о нем Гейдрих. Этот румын был завсегдатаем нашего клуба в Лондоне. По сведениям гестапо, весьма лестно о нем отзывался бывший председатель «англо-германского товарищества» лорд Маунттемпл.

Канарис знал все это. Знал он и многое другое из биографии румынского генерала, но не стал ни уточнять, ни излагать подробности. Желание сделать это у него отпало после сообщения Гиммлера. Он лишний раз убедился в том, что глава гестапо Рейнгардт Гейдрих все чаще и чаще бесцеремонно перехватывает агентов, которых абвер готовит долгие годы и на которых возлагает определенные надежды. И хотя внешне адмирал ничем не выдал своего неудовольствия, Гиммлер догадался, что допустил промах.

— Гейдрих мне говорил о нем в связи с тем, — поспешил он подсластить пилюлю, — что этого генерала прочили на пост председателя «румыно-германского содружества».

Канарис молчал, делая вид, будто воспринимает сообщение рейхсфюрера как обычную информацию.

— Так или иначе, господа, — вмешался Геббельс, — и Сима, и Думитреску, и этот генерал — свиньи одной породы! И альтернатива состоит в том, что, пока во главе этого племени нет человека нашей расы или хотя бы родственного нам по крови, проблему Румынии нельзя считать окончательно решенной в пользу рейха… А вы прекрасно знаете, что в настоящий момент именно эта часть Балкан больше, чем, пожалуй, любой другой район, привлекает внимание и волнует фюрера!

Каиарису надоело слушать напыщенные речи имперского министра пропаганды. К тому же он предчувствовал, что Гиммлер снова начнет полемизировать, доказывать, что после фюрера никто другой в рейхе так горячо не ратует за чистоту расы, как он.

— Вы абсолютно правы, господин доктор, — деликатно заметил Канарис. — И мне думается, что действительно, мы обязаны и можем поставить сейчас точку над «и». Если позволите, рейхсфюрер, — адмирал пристально взглянул на Гиммлера, — я изложу мнение абвера по данному вопросу.

— Да, пожалуйста…

— Вы не против, господин доктор? — обратился Канарис и к имперскому министру пропаганды.

Хитрый Геббельс сразу понял, что адмирал обратился к нему всего лишь из соображений такта. Тем не менее ому было приятно, что «легавый пес» — так он имел привычку называть в интимном кругу главу абвера — не только считается с ним, но и весьма серьезно остерегается его.

— Напротив, адмирал, — ответил Геббельс, — я с удовольствием послушаю!..

— Прежде всего, на мой взгляд, будет разумно оставить во главе легионеров, так сказать де-юре, Хорию Симу. Это избавит нас от недовольства и эксцессов, которые в противном случае возникнут среди его приверженцев. Какой-либо разлад внутри легионерского движения в настоящее время крайне нежелателен… Абвер и соответственно генеральный штаб возлагают на эту часть румынской агентуры определенные надежды, связанные с большими планами фюрера на Востоке… Затем, как мне думается, целесообразно возложить на штандартенфюрера СС Штольца, назначенного вами, рейхсфюрер, советником при нашем посольстве в Бухаресте, миссию повседневно направлять легионерское движение в нужное нам русло и неуклонно активизировать его деятельность. Таким образом, Штольц и явится руководителем легионеров де-факто…

— Разумная идея, господин адмирал! — не вытерпел Геббельс. — Не правда ли, Генрих?

Гиммлер промямлил что-то невнятное.

Канарис продолжал:

— Кроме того, полномочия находящегося со своими людьми в Румынии майора абвера Доеринга придется распространить и на членов так называемого «тайного совета» легионеров. Это даст нам возможность держать их действия под постоянным контролем. И последнее: могу взять на себя, но было бы целесообразнее вам, рейхсфюрер, попросить фон Риббентропа указать нашему послу в Бухаресте господину Фабрициусу на необходимость усилить нажим на правительство…

— С ними, я полагаю, поменьше надо церемониться! — заметил Геббельс. — Результаты будут гораздо эффективнее…

— Не исключено… — неопределенно произнес Гиммлер. — Что касается разговора с фон Риббентропом — беру на себя. А румынским генералом, пожалуйста, займитесь вплотную… Я постараюсь в ближайшие дни переговорить об этом с фюрером. Есть у меня одна идея!..

Канарис кивнул в знак полного согласия и тут же поднялся. Неожиданно поднялся и Геббельс.

— Мое присутствие на встрече с Хорией Симой излишне. Этой свинье, — с брезгливой миной сказал Геббельс, — и без того много чести, что ты, Генрих, принимаешь его… Хайль Гитлер! — просипел министр пропаганды и, переваливаясь с ноги на ногу, вышел из кабинета.

* * *

После почти двухчасового томительного ожидания Хория Сима, штандартенфюрер СС Штольц и переводчик Шмидт были приглашены к Гиммлеру.

С затаенным дыханием Сима шел по казавшемуся невероятно длинным кабинету к столу, за которым в черном мундире при единственном посеребренном погоне, скрестив руки на груди, стоял глава СС. Сквозь большие прямоугольные стекла пенсне, словно на сеансе гипноза, он неотрывно сверлил взглядом приближавшегося гостя.

Вожак легионеров все еще не решил, соблюдать ли ему официальный этикет или придать встрече дружеский характер. В последнем письме рейхсфюрер называл его «мой дорогой друг», а прибывавшие в Бухарест с директивами Берлина эмиссары неизменно заверяли его в безграничной симпатии главы эсэсовцев к «легионерам-мученикам, ведущим с продажным иудаизмом жертвенную борьбу во имя спасения отчизны от большевистского террора». В свою очередь Хория Сима на все лады превозносил историческое значение великодушной и бескорыстной заботы вождя эсэсовцев о расцвете патриотического движения чистокровных румын.

И теперь, когда долгожданная встреча с подлинным другом румын — рейхсфюрером СС и начальником германской полиции Генрихом Гиммлером сбылась, Сима почувствовал себя неуверенно, так как прием, как ему казалось, проходил в атмосфере странной сдержанности. Наконец он отбросил нахлынувшие сомнения и решительно свернул в обход стола, чтобы, вплотную подойдя к Гиммлеру, подать ему руку и, в зависимости от его реакции, возможно, даже обняться. Но едва Сима сделал три шага, как Гиммлер выбросил руку вверх и резко крикнул: