Юрий Колесников - Занавес приподнят

• Название: Занавес приподнят
• Автор: Юрий Колесников
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Роман Юрия Колесникова динамически воссоздает панораму предвоенной Европы, отражает закулисную возню различных ведомств гитлеровской Германии в канун подготовки к вероломному нападению на Советский Союз. В книге рассказывается об интернациональном коммунистическом движении против фашизма, а также разоблачается антинародная сущность сионизма и его связь с фашизмом.

Роман призывает к бдительности, готовности дать отпор любым авантюристическим проискам, которые могут привести мир к войне.

---

Солокану побледнел, сурово сдвинул брови и, слегка опустив голову, на мгновение закрыл глаза. На его щеках заходили желваки. Этот странный посетитель был первым человеком, высказавшим ему подозрение, давно уже возникшее у него самого. «Но кто он, этот Илиеску? — подумал Солокану. — Чем вызван его интерес к этому делу и какую цель преследует он своим приходом?»

Вопросы, которые стал задавать инспектор, придали беседе характер допроса. Но Захария предвидел это. Он не скрыл, что в прошлом был судим за участие в нашумевшей забастовке железнодорожников бухарестских мастерских на Гривице, не утаил и то, что отсидел свой срок и небезызвестной Дофтане.

— Стало быть, господин Илиеску и сейчас коммунист, коль скоро пришел защищать компартию? — сдержанно, не без лукавства заметил Солокану.

— Этого, господин инспектор, я не говорил, — спокойно ответил Захария. — И если вам угодно выяснять степень моей благонадежности, то вряд ли я смогу сообщить вам то, с чем пришел сюда.

Солокану понял намек. Конечно, он мог бы попытаться вырвать признание у Илиеску в его принадлежности к запрещенной компартии, мог арестовать его даже по подозрению в принадлежности к ней. Но Солокану чувствовал, что Илиеску не намерен вводить его в заблуждение, — напротив, по мотивам политическим он заинтересован в том, чтобы были установлены подлинные виновники гибели его дочери. И это последнее вполне совпадало с его собственным горячим желанием и твердым решением.

— В таком случае, я слушаю… — сказал Солокану, давая понять, что не склонен более заниматься выяснением политического кредо незваного гостя.

Изложение доказательств, которыми оперировал пришедший, не заняло много времени. Инспектор слушал настолько спокойно, что Илиеску показалось, будто его доводы воспринимаются как детский лепет и Солокану думает о чем-то совершенно другом. Это задело его, и он сказал:

— И кроме того, вы, господин инспектор, допустили большую ошибку, когда отказались вмешаться в следствие… Этого только и ждали ваши недруги. Известно ли вам, например, что жена убитого студента никогда прежде не видела тот макинтош, на котором обнаружены следы крови вашей дочери?!

Солокану взглянул на своего собеседника большими, широко открытыми глазами и, не произнеся ни слова, неторопливо вышел из кабинета.

Илиеску остался наедине с беспокойными думами о товарищах по подполью, о доме и его обитателях — старушке матери, труженице-жене и маленькой дочурке. Прошел час, другой, третий… Солокану не возвращался… Лишь поздно ночью он вернулся. И с порога едва слышно сказал:

— Пошел вон!

Захария вышел из зловещего здания, увидел над собой синее небо, мерцающие звезды, глубоко вобрал в себя чистый воздух и огляделся по сторонам. Не верилось, что он на свободе. Ему было неясно, какое впечатление все сказанное им произвело на инспектора. Подумывал Илиеску и о том, что Солокану, возможно, попытается разыскать его, чтобы продолжить прерванную беседу… или для того, чтобы запрятать в тюрьму еще одного коммуниста.

Но случилось иначе. Сигуранца с помощью провокатора раскрыла одну из подпольных организаций партии, и в гараж «Леонид и Ко» неожиданно нагрянула полиция. И вот тогда Томов, работавший в гараже вместе с Илиеску, случайно услышал за дверью диспетчерской незнакомый сипловатый голос человека, сказавшего механику, чтобы он немедленно бежал из гаража.

Илиеску удалось скрыться, хотя все выходы уже были блокированы полицией. На первой же явке Томов спросил Захарию, кто предупредил его о предстоящем аресте и посоветовал немедленно покинуть гараж, но Илиеску сказал, что не следует разглашать имя этого человека, и перевел разговор на другое.

И вот сейчас, второй раз за день, Томов слышит тот же сипловатый голос, который, как ему кажется, он слышал тогда в диспетчерской гаража.

Солокану сел в кресло с высокой спинкой, раскрыл папку и стал просматривать бумаги. Рядом с папкой на столе лежала полуметровая дубинка из круглой черной резины.

Бесшумно открылась дверь. Вошел дежурный полицейский комиссар с голубой повязкой на рукаве и что-то шепнул на ухо инспектору.

Солокану кивнул и, не отрываясь от чтения, чуть слышно сказал:

— Пусть входит.

В вошедшем Илья узнал своего земляка Сергея Рабчева.

Получив телефонограмму-вызов в сигуранцу, Сергей испугался; он работал на аэродроме Бэняса механиком в авиационном ангаре летной школы «Мирчя Кантакузино» и больше, чем кто-либо другой, был причастен к нелегальной переброске главарей легионерского движения Хории Симы и Николае Думитреску за границу на самолете.

Потому-то прежде, чем отправиться в сигуранцу, он побывал в парикмахерской Заримбы. Надо было поставить в известность шефа. Но Гицэ Заримбы не оказалось.

— Патрон уехал в Добруджу, — сухо ответила кассирша.

Рабчев окончательно сник. «Горбун, — подумал он, — должно быть, пронюхал, что сигуранце стало известно о полете самолета за границу, и дал ходу!.. А может, его уже арестовали?!»

Рабчев решил было скрыться. План у него тотчас же созрел: «Выкачу из ангара новенький «Икар»… Кстати, он заправлен по самую горловину… Под видом проверки мотора о полете махну к Карпатам… А там рукой подать до Чехословакии. Ведь ее как таковой уже нет. Теперь это протекторат. Немцы в обиду, надо полагать, не дадут. Из-за них, по существу, весь сыр-бор…» Но, продолжая рассуждать, Сергей подумал: «А почему сигуранца вызвала меня телефонограммой? Было бы что-нибудь серьезное, они бы еще ночью сами ко мне домой заявились… Прямо с постели заграбастали бы!»

И Рабчев все же решил идти в сигуранцу, хотя по-прежнему страшился. По дороге он снова пытался трезво взвесить все обстоятельства, чтобы найти способ уйти от ответственности, если речь пойдет о полете главарей легионеров за границу, и не заметил, как оказался на углу Каля Виктории и бульвара Карол, так ничего и не придумав. В полном смятении чувств вошел он в подъезд темно-серого здания префектуры.

Рабчева принял дежурный полицейский комиссар, и тут выяснилось, что в сигуранцу его вызвали всего лишь для того, чтобы узнать, с какой целью Илья Томов длительное время изо дня в день приходил в ангар. С лица Рабчева, словно мелькнувшая тень пролетевшей птицы, исчезла тревога. Он сразу обрел горделивую осанку, напыжился, а когда его ввели в кабинет, бросил надменный взгляд на арестованного земляка. Из-под широко распахнутого кожаного реглана на отвороте его пиджака виднелась никелированная свастика на лоскутке с тремя полосами цветов государственного флага.

— Господина знаешь? — спросил низенький подкомиссар, обращаясь к арестованному.

Томов глянул исподлобья на земляка и молча кивнул.

Низенький вскипел:

— Ты что, говорить не умеешь? Или язык присох?

— Знаю его… — с презрением выдавил Томов и вновь посмотрел на Рабчева.

— Кто этот господин? Как его звать?

— Рабчев. Сергей Рабчев, механик ангара авиационной школы…

— Прошу извинить, — встрепенулся Сергей, — моя фамилия Рабчу, а имя — Сержу…

— Верно, верно, — перебил его Томов. — Я не учел, что совсем недавно он стал «подлинным» румыном!

Полицейские переглянулись, и Рабчев поспешил уточнить, что вовсе не «недавно», а более года тому назад.

— Все правильно! — с усмешкой произнес Томов. — Без смены ярлыка в такое время далеко не уедешь…

— А-а! — обрадовался долговязый комиссар. — Так ты, оказывается, умеешь говорить! Вот как… Что ж, мы слушаем.

Томов молчал.

— Я понимаю, — въедливым тоном сказал низенький. — Ваша милость надеялась поступить в авиацию, чтобы потом перелететь туда, к красным? Ай?!

— Да, конечно! — в тон ему ответил Томов. — Перелететь на той модели планера, которую я еще в лицее склеил из бумаги и фанеры… Как это вы сразу не догадались?

Делавший вид, будто все это время рассматривает бумаги, Солокану поднял глаза и с любопытством взглянул на арестованного.

— О, как разговорился! — иронически заметил низенький и, уловив какой-то знак Солокану, добавил: — Что ж, в таком случае, поговорим!

Рабчев понимающе улыбнулся и, готовясь принять участие в предстоящем серьезном разговоре, выпрямился, солидно откашлялся, но… Солокану вновь подал знак комиссару, тот подошел к Рабчеву, что-то шепнул ему на ухо, и оба тотчас же вышли из кабинета.

Солокану сурово уставился на арестованного:

— Как я понимаю, господин коммунист не образумился?

Томов молчал и не шевельнулся, словно окаменел. Это был тот же голос, который он слышал за дверью диспетчерской. Теперь он уже не сомневался…

— Тебя, Томоф, спрашивают, а не стенку! — нарушил паузу низенький. — Говори правду, не то опять пустим тебя в оборот нашей «кухни»!..

Томов исподлобья взглянул на подкомиссара. Невольно подумалось, что эдакий тип ходит по городу, общается с нормальными людьми, а они, наверное, даже не подозревают, какой он выродок. Ничего не ответив, Илья с явным отвращением отвернулся от подкомиссара.