Генри Мортон - По библейским местам

• Название: По библейским местам
• Автор: Генри Мортон
• Жанр: Путешествия и география

Известный журналист, прославившийся репортажами о раскопках гробницы Тутанхамона, Мортон много путешествовал по миру и из каждой поездки возвращался с материалами и наблюдениями, ложившимися в основу новой книги. Репортерская наблюдательность вкупе с культурным багажом, полученным благодаря безупречному классическому образованию, отменным чувством стиля и отточенным слогом — вот те особенности произведений Мортона, которые принесли им заслуженную популярность у читателей и сделали их автора признанным классиком travel writing — литературы о путешествиях.

---

Он сделал паузу, его переполняли эмоции, он все еще не был настоящим монахом, еще не умер для мира.

— Я сказал ему, что должен уехать в этот монастырь! Мое единственное желание — молиться. Я не думаю ни о чем — ни о чем! — кроме пути в рай. Вы понимаете? Я использовал правильное слово?

Поразительно! Он использовал греческое слово парадизос, которое ранние отцы церкви употребляли в отношении мест обитания анахоретов; он даже не задумался, что выбрал слово, которое произнес бы святой Антоний, если бы вышел к нам навстречу из пещеры.

— А теперь, — продолжал юноша, — я молюсь, я работаю, ем, сплю и снова молюсь. Это жизнь без греха. Я люблю это место. Я здесь состарюсь и все равно буду любить его…

Мы продолжили восхождение.

— А что сказал ваш отец? — поинтересовался я.

Он коротко и печально взглянул на меня, а потом произнес фразу, словно взятую из учебника:

— Он горько плачет.

Мы карабкались по отвесному склону, отыскивая путь среди гигантских валунов, протискиваясь между скал. Глядя вверх, мы видели над головами маленькую треугольную расщелину в поверхности горы, отверстие, которого едва хватало для одного человека, — это и была пещера Антония.

Наконец мы поднялись на небольшой козырек перед входом в пещеру, вокруг была голая скала. В ясные дни Антоний сидел здесь, обращая взор к долине, и перед ним открывалась ржаво-красная каменистая равнина, ограниченная вдали полоской синей воды. Вокруг было достаточно места для бесов, которые цеплялись за выступы скал и прятались за камнями, балансируя на самом краю пропасти. Сама пещера представляла собой естественную трещину в горе, она была такой низкой, что войти можно было, лишь пригнувшись, и такой узкой, что только отшельник или очень худой человек смог бы протиснуться внутрь, не задевая стены. Сначала ничего не видно, потому что трещина уходит на тридцать футов в глубь скалы. Это настоящий горный туннель, черный, как чернила. Стоит преодолеть этот скальный коридор — и в свете спички ты видишь округлое пространство, достаточно просторное, чтобы вместить человек двадцать.

В углу устроен маленький алтарь, на нем стоят свечи, также в пещере есть расписанный деревянный ящик, хранилище потира, который достают для курбана. Молодой послушник зажег свечи и с молитвой опустился на колени перед алтарем. Через несколько минут он встал.

— Это был святой человек, — сказал он. — И теперь он в раю. Я прошу, чтобы мне удалось приблизиться к нему через молитву, потому что именно через молитву душа входит в рай.

Он вздохнул и вернулся к мирскому. Указав на грубо обработанный валун в углу пещеры, молодой человек сказал, что этот камень служил святому Антонию подушкой. Он объяснил, что раз в году все монахи обители поднимаются на гору с зажженными свечами и кадилами, чтобы отслужить курбан в том месте, где жил и умер святой.

Я спросил, читал ли он когда-нибудь об искушениях святого Антония. Он ответил утвердительно, и я подумал: наверное, лет через двадцать можно будет поговорить с ним на эту тему. Как и мы на Западе, он знал историю о встрече Антония с Павлом: как однажды святой размышлял, что ни один человек на земле не служит Богу так долго, как он сам, и вдруг посреди уединения раздался голос: «Есть тот, кто более свят, чем ты; ведь отшельник Павел служит Богу в одиночестве и покаянии уже девяносто лет». Антоний взял свой посох и отправился искать Павла. Он нашел того в горной пещере, и двое святых обнялись. Они стали друзьями, и когда святой Павел почувствовал приближение смерти, они были вместе. Желая оградить Антония от зрелища смерти, Павел отослал его с каким-то поручением, и когда Антоний вернулся к другу, он увидел, как душа Павла восходит к небесам, белоснежная и легкая, в окружении сонма святых и ангелов, которые несут ее в рай. Тогда Антоний обернул тело друга в плащ и похоронил. Затем он вернулся в свою пещеру и жил там, пока ему самому не пришло время присоединиться к избранным Господом.

Мы спустились с горы и вернулись в монастырь.

— Вы уверены, что никогда не пожалеете, что вступили сюда? — спросил я у послушника.

Не успел я произнести эти слова, как почувствовал, что в них таится искушение сатаны. Такое мог бы сказать бес.

Молодой человек взглянул на меня с бескомпромиссной решимостью маленького ребенка:

— Никогда, — твердо заявил он. — Я даже сейчас больше всего хочу удалиться в свою келью и предаться молитве.

Я подумал, что Синай мог бы быть самым прекрасным пояснением к страницам греческих рукописей, какое только можно постичь, но это странное место в пустыне погружено в непроглядный туман, окружено пеленой легенд, оно скрыто от взгляда императоров, паломников и королей, и только бледные бородатые люди многие годы преклоняют здесь колена перед Господом, удалившись в горы на краю мира.

17

Мы уезжали рано утром. Мрачный, но вежливый куммус, оживленный отец Антоний и молодой послушник вышли к воротам, чтобы посмотреть, как наши машины отправляются через пустыню. Они помахали на прощание, а потом дорожная пыль скрыла монастырь из виду.

Мы пересекли Аравийскую пустыню в направлении Нила, выехали к Эль-Васта, преодолев восемьдесят миль. И вот уже перед нами высокие дамбы и летучая черная пыль Египта, узкая полоса возделанной земли, перенаселенная ослами, водяными буйволами и верблюдами. А потом показались огни Каира. За исключением того, что пустынная дорога оказалась не хуже и не лучше, чем могла бы быть, я помню лишь одно из этого путешествия. Мы находились посреди пустыни, час за часом преодолевали расстояние и не видели ничего нового или примечательного, если не считать горящей полосы неба впереди, как вдруг на горизонте появились около тридцати верблюдов. Наши пути пересеклись.

Это был караван бедуинов. Мы подумали, что, может быть, караван идет в сторону монастыря из города Буш, и даже решили, что было бы забавно послать весточку или небольшой подарок отцу Антонию; это заставило бы его рассмеяться. И двинулись навстречу верблюдам и их погонщикам.

— Вы идете в монастырь? — спросил господин Валлинис по-арабски.

Начальник каравана, высокий худой человек с темными ногами в кожаных сандалиях примерно того же кроя, что были найдены в гробнице Тутанхамона, подошел и взглянул на нас, а затем устремил взор куда-то вдаль.

— Нет, — ответил он, обращаясь к пустыне. — Мы ничего не приносим христианам. Мы только для бедуинов.

Потом прикрикнул на верблюдов и взмахнул палкой.

В тот вечер я распрощался с господином Валлинисом и Юсуфом, двумя отличными компаньонами в путешествии, с тем, кто играл роль Улисса, и с настоящим художником кухни, мечтавшим, чтобы пустыня расцветала, словно отель «Ритц». А утром сказал «прощай» Египту и поднялся на борт корабля, который шел в Европу.

Глава десятая Римские святыни

Я заканчиваю путешествие в Риме, где посещаю места, связанные с апостолами, и спускаюсь в катакомбы. Я присутствую на торжественной церемонии над гробницей святого Петра и завершаю путь у руин Остии.

1

На Пьяцца ди Сан-Пьетро в Риме находится маленькое кафе, которому удается выживать на заполненной машинами автомагистрали, а его территория условно отмечена деревцами в зеленых горшках.

Я много раз пил там кофе и ликер «Сан-Пеллегрино», чуть приправленные дорожной пылью, поднятой проходящими мимо автобусами и такси, ногами монахов и монахинь, монсеньоров и пилигримов, а также обыкновенных туристов, вроде меня. Я очень люблю это скромное кафе, и когда оно исчезнет в результате реализации очередного проекта по благоустройству города, — как происходит со всеми дорогими сердцу приметами города, если живешь достаточно долго, — Рим для меня потеряет один из сентиментальных маяков, которые позволяют нам говорить, что мы любим то или иное место. Никто не может по-настоящему любить город: что мы любим на самом деле, так это встречи с самими собой в избранных нами заветных уголках.

Первое, что я делаю, вновь оказавшись в Риме, — гуляю вдоль Тибра; я обязательно пересекаю мост Сант-Анджело, чтобы заглянуть в небольшое кафе на Пьяцца Рустикуччи. С чувством глубокого удовлетворения я вижу, что там ничего не изменилось: так же пыльно и так же близко от проезжей части; маленькие столики теснятся на ограниченном пространстве, а официант отгоняет салфеткой невидимых мух. Когда сидишь там, прямо перед тобой открывается вид на самую величественную площадь в мире. В центре высится обелиск из асуанского гранита, бывший свидетелем смерти святого Петра, по обеим сторонам от него — фонтаны, выдувающие в воздух белые водные фигуры, которые напоминают плюмажи на шлемах стражников, а позади возвышается собор Св. Петра, тронутый светом раннего утра.