Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).

• Название: Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).
• Автор: Александр Зимин
• Издательство: Мысль
• Жанр: История
• Год: 1982

В книге автор прослеживает изменения экономической жизни, классовой борьбы, общественно-политической мысли, происшедшие в России после ее освобождения от иноземного ига. Используя большой фактический материал, автор исследует героические страницы истории Российского государства периода становления его на путь самостоятельного экономического и политического развития, когда ненавистное иго было уже сброшено. Большое внимание в книге уделено международной деятельности русского правительства, роли окрепшего государства в европейской политике.

---

Социальная структура общества ко времени создания Судебника упростилась. Законы Древней Руси знали смердов, рядовичей, закупов, изгоев, холопов и простых общинников-людинов. Теперь же законодатель имел дело только с холопами (ст. 17 и др.), крестьянами (ст. 57) и свободным человеком вообще. Все формы отношений, вытекающие из договоров займа и найма, передаются на усмотрение самих сторон и изымаются из ведения великокняжеской власти.

Судебником не исчерпывалось все законодательство. Нормы церковного суда записаны были в Кормчей и княжеских уставах (Владимира и Ярослава). Да и Русская Правда все время находилась в поле зрения юристов, поскольку многие ее нормы сохраняли действенность и использовались в текущем судопроизводстве. О жизненности института «сочения следа» (по нормам ст. 77 Пространной Правды) даже в XVII в. писал В. Г. Гейман. Большой интерес к Русской Правде проявился и в том, что ее текст часто переписывался (вместе с другими законодательными актами) именно в изучаемое время. Так, около 25 списков Пространной Правды датируется XIII–XV вв., причем 15 из них падают на конец XV в., когда в Москве происходили кодификационные работы. Нормы важнейшего законодательного памятника Древней Руси интересовали юристов не только как источник для создания общерусского законодательного кодекса, но и как материал для практического судопроизводства.[407]

Создание Судебника 1497 г. — заметная веха в истории русского законодательства. В ряде стран Европы (в том числе в Англии и Франции) общегосударственных кодексов еще не существовало. Именно поэтому имперский посол С. Герберштейн, побывавший в начале XVI в. в Москве, перевел на латинский язык значительную часть Судебника. Он представлял большой интерес для немецких юристов, составивших только в 1532 г. общегерманский свод законов.[408]

Заговор Владимира Гусева

Прошло только три месяца после утверждения Судебника 1497 г., как в Москве произошли чрезвычайные события. Наиболее ранняя и подробная их версия содержится в памятниках, основанных на летописном своде, составленном около 1500 г.: в так называемом «Отрывке летописи по Воскресенскому списку» и Новгородском своде 1539 г.[409]

В 1500 г. у власти еще был Дмитрий-внук и виновником событий прямо назывался княжич Василий: «В лето 7006 декабря восполелся князь великий Иван Васильевичь всеа Русии на сына своего, на князя Василья, и посади его за приставы на его же дворе того ради, что он, сведав от дьяка своего, от Федора Стромилова, то, что отец его, князь великий, хочет пожаловати великим княжением Володимерским и Московским внука своего, князя Дмитрея Ивановича, нача думати князю Василью вторый сатанин предотеча Афанасий Аропчонок; бысть же в думе той дьяк Федор Стромилов, и Поярок, Рунов брат, и иные дети боярские, а иных тайно к целованию приведоша». Итак, выясняется, что коронация готовилась до раскрытия заговора Владимира Гусева, а его фактическим главой был княжич Василий, посаженный в конечном счете «за приставы». Заговорщики хотели, чтобы Василий «отъехал» от своего отца, что было одной из обычных форм удельного протеста, и собирались «казна пограбити на Вологде и на Белеозере и над князем над Дмитреем израда учинити». Расправа была жестокой: заговорщиков «казниша… на Москве на реце по низ мосту шестерых, Афонасу Яропкину руки да ноги отсекли и голову ссекоша, а Поярку, Рунову брату, руки отсекше и голову ссекоша, а дьяку Федору Стромилову да Володимеру Елизарову, да князю Ивану Палецкому Хрулю, да Щевью Скрябина, сына Стравина, тем четырем главы ссекоша, декабря 27; и иных многих детей боярских велел князь великий в тюрьму пометати». Заговор, следовательно, был многочисленным. Активную роль в нем играла и жена Ивана III — Софья Палеолог, на которую государь наложил «опалу» за то, что «к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих, князь великий велел их казнити, потопити в Москве-реке ношию, а с нею с тех мест нача жити в брежении». Далее в «Отрывке» идет краткое сообщение о коронации 4 февраля Дмитрия Ивановича.[410]

Последовательность событий, по Уваровской летописи (свод 1518 г., восходящий к своду 1508 г.), такова: в декабре 1497 г. государь «по дияволю действу въсполеся» на Василия и Софью и «в той опале» 27 декабря казнил шестерых названных выше детей боярских; затем говорится о коронации Дмитрия-внука. Итак, виновником оказывается не княжич Василий, а зломудрый дьявол. Сходный рассказ помещен в Холмогорской летописи. В Типографской летописи известие о коронации Дмитрия совмещено с заметкой о Судебнике («суд судити бояром по судебнику, Володимера Гусева писати»), а после изложения апрельских событий 1498 г. есть запись о казни В. Е. Гусева с товарищами, но нет сведений об опале на Василия Ивановича. Составитель Степенной книги, отмечая пожалование Василия Новгородом и Псковом в 1499 г. и прощение Софьи, вскользь упоминает, что за два года до того Иван III «некоих ради людьских крамол, гнев имея на них», «благословил» Дмитрия-внука великим княжением. В дополнительном тексте Хронографа о поставлении Дмитрия, опале Василия и Софьи и казни Гусева говорится без объяснения причин. Аналогичное сообщение приводится в одном Кирилло-Белозерском летописце. В Волоколамском летописчике говорится лишь о казни «Федора Страмилова с товарыщи». В кратком Погодинском летописце есть только запись о коронации. В Тверском сборнике сообщается лишь о казни В. Гусева с товарищами.[411]

Существует несколько попыток объяснить события 1497 г. и определить состав сторонников Дмитрия-внука. По Н. М. Карамзину, верному официальному монархическому взгляду, дьяк Ф. Стромилов и «некоторые безрассудные молодые люди» уверили «юного Василия», что «родитель его хочет объявить внука наследником», и предложили ему «погубить Дмитрия». Будущий монарх оказывался ни при чем — все объяснялось «безрассудством» его не в меру горячих доброхотов. С. М. Соловьев пытался найти в этих событиях некую закономерность и считал, что князья и бояре поддержали Елену Стефановну, «на стороне же Софии и сына ее Василия мы видим только детей боярских и дьяков». Эта точка зрения на долгое время утвердилась в литературе. Ее придерживались, в частности, И. И. Смирнов и автор этих строк.[412]

Первым подверг критике традиционный взгляд С. Б. Веселовский, показавший, что В. Гусев (которого он продолжал считать составителем Судебника) и его сподвижники были связаны с удельными дворами. По Я. С. Лурье (впервые разорвавшему связь Гусева с Судебником), этот деятель был «представителем феодального блока, пытавшегося привлечь Тверь на свою сторону». Итак, построение Соловьева было как бы перевернуто: Софья и Василий становились знаменем аристократических кругов, а Дмитрий и Елена — лидерами дворянства. Эту оценку расстановки сил принял и К. В. Базилевич. Л. В. Черепнин связывал настроения Гусева с углицким удельным двором и считал его казнь продолжением «удара, нанесенного Иваном III по углицкой самостоятельности» в 1491 г. К этому же мнению склонился и Д. Феннел, связывающий возвышение Дмитрия-внука со стремлением Ивана III заручиться союзом со Стефаном Великим. По Феннелу, группировка княжича Василия была пробоярской. Принимая эту гипотезу, Д. Фаин отмечает, что звезда Дмитрия взошла, когда Стефан вступил в войну с Польшей и Литвой. Софья, по его мнению, больше, чем Елена Стефановна, была заинтересована в мирных отношениях с Литвой, ибо ее дочь была литовской великой княгиней, а племянница бежала туда вместе с кн. Василием Верейским. Проримские связи Софьи также способствовали ее примирительным настроениям, ибо Рим, стремясь к организации антиосманской лиги, был заинтересован в мире России с Литовским княжеством. Точку зрения Д. Феннела позднее разделили Я. С. Лурье и С. М. Каштанов. В 1497 г. Иван III выдает жалованные грамоты на земли Ростовского, Углицкого и Вологодского уездов и расширяет владения волоцких князей в Тверской земле. Это мероприятие, по мнению С. М. Каштанова, продиктовано было стремлением нейтрализовать здесь влияние Василия, К перечисленным уездам он добавляет и Белоозеро, недавнее владение верейского князя. Победа Дмитрия-внука, по Каштанову, по-видимому, «имела ясно выраженную антиудельную направленность и означала торжество самодержавия».[413] К его возвышению привела реальная опасность, грозившая Ивану III со стороны княжича Василия. И. Б. Греков считает группировку Дмитрия-внука «протурецкой».[414]

Чтобы разобраться в событиях, обратимся к биографическим сведениям о сторонниках княжича Василия. Отец Владимира Гусева — Елизар некоторое время (1448 г.) находился при дворе кн. Ивана Андреевича Можайского, а в 1478 г. был боярином кн. Андрея Васильевича Меньшого. Его дети не занимали видного положения. Юшка Елизаров — человек из «Тферьские земли» сына Ивана III — Ивана Молодого (1488 г.). Осенью 1492 г. он бежал в Литву. Младшие братья Владимира — Василий и Михаил — служили кн. Юрию Ивановичу Дмитровскому.[415]