Тенцинг Норгей - Тигр снегов

• Название: Тигр снегов
• Автор: Тенцинг Норгей
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

29 мая 1953 года два альпиниста, Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей, впервые вступили на вершину Эвереста. Данная книга представляет собой автобиографию Тенцинга, записаннную с его слов Джеймсом Рамзаем Ульманом.

---

Когда я подрос, было решено, что я должен стать ламой. Меня послали в монастырь, обрили мне голову и одели послушником. Но скоро один из лам (а они не всегда такие уж святые!) рассердился на меня и ударил по голове дубинкой. Тогда я убежал домой и сказал, что больше не пойду туда. Мои ро­дители всегда любили меня – они не послали меня обратно в монастырь; но иногда я задумываюсь, что бы случилось, если бы я вернулся. Кто знает, возможно я был бы сегодня ламой. Бывает, когда я рассказываю эту историю, мои друзья говорят: «А, вот из-за чего ты помешался на горах – стукну­ли по черепу!»

Единственными в Соло Кхумбу, кто умел читать и писать, были несколько лам. Однако писали они, разумеется, не на шерпском языке (ведь у нас нет пись­менности), а на классическом тибетском, который яв­ляется языком северного буддизма. Как бы то ни бы­ло, убежав из монастыря, я потерял единственную на­дежду получить образование. Теперь в Намче Базаре есть небольшая светская школа, не ахти какая, но все-таки школа, а в мою юность никакой не было, так что я проводил время подобно всем моим сверстникам: играл и работал. Конечно, я многое успел забыть с тех пор, но кое-что запомнилось очень хорошо. Помню, как я катался верхом на старшем брате, которого теперь давно уже нет в живых… Скот теснился зимой в первом этаже нашего дома, и я запомнил запах па­ра, который стоял густым облаком вокруг животных, когда они приходили с холода. А сами мы теснились почти так же в маленьких каморках на втором эта­же – шум, гам, с кухни проникает дым и чад, но мы счастливы и довольны, потому что другой жизни не знаем.

Некоторые отцы обращались с детьми сурово и же­стоко. Не таков был мой отец. Я был очень привязан к отцу и любил приносить ему что-нибудь или делать для него что-то даже тогда, когда меня об этом не про­сили. Еще я любил сидеть рядом с моей старшей се­строй, когда она доила яков; она давала мне пить теп­лое парное молоко.

Сестру звали Ламу Кипа, она была для меня вто­рой матерью. Позднее она стала «ана ла» (монашкой) в монастыре в Тьянгбоче, где оставалась семь лет. Помня, как она жалела меня, когда я был совсем ма­леньким, я часто приносил ей еду. Там Ламу Кипа познакомилась с одним монахом, ламой Нванг Ла, и в конце концов они вместе ушли из монастыря и поженились. Наша религия не видит ничего предосу­дительного в том, чтобы монах и монахиня пожени­лись, только они не могут оставаться в монастыре. С тех пор Нванг Ла стал своего рода «домашним ла­мой» нашей семьи. Много лет он жил с Ламу Кипа в Соло Кхумбу. После экспедиции 1953 года я забрал их к себе в Дарджилинг, где они и живут теперь со своими детьми. Их сын, Гомбу, ходил со мной в том году на Эверест и дважды поднимался до Южного седла; хотя ему всего двадцать лет, он один из лучших молодых шерпов-восходителей.

Однако сейчас я рассказываю о том, что происхо­дило задолго до рождения Гомбу, когда я еще и не слыхал слова «Эверест». В детстве я, конечно, не раз видел на севере вершину, которая возвышалась в не­бе надо всеми остальными горами, но тогда она назы­валась не Эверест. Она называлась Чомолунгма. Обычно говорят, что Чомолунгма значит «Богиня – мать вселенной», иногда «Богиня – мать ветров». Но когда я был мальчиком в Соло Кхумбу, это слово означало ни то, ни другое, оно означало «Гора, такая высокая, что через нее ни одна птица не может пере­лететь». Так рассказывали своим детям все шерпские матери, так рассказывала мне моя мать, и это имя го­ры, которую я люблю, по-прежнему нравится мне больше всех.

Для меня, как и для всех детей, мир был поначалу очень мал. Он включал отца и мать, братьев и сестер, наш дом, нашу деревню, поля, пастбища и яков. На севере высились могучие вершины, на востоке и западе – другие горы, на юге терялась в лесах Дуд Коси, а о том, что лежало за всем этим, я ничего не знал. Но по мере того как я рос, я все больше узнавал о внешнем мире. Прежде всего о Тибете и о его свя­щенном городе Лхасе, о котором много говорили мои родители и ламы. Искренне верующие люди, отец и мать мечтали совершить паломничество в Лхасу, но путь был слишком долог и дорог, и они так и не по­пали туда.

Уже взрослым я понял, что кое в чем отличаюсь от большинства людей моего народа. Думаю, это от­личие зародилось еще в детстве. Помню, что я был очень застенчив и сторонился сверстников. Когда другие мальчики бегали друг за другом или играли глиной и камнями, я сидел один и мечтал о далеких краях и больших путешествиях. Я представлял себе, что пишу письмо одному знатному человеку в Лхасе, потом он приезжает и увозит меня с собой. Или, что я иду туда во главе большой армии. Иногда я сме­шил отца, прося его дать мне лошадь, чтобы я мог отправиться в путь. Всегда – ребенком, юношей, взрослым я хотел путешествовать, двигаться, путеше­ствовать и видеть, путешествовать и открывать; оче­видно, это стремление и определило весь ход моей жизни.

Мечты о Лхасе относятся к ранним годам моего отрочества. Потом я услышал и стал думать о других местах. Уже много лет шерпы из Соло Кхумбу ходили через горы и через лес в Дарджилинг, чтобы работать на чайных плантациях, или носильщиками, или рик­шами; возвратившись домой, они рассказывали о ви­денном. А затем началось нечто еще более интересное. Англичанин Келлас, путешественник и альпинист, нанял несколько шерпов в Дарджилинге сопровождать его в горы; несколько позже генерал индийской ар­мии Брюс тоже брал с собою шерпов в свои экспеди­ции, и вскоре большинство дарджилингских шерпов стали постоянно работать носильщиками и рабочими в экспедициях на гималайские вершины. Уже тогда, хотя в то время я, конечно, еще не знал об этом, наш народ стал приобретать славу лучших среди всех горцев, и эту славу мы с тех пор с гордостью сохра­няем.

В 1921, 1922 и 1924 годах состоялись первые три знаменитые экспедиции на Эверест, и в них участво­вали многие шерпы из Дарджилинга и Соло Кхумбу. Сколько было потом рассказов о чилина-нга – так мы называем людей из далеких краев – и о восхож­дениях почти до небес! Многие приходили в необыч­ной одежде и больших ботинках, каких мы никогда не видали до тех пор. Все это до того увлекало меня, что однажды я даже заплатил деньги, чтобы мне только позволили надеть такие ботинки, но они ока­зались настолько тяжелы и велики, что я не смог сту­пить в них и шагу… Эверест, Эверест – все говорили об Эвересте; тогда я и услышал впервые это слово. «Что такое Эверест?» – спросил я. «Это то же, что Чомолунгма, – отвечали они, – только мы были по ту сторону ее, в Тибете. Чилина-нга говорят, что это самая высокая гора в мире».

В 1922 году семеро шерпов погибли во время вос­хождения; все наше племя тяжело переживало это ужасное несчастье. Однако в 1924 году в горы пошло больше людей, чем когда-либо. Как раз в этом году альпинисты Меллори и Ирвин пропали недалеко от вершины. Я узнал их имена от возвратившихся домой солокхумбских шерпов-носильщиков и запомнил на­всегда. Двадцать девять лет спустя, когда мы с Хил­лари взошли на вершину, мы осмотрели все кругом, чтобы проверить, удалось ли им добраться туда перед гибелью. Мы ничего не нашли.

Никто из моей семьи не участвовал в этих первых экспедициях. Сам я отдал бы все, чтобы участвовать, но был слишком молод. Затем на некоторое время экспедиции прекратились, и в Соло Кхумбу все потек­ло по-старому. Я уже достаточно подрос, чтобы рабо­тать вместе с отцом и старшими братьями, а дел всегда было много. Мы выращивали картофель, яч­мень и немного цампы (своего рода кукуруза), смот­рели за своими овцами и яками, которые давали нам молоко, масло и грубую шерсть для одежды. Прику­пать нам приходилось только соль, иногда немного вяленого мяса из Тибета. Убой скота в Непале осуж­дается, так как большая часть страны хиндская. Да и у большинства буддистов существует такой запрет, поэтому мы не забивали своих яков. Правда, зато иногда выпускали немного крови из шеи яка, не уби­вая его, и смешивали эту кровь с пищей. Мы чувство­вали, что это укрепляет нас – вроде переливания крови, которое делают теперь больным в госпитале. Помню, что такие кровопускания делали обычно осенью, с наступлением холодов, причем не только ради нашего здоровья, но и для самих яков. После то­го как яки все лето хорошо отъедались на пастбищах, они часто становились задиристыми и дрались между собой или убегали, и кровопускание только успокаи­вало их.

В прежние времена моя семья была очень бедной. Но, видно, я и в самом деле родился счастливым, по­тому что после моего рождения все стало меняться к лучшему. В тот же год яки принесли сто телят, и пос­ле этого у нас бывало до трехсот-четырехсот яков од­новременно. Как я уже говорил, наш дом был невелик и перенаселен. Мы ели самую простую пищу. Зато ее всегда было достаточно, и я не помню, чтобы мне при­ходилось ходить голодным; а из шкур и шерсти яков – мы снимали с них шкуры, когда они умирали есте­ственной смертью, – мы делали теплую одежду, ко­торая согревала нас в течение долгой холодной зимы. В отличие от других народов Востока, живущих в бо­лее теплом климате, в Соло Кхумбу носят обувь – сапоги из войлока и кожи, вроде тех, которые можно увидеть в Тибете. Я не помню, чтобы мне хоть раз в жизни пришлось ходить босиком. Непальцы и индий­цы ходят без обуви по самой колкой земле, но для ме­ня это было бы такой же задачей, как для жителя Запада.