Николай Сергиевский - На заре царства

• Название: На заре царства
• Автор: Николай Сергиевский
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0042-х

Исторический роман Н. Сергиевского рассказывает о  последнем периоде Смутного времени (1610–1612), когда после свержения группой бояр Василия IV Шуйского было создано боярское правительство во главе с Ф. И. Мстиславским — Семибоярщина.

---

Паук теперь разыскал их, нашел почти поправившимися: хотя у них еще не вполне зажили раны, но они уже выходили и чувствовали себя достаточно бодро. Появление Паука немало смутило их, они заподозрили, не готовит ли он им ловушку. Но когда тот передал им предусмотрительно врученную Алениным верительную грамотку и рассказал о предстоявшем спасении Наташи, оба радостно воспрянули духом и дали обещание принять участие и помочь в похищении девушки.

Днем похищения выбран был четверг на Фоминой неделе. В этот день Аленин, Яша и Алексей должны были на заходе солнца встретиться в глухом проулке возле задней стороны сада Равулы Спиридоныча и осторожно трехкратным свистом вызвать из сада Наташу. О бегстве верхом нечего было и думать: в пределах города четверо всадников обратили бы на себя внимание. Решено было, что Наташа, выйдя в проулок, быстро переоденется в мужское платье, а затем все четверо пешком выберутся из города и, уже перейдя Яузу, Аленин с Наташей сядут на приготовленных коней, а Алексей и Яша присоединятся к троицкому отряду Палицына.

В напряженном ожидании прошло время до условленного дня встречи. Наконец наступил четверг. Стоял теплый погожий весенний вечер. В конце дня Ульяниха вывела Наташу погулять в сад. С утра она осторожно подготовила девушку к предстоявшему событию. Сообщение это, мысль о возможности свободы, о свидании с Дмитрием, а затем с отцом вызвали у нее порыв восторга. Как ни была взволнована она, но чтобы не выдать себя и Ульяниху, слегка успокоилась, проявила самообладание и стала ждать вечера. Однако радость оживляла лицо румянцем, поднимала настроение, просвечивала в улыбке, звучала в голосе.

Пока Наташа гуляла в саду, Равула Спиридоныч по обыкновению наблюдал за нею из окна. Ульяниха знала об этом и боялась, как бы боярин не выследил их, когда они пойдут к калитке. И вдруг произошло то, чего они обе и не ожидали.

Солнце уже садилось, наступало условленное время. И только Наташа со своей пестуньей собрались свернуть по боковой дорожке в глубь сада, как вдруг на крыльце появился Равула Спиридоныч. Он уже несколько дней держался и по совету Ульянихи не показывался на глаза Наташе, выжидая, пока Ульяниха подготовит девушку к новому свиданию. Теперь, понаблюдав из окна за Наташей и заметив оживление на ее румяном лице, он понял по-своему эту перемену, решил, что девушка, очевидно, примирилась со своей участью, поправилась и настало благоприятное время для примирения. И в веселом настроении, слегка под хмельком, посмеиваясь, он вышел в сад.

Наташа чуть не ахнула. Но она сдержала себя, поняв, что только смелость и самообладание могут выручить ее из беды, и как ни испугалась, но наружно ничуть не изменилась. Заложив руки в карманы кафтана, Равула Спиридоныч, продолжая посмеиваться, подошел к ней.

— Чтой-то, боярышня, повеселела ты будто? — игриво спросил он. — Аль оправилась от немочи лихой?

— Спасибо, боярин, оправилась, — бойко ответила Наташа и даже заставила себя улыбнуться.

— Всем ли довольна — уходом, едой? Нужды какой не терпишь ли? — продолжал Цыплятев, жадно рассматривая ее. — Приказать ли чего не изволишь? Всякое хотение твое исполнится.

Томительно шло время. Каждую минуту мог раздаться призывный свист. Вся душа трепетала в Наташе. Но она продолжала владеть собой и улыбаться.

— Благодарствуй, боярин, на ласковом слове, — так же беспечно ответила она, — всем довольна, за хлеб-соль спасибо.

Наташе почудились сдержанные голоса за оградой и приближавшиеся шаги. Каждое мгновение было дорого.

— Не грех и сейчас о хлебе-соли подумать, — заметил Цыплятев. — Солнышко садится. Время ужинать. Не изволишь ли?

— Спасибо, боярин, и точно будто есть захотелось, верно, от свежего воздуха, — не моргнув глазом, ответила она.

— Ко мне бы пожаловала, вместе бы и откушали, а? — осторожно подошел Равула Спиридоныч к своей цели.

— Что ж, если сладко попотчуешь, боярин… вдвоем веселее…

Вдали довольно явственно раздался тонкий осторожный призывный свист. В волнении Цыплятев не обратил на него внимания. Ласковое обращение Наташи вскружило ему голову.

— Уж так, боярышня, попотчую! — восторженно сказал он. — Птичьего молока и того достану, если прикажешь. Пойду устрою пир. Приходи, чур.

— Приду, приду… Маленько погуляю, покуда позовешь.

— Ладно.

И Равула Спиридоныч легкой и быстрой походкой, полный заманчивых надежд, направился к дому.

Глава XXVIII Тайна, подслушанная степью

Вторично раздался призывный свист, и нельзя было мешкать. А Ульяниха смутилась и готова была передумать. При таких осложненных обстоятельствах решиться на осуществление плана было слишком дерзко и опасно. Однако думать было поздно. И испугала к тому же ответственность перед Пауком. И, не раздумывая дольше, Ульяниха поспешила за Наташей, бежавшей в глубь сада.

Вот и калитка. Ржаво прохрипела давно не отмыкавшаяся задвижка, с трудом поддавшаяся. Мгновения казались вечностью. Еще усилие, дверь распахнулась, Наташа выскочила в проулок, калитка за ней стремительно захлопнулась, и — пленница была на свободе.

Но радоваться, говорить, обсуждать, расспрашивать было не время. Еще дороже была теперь каждая минута. Аленин с Яшей и Наумовым держали наготове припасенный наряд: сапоги, штаны, кафтан — все большое, чтобы быстро одеться. С ловкостью, удесятеренной опасностью, как бы привычно, Наташа стремительно переоделась. Наумов лихо надел ей колпак на голову — и из Наташи, у которой после стрижки со времени смерти матери волосы мало еще отросли, — вышел молодец молодцом. Не узнать!

Все трое, продолжая хранить молчание, быстро зашагали по проулку. Вдруг Наташа вспомнила:

— Беда! Боярин сейчас спохватится. Ждет он меня к ужину. Пошлет в сугону[107].

— Как же быть? — невольно замедлил шаги Аленин.

— Конно бы, — откликнулся Яша.

— Где его возьмешь! — заметил Наумов.

В напряженном раздумье они продолжали путь.

— К Симеону! — вспомнил и решил вдруг Аленин. — Недалеко. Мигом дойдем. Там до ночи обождем. Авось не сыщут.

Они свернули в боковую улицу, ускорили шаг, прошли с полверсты, дошли до часовни, спустились в подземелье и вздохнули свободно.

В жуткой обстановке среди раненых и умиравших незаметно прошел для Наташи и Аленина первый час свиданья после долгой разлуки.

Темной ночью вышли они из подземелья. Опасен был этот недолгий путь по городу, занятому поляками. Но счастье им пока покровительствовало. Встречных не было. На той стороне Яузы мелькали сторожевые костры своих, они бегом добежали до них — впереди лежал уже безопасный путь. В условленном месте они нашли лошадей.

— Куда же теперь? — спросила Наташа.

— К Троице, к Матвею Парменычу. Там спокойно тебе будет, — сказал Аленин. — О сговоре моем с Пауком, о желании спасти тебя и боярину покуда не говорил, в удаче уверен не был, зря тревожить старика не хотел; и так уж сколько он из-за тебя намучился. Ну, а теперь свезу радость. Коли тяжел мой грех перед Матвеем Парменычем, так ныне, чаю, позабудется вся моя вина. Садись, Наталья Матвеевна.

Она ловко вскочила на коня. Ходкой рысью они двинулись вперед, вскоре миновали стан подмосковный и выехали в приволье лугов, залитое лунным светом. Ехать им предстояло часа три. Боясь, что девушка с непривычки устанет от верховой езды, Аленин замедлил ход. И зашел между ними нескончаемый разговор. Он чувствовал потребность рассказать Наташе обо всем им пережитом и своей жизни в разлуке с ней, об увлечении Мариной и снять с совести тяжесть этого греха. Долог был разговор. Надо было вспомнить все со времени отъезда за границу, чтобы понять причину всего случившегося. В чистосердечной исповеди Аленин не жалел себя, не оправдывал, но бичевал и обвинял. Хотелось резче очертить свои грехи, чтобы полнее было оправдание и прощение, если он их заслужит.

— Такова моя жизнь, Наталья Матвеевна, — сказал он, закончив исповедь. — Вся она перед тобою без утайки. Во власти твоей казнить или миловать. Скажи же свое конечное слово.

Кони, пофыркивая, шли шагом. Залитая лунным светом, степь обдавала их волнами свежего аромата, звенела созвучным пением тысячи кузнечиков, тепло июльской ночи ласкало. Забылись на время ужасы всего ими пережитого и всего переживаемого сейчас Москвой, и душа растворялась в безотчетном желании мира, прощения и радости. И как аромат цветов под ногами коней, как пенье кузнечиков, их души, объятые этим желанием примирения, сливались в одном порыве к дружбе и давно понятой, но никогда не высказанной любви, чтобы вместе найти силу бодрости и взаимной поддержки для преодоления неизбежных пока грядущих трудностей жизни.

Как бы чувствуя порыв их влечения, кони дружно шли в ногу, теснясь друг к другу. Опустив голову, ехала Наташа. После выслушанного рассказа она приняла решение. Но волнение мешало говорить. А говорить нужно было.