Генри Олди - Чудовища были добры ко мне

• Название: Чудовища были добры ко мне
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Однажды в подземельях Шаннурана, где властвует чудовищная Черная Вдова, сошлись трое: мальчик Краш, приемный сын Вдовы, великий маг Симон Пламенный и авантюрист Вульм из Сегентарры. Двадцать лет спустя судьба вновь сводит их вместе. Мальчик вырос, откликается на прозвище Циклоп и носит кожаную повязку, закрывающую лоб. Маг после битвы с демоном тяжело болен – и вынужден искать помощи у Циклопа. Что же до авантюриста, то он хорошо усвоил, что лишь драконы смеются последними. Зимой, в снегах, заваливших мрачный город Тер-Тесет, этой троице будет жарко. Гибнет настройщица амулетов Инес ди Сальваре, которую болезнь превратила в чудовище, и Циклоп – верный слуга Инес – решает продолжить исследования хозяйки, над которыми смеялись сильнейшие волшебники округи…

Роман «Циклоп» авторы посвятили Роберту Говарду, одному из отцов современной фэнтези. Впрочем, декорации «меча и магии» лишь оттеняют реалистичность повествования. Первая книга романа включает в себя также рассказы «Сын Черной Вдовы» и «Принц тварей» – картины прошлой жизни героев.

---

Танни, дрожа от страха, притих. Отец вскинул его на плечо. Вновь заскрипел снег. В пыльное узилище проникла струйка воздуха – зимнего, студеного. Край ковра слегка отогнулся. Дышать стало легче. При каждом торопливом шаге отца Танни немилосердно встряхивало, но он терпел без звука. Если отец сказал: «Молчи!» – он будет молчать.

Отец знает, что делает.

Надвинулся гул голосов. Снова раздался крик – кричала женщина.

– Папа! Эльза, сивилла! Спаси ее!

– Заткнись! – страшно прорычал отец над самым ухом. И, понизив голос, зашептал едва слышно: – Молчи, сынок! Молчи! Убежала твоя Эльза, ничего с ней не сделают! Нам бы самим ноги унести… Ты, главное, молчи, прошу тебя!..

И отец взревел так, что у Танни даже сквозь ковер заложило уши:

– Бей погань! Бей изменников!

– Бей! – радостно подхватили рядом.

– Бей уродов!

– Смерть ведьмам!

– Жги!

Вокруг орали, смеялись. Что-то трещало, грюкало. Женский крик затих. В ковер просочился запах гари. Танни едва не закашлялся. Сердце так грохотало в груди, что мальчик был уверен: его слышно в городе. Молчи, не молчи… Госпожа Эльза! Отец просто хочет его успокоить! Он не знает, что с сивиллой. Светлая Иштар, помоги, защити! Пусть Эльза спасется! Ведь это не она кричала. Точно, не она! Другая…

– В грот! Все в Янтарный грот!

– Разнесем гадское логово!

– Спалим!

– В грот!

– В грот! – подхватил отец. – Бегом, парни!

Скрип снега, топот ног, крики…

Похоже, отец потихоньку отстал от толпы и теперь шел в другую сторону. Танни не сообразил, в какой момент вопли начали удаляться. Он не видел разгромленного, горящего госпиталя. И хорошо, что не видел. Снег, еще утром девственно-чистый, истоптала сотня ног. Белое покрывало зимы пятнали отвратительные проплешины: гарь, кровь… Полыхали бараки. Натужно чадил масляной копотью, отказываясь разгореться как следует, каменный дом в центре поселка. Искалеченный, разоренный, с дверьми, сорванными с петель, с выбитыми окнами, дом сопротивлялся до последнего – если не озверевшей толпе, то хотя бы огню. На ступеньках у дверей лежал труп женщины: глаза выколоты, живот вспорот. В сугробах, в дверях бараков, на протоптанных дорожках скорчились другие тела. Сивиллы, изменники… Тем, кого прикончили сразу, размозжив череп молодецким ударом, повезло. Остальные умирали скверным образом. Неходячие сгорели заживо в бараках. Поселок опустел. Мертвецы, огонь и смрадный дым. Опьянев от крови и безнаказанности, толпа валила к Янтарному гроту – довершить начатое.

И лишь один человек, укрывшись от погромщиков в лощине, спешил сейчас к городу, время от времени поправляя на плече тяжелый ковер. Уж если жечь и громить – почему бы заодно не поживиться? Невелика добыча – ковер, но какая есть. Кто раньше подсуетился – тот и прихватил чего получше. Не возвращаться же домой с пустыми руками?

В городе буйствовали мародеры. Отец Танни очень надеялся, что человек с ковром на плече не вызовет у них лишних вопросов. Сегодня он впервые благодарил судьбу за то, что стал грузчиком.

Иначе не донес бы.

6

– …молчи и слушай. Понял? Ты как там?

Танни не ответил. Лишь громко шморгнул носом, давая отцу знать: с ним все в порядке, не задохнулся. Скрип снега под ногами. Тяжкое дыхание отца. Больше – ничего. Они остались одни.

– Наш король умер.

Танни беззвучно ахнул. Ему казалось, что король вечный.

– Объявили – сливами объелся. Желудок не сварил. А я так думаю: отравили его, короля нашего. Сыночек любимый и отравил. Только ты молчи, понял! Молчи. Я говорить буду, пока тут пусто.

Противореча собственным словам, отец на долгое время умолк. Скрип-скрип, скрип-скрип. Кар-р-р! – ворона. Далеко, еле слышно…

– Теперь у нас королем Ринальдо. Ринальдо Третий, значит. Новое величество еще с ночи, вместо чтоб траур по батюшке объявить, велел в город бочки с вином выкатить. Пей, рванина, задарма! И глашатая возле каждой бочки поставил…

Отец снова замолчал, переводя дух.

– Он, король Ринальдо, лишает своего покровительства богомерзких сивилл! Не по нутру ему, что гнусные бабы людей калечат. А калеки те у здоровых хлеб отнимают. Не будет королевской милости и этого… благоволения сивиллам и изменникам. А будет благоволение людям честным, работящим и богобоязненным. Тут люди честные и богобоязненные уже все сами раскумекали. Королевские бочонки очень ума прибавляют. «Бей сивилл! Бей изменников! Не дадим у себя хлеб отбирать! Король за нас!» Короче, началось…

Скрип-скрип, скрип-скрип…

– Я и сам на шармачка выпил. Чего уж там? Потому не сразу и смекнул, к чему дело идет. А как смекнул, бегом к тебе. Ковер по дороге прихватил… Хватило ума, хвала Митре! Там дом громили, говорят, главного по размену. Вроде как не сивиллы, а он тут всем заправлял. Правда, нет – кто теперь узнает? Я ковер и взял. Все тащили, ну и я… Мне ж он позарез нужен был! – в жизни не бравший чужого, отец виновато оправдывался перед сыном. – Иначе я б тебя не вынес. Обоих порешили бы. А ковер… Что ковер? Все тянут, никому дела нет. Вот до дому доберемся, спрячем тебя… Пересидишь, пока не уляжется. Ты молчи. Молчи, главное! Я что? Ковер, вот, добыл, домой несу, знать не знаю ни про каких изменников… Понял?

Танни снова шмыгнул носом: понял, мол.

– Молчи, брат. Тогда заживем. Город скоро.

Спереди, оттуда, куда спешил отец, надвинулся и окреп многоголосый хор. Тысячеглавое чудище топталось, слепо тычась в городские стены, как в ограду узилища; пьяно бормотало, всхрапывало – и все говорило, говорило о непонятном само с собой.

* * *

На потного, умаявшегося здоровяка с ковром на плече никто не обратил внимания. Безумный взгляд, распатланная шевелюра, винный перегар изо рта. Сегодня таких в городе – считай, собьешься. «Потерпи, сынок, – шептал отец, когда рядом не было людей. – Скоро дома будем…» Он добрался до окраины портового района, когда путь перегородила очередная, разгоряченная вином толпа. Отец на миг остановился в нерешительности – может, свернуть в переулок, обойти? Этот миг его и погубил.

– Эй, богатырь! – окликнул грузчика ражий детина. Лихо сбил на ухо суконную шапку: – Чего тащишь?

Десятки взглядов уперлись в отца Танни.

– Ковер себе добыл. Ослеп, что ли?

– Бросай этот хлам! Айда с нами!

– Изменников бить!

– Так побили уже всех, вроде…

– Ха! Их знаешь, сколько!

– Попрятались, отродья!

– Найдем!

– Бросай, давай!

– Да я домой…

– А с чего это у тебя ковер поперек себя шире? – вдруг прищурился детина. – Что прячешь, богатырь?

– Твое какое дело? Ковер, и ковер.

– А в ковре?

– Бабу умыкнул?

– Изменницу!

– Сам отпялить вздумал?

– Делись, скряга!

– Нет там никакой бабы!

– А ну, покажь!

Толпа загудела. Детина ухватился за край ковра, потянул к себе.

– Не трожь!

– А то что? – осклабился детина. – Насмерть зацелуешь?

Ответ не заставил себя ждать. С ковром на плече, без ковра, силы отцу Танни было не занимать. Кулак-молот вбил детине ухмылку в глотку – вместе с зубами и брызнувшей кровью. Детина рухнул наземь. Оглушенный, как бык на бойне, он лежал, раскинув руки, и не подавал признаков жизни. Рот – кровавая дыра, нижняя челюсть вывернута…

Край ковра, старательно подоткнутый отцом, распахнулся. Взору погромщиков открылись забинтованные ступни Танни.

– Изменник! – взвизгнул кто-то.

– Оба – изменники!

– Бей!

Однако толпа медлила: участь поверженного детины мало кого прельщала.

– Беги, Танни! Беги!

Пыльная мгла закружилась, Танни ощутил, что катится по земле. В лицо, ослепив, ударил свет. У щеки возник припорошенный снегом, мерзлый булыжник. Выше – часть стены с растрескавшейся штукатуркой.

– Беги!!!

Бежать Танни не мог. Он пополз – сжав зубы и плача от бессилия, от проснувшейся боли в отрезанных пальцах. Позади орали, ухали, хекали. Отец держался до последнего, как тот упрямый дом в поселке. Дарил сыну призрачный шанс: уползти, забиться в щель, спрятаться, пересидеть… На самом деле у Танни не было шансов. Ни огрызочка. Но он все равно полз, обдирая в кровь озябшие ладони. Время остановилось. Он не оглядывался, он ничего не видел впереди, отвоевывая у мостовой жалкие пяди – крохотные кусочки жизни. Дорогу загородил труп. Мертвец лежал лицом вниз; из затылка торчал кованый костыль. Зрение вернулось; Танни заорал, откатился в сторону. Попытался встать, хватаясь за стену руками, уже не чувствующими боли. С третьей попытки это ему удалось. Позади торжествующе взревела толпа. Был отец, и весь кончился. Да и сыну осталось жить – раз-два, и хватит.

– Эй, сучёныш! Далеко собрался?!

Со скоростью черепахи Танни ковылял прочь. Переставить ногу, ступая на пятку. Еще раз, с другой ноги. Продвинуть руки на локоть дальше. Поймать равновесие. Снова переставить ногу. Весь мир, весь краткий остаток существования сосредоточился для мальчика в этих простых, но таких важных действиях.