Дэвид Лоуренс - Радуга в небе

• Название: Радуга в небе
• Автор: Дэвид Лоуренс
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0108-4

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе.

Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

---

На подходе был еще один ребенок, и Анна погрузилась в непонятное довольство. Пусть она и не прокладывает путь в неведомое, пусть она осела в мужнином богатом доме, все же двери ее распахнуты для радуги, а над ее порогом проплывают солнце и луна, великие странники, и дом ее внимает ходу планет.

Она сама была этими дверьми и этим порогом. Через нее в мир входила новая душа, утвердившись на ней, как на пороге, осторожно приглядывающаяся, какой путь избрать.

Глава VII Собор

В первый год совместной жизни, до рождения Урсулы, Анна Брэнгуэн с мужем навестили друга матери Анны, барона Скребенского. С матерью Анны барон поддерживал отношения и постоянно проявлял настойчивый интерес к молоденькой девушке, потому что та была чистокровной полькой.

Когда барону Скребенскому было под сорок, жена его умерла, оставив его растерянным и безутешным. Лидия съездила к нему тогда, взяв с собой и Анну. Той было тогда четырнадцать лет. С тех пор она ни разу его не видела. Запомнился он ей как маленький остроглазый священник, который много плакал и много говорил, чем пугал ее, в то время как мать все утешала его какими-то невнятными иностранными словами.

Коротышка-барон не во всем одобрял Анну, потому что та не знала польского. Но все же в память ее отца он произвел себя как бы в ее опекуны, подарил ей тяжелые русские украшения, отобрав наименее ценные из жениных драгоценностей. После этого он опять исчез из поля зрения Брэнгуэнов, хотя жил от них всего в тридцати милях.

Спустя три года распространилась поразительная новость, что барон женился на молодой англичанке из хорошей семьи. Все только диву давались. Потом в свет вышла «История Брисвелского прихода» барона Рудольфа Скребенского, викария Брисвела. Книга была любопытная — несколько хаотичная, но полная интересных открытий. Посвящена она была «моей жене Миллисент Мод Пирс, с которой я познал щедрую душу Англии».

— Если с ней он познал лишь душу Англии и не более того, — сказал Том Брэнгуэн, — то плохи его дела.

Но, нанеся им визит вежливости вместе с женой, он был приятно удивлен внешностью новоиспеченной баронессы миниатюрной хитроглазой женщины с рыжевато-каштановыми волосами и матовой кожей; баронессе постоянно приходилось следить за своим ртом, который то и дело растягивался в непонятном смехе, обнажая при этом ее зубы, несколько выдающиеся вперед. Красивой она не была, но Том Брэнгуэн мгновенно подпал под ее обаяние. Как котенок, она нежилась в теплых лучах его симпатии и в то же время была и иронична, непредсказуема, то и дело выпуская стальные коготки.

Барон был неистово галантен с ней и крайне предупредителен. Она почти насмешливо, но ласково позволяла ему обожать себя. Забавное она была создание, и нежное изменчивое лицо ее чем-то напоминало мордочку хорька. Том Брэнгуэн был смущен и полностью в ее власти, а она все смеялась, чуть задыхаясь, словно решив проявить жестокость. Да, видно, она немало мучила пожилого барона.

Когда через несколько месяцев она родила сына, барон Скребенский был в диком восторге.

Постепенно она собрала вокруг себя кружок деревенских знакомых. Поскольку она была родовита, наполовину венецианка, училась в Дрездене, маленький иностранец-викарий завоевал наконец место в обществе, почти удовлетворявшее его безумные амбиции.

Поэтому Брэнгуэны были удивлены приглашению Анны и ее молодого мужа в гости в Брисвел. Ведь Скребенский теперь был весьма обеспечен, став обладателем жениного состояния.

Анна нарядилась как могла, освежила в памяти хорошие манеры, которым ее обучили в школе, и прибыла в гости вместе с мужем. Уилл Брэнгуэн не изменился ни на йоту — все такой же румяный, с лучезарной улыбкой, долговязый, с маленькой головкой встрепанной птицы. Маленькая баронесса умчалась, обнажая зубы. Она была просто очаровательна — насмешливо-холодновата, весела и игрива, как ласка. У Анны она вызвала мгновенное уважение пополам с настороженностью; ее инстинктивно привлекала странная и детская невозмутимость баронессы, но, восхищаясь ею, она так же инстинктивно ей не доверяла. Маленький барон теперь сильно поседел и выглядел особенно хрупким. Он был худ и морщинист, но по-прежнему горяч и неукротим. Анна разглядывала худое тело, маленькие, красивой формы ноги и худые руки, пока он говорил, и краснела. Она распознала в нем мужское начало — эта поджарая энергичная собранность, азартный интеллект, способность отвечать обдуманно и остроумно. Он был такой независимый, такой совершенно непредубежденный. Женщина являлась для него самостоятельной личностью. Поэтому смущения при разговоре она не чувствовала. А он мог парировать ей — обдуманно и остроумно.

Он был ни на кого не похож и интересен; его напряженная внутренняя жизнь, сведенная возрастом до сущности и непреложности почти убийственной, жестокой, была так непоколебимо уверена в себе, что это привлекало. И она, завороженная, глядела в это нежаркое, но стойкое и такое ни на что не похожее пламя. Предпочла бы она это пламя рассеянному теплу, излучаемому мужем, его слепой и горячей юности?

Она словно вдыхала в себя разреженный и колючий морозный воздух, выйдя из жарких комнат. Этот странный Скребенский приоткрывал перед ней другую жизнь — сотканную из иного, свободного материала, жизнь, где каждый самостоятелен и отделен от других. Не свойственен ли и ей этот материал? Не душит ли ее брэнгуэновская скученность?

Между тем маленькая баронесса, поблескивая своими широко распахнутыми сияющими карими глазами, заигрывала с Уиллом Брэнгуэном. Неловкий, он не сразу распознавал все ее ухищрения. Но он не сводил с нее загоревшихся глаз. Она представлялась ему странным существом, не имевшим, однако, над ним власти. Она досадливо краснела. И снова и снова поглядывала на это смуглое живое лицо, странно поглядывала, словно бы с презрением. Она презирала эту неироничную и слишком доверчивую натуру, никак ее не занимавшую. Но при этом она сердилась и как будто ревновала. А он наблюдал за ней с почтительным интересом, как наблюдал бы за прыжками какого-нибудь горностая. Но сам он не был вовлечен в игру. Он был из другого теста. Она была подобна играющим и покусывающим языкам пламени — он же был как ровный огонь. Она не могла его расшевелить. И в конце концов заставила его густо краснеть, утвердившись сама в позе изящного, но колючего классового превосходства. Он краснел, но не спорил. Он был совсем другой.

В комнату вошла нянька с маленьким мальчиком. Ребенок был хрупкий, живой, как ртуть, сообразительный и переменчивый в своей жажде новых впечатлений. В Уилле Брэнгуэне он сразу распознал чужака. Минутку он побыл с Анной, признав ее, но тут же и был таков — быстрый, наблюдательный, непоседливый, интересующийся всем и вся.

Отец глядел на него с обожанием и говорил с ним по-польски. Забавно было наблюдать чопорного аристократа отца в общении с ребенком и разделявшую их дистанцию: с одной стороны, классическое отцовское превосходство, с другой — сыновье подчинение. Они поиграли друг с другом, сохраняя все ту же дистанцию, — два самостоятельных и независимых существа, разных не столько по семейному, сколько по социальному своему статусу.

А баронесса все улыбалась, улыбалась без конца, обнажая свои немного выступающие вперед зубки, очаровательная в своей таинственной и неизбывной привлекательности.

Анна понимала, насколько другой могла бы быть ее жизнь, как по-иному могло бы все сложиться. Душа ее встрепенулась, словно это была и не она. Интимная связь с мужем испарилась, исчезла эта странная, обнимающая всю ее брэнгуэновская близость, такая теплая, уютная, душная, в которой каждый существовал в неразрывном единении с другими, нерушимом, как кровное родство. Она отвергала ее, эту тесную связь с молодым мужем. Он и она не были единым целым. Тепло его не должно постоянно обнимать ее, затоплять, проникая в ее сознание, разрушая ее личность, пока не растворится она в этом тепле, едином уже для обоих. Она хотела иметь собственную жизнь. А он затоплял ее, поглощая в горячем потоке своей жизни, так что она уже не различала, она ли это или кто-то другой, связанный с ним тесной кровной близостью, замыкавшей ее и выключавшей из прохладной предметности прочего мира.

Она стремилась возродить себя прежнюю — острую, деятельную, независимую, не поглощенную, но активную, и активную самостоятельно, стремилась давать и брать, но не растворяться. Он же стремился к этому странному поглощению и слиянию с ней, которому она противилась. Но противиться сильно она не могла, ощущая свою беспомощность. Слишком долго прожила она раньше в коконе любви Тома Брэнгуэна.

От Скребенского они отправились осмотреть любимый Уиллом Линкольнский собор, находившийся неподалеку. Он обещал ей постепенно показать все церкви Англии. Начали они с Линкольнского собора, который он хорошо знал.