Саша Виленский - Тридцать шестой

• Название: Тридцать шестой
• Автор: Саша Виленский
• Издательство: Захаров
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Главный герой романа Саша, эмигрировавший в Израиль несколько лет назад, только что узнал, что его жена решила расстаться с ним. Взбешенный, он уходит в ночь. Идти ему некуда. Случайное знакомство с девушкой круто меняет Сашину судьбу. Он узнает, что расставание с женой было неслучайно, а он — «тридцать шестой праведник», один из тех, о ком говорится в средневековом мистическом поверье. С этого момента в Сашиной жизни начинается цепь удивительных событий.

---

Вы человек молодой, нетерпеливый, а тут спешить не надо, ибо история доктора Фауста — история поучительная. Мне-то теперь все равно, а вот вам будет интересно. Уж потерпите. А чтоб легче терпеть — не пропустить ли нам еще по кружечке, а? Не возражаете? Вот и славно. Так мы, не торопясь, и побеседуем. Приятно поговорить с образованным человеком, вы уж не чурайтесь меня, старика.

Так вот. Я, конечно, добрый католик, но служил под знаменами Франца фон Зиккингена, ходил с ним и во Франкфурт, и в Трир, и во Францию, где и получил вот этот шрам под глазом, так что не мог я предать своего командира. Мы, немцы, самые лучшие солдаты, потому что беспрекословно слушаемся своих командиров. И будь ты хоть мавр, хоть — тьфу! — иудей (не к ночи будь помянуты), но если твой командир приказал воевать с папистами, значит, с ними надо воевать. И точка.

Досталось нам тогда по первое число. Старина Франц был отличным командиром, но что он мог сделать, когда против него ополчились все князья округи? В общем, загнали нас в ловушку, заперли в замке Ландштуле и осадили по всем правилам осадной науки, будь они неладны.

А надо сказать, незадолго до осады заезжал к рыцарю фон Зиккингену его приятель из Кройцнаха. Высокий, видный мужчина, хорошо одетый, сразу видно — благородный человек, вот прямо как вы, я ж тоже сразу увидел: этот человек — благороднейший, интересуется наукой и искусствами, прямо как рыцари Франц и Ульрих. И щедрый: вон поставил старику Иоганну пивка, славное тут пивко, правда? Но вечереет, холодеет, и я бы посоветовал вашей милости попробовать местную горькую настойку на травах. Нигде вы не найдете такой славной охотничьей настойки, как у нас! Заодно с вами и старик Иоганн погреется, хорошо?

А?! Что я вам говорил?! Лучший напиток Саксонии!

Так вот. Звали этого его приятеля Генрих Корнелиус, но он сам себе прибавил еще одно имя, Агриппа, уж не знаю, зачем ему это было надо. А я тогда был оруженосцем, чистил господину фон Зиккингену доспех, точил меч. О, я прекрасно умею точить мечи! Тут, знаете ли, главное — правильно держать брусок, точно выбрать угол. Тогда и клинок сверкает, и кромка — острая как бритва. А для этого нужен навык и глазомер.

Увидев, как сверкает меч рыцаря фон Зиккингена, Генрих изумился: кто этот искусный мастер? И призвав меня к себе, попросил наточить кинжал, что висел у него на поясе. И когда я на его глазах наточенным клинком разрубил прямо в воздухе подброшенный им платок, то он в благодарность за мое искусство наградил меня целым гульденгрошем!

Рассказываю я хуже, чем точу клинки, но не могла бы ваша милость в знак благодарности пожаловать старику Иоганну еще настоечки? Вот спасибо!

Тут союз князей подтянул к замку пушки, и дело стало совсем плохо. Особенно когда от полученных в бою ран скончался славный рыцарь Франц фон Зиккинген, и стало ясно, что удержаться мы не сможем. Так что Ландштуле пришлось сдать. А ведь рыцарь наш сражался на стенах рядом с простыми кнехтами, не чурался и лично из арбалета пострелять, да вот беда, князья-то тоже воевали неслабо. И я рядом с ним успел повоевать на тех же стенах и потерял при особо жестоком штурме три пальца на правой руке: у них там тоже кое-кто умел точить мечи.

В общем, пришлось открыть им ворота и сдаться на милость победителей. Попал я в плен к епископским ландскнехтам, получил, как водится, свою порцию тумаков да лишился четырех зубов. Пока союзная армия стояла на постое в замке, чистил им выгребные ямы да прислуживал на кухне, терпел немилосердные побои, которыми они развлекались. А как союз князей распался, и меня пинками прогнали вон.

Куда мне было идти и что делать? К тому времени я только и умел, что острить мечи, заряжать пищали да рубить с размаху кого придется и куда придется. В ландскнехты меня никто бы уже не взял, с изуродованной-то рукой, да и возраст уже был не тот, честно говоря. Долго слонялся я по городам и весям, жил подаянием да тем, что давали за наточенные ножи, но время было бедное, тяжелое, давали плохо, так что, когда я доплелся до Кройцнаха, во мне с трудом можно было узнать того бравого вояку, что в свое время ловко фехтовал да широко улыбался. Теперь мне улыбаться было не с руки, да и нечем.

Но добрый господин Корнелиус каким-то чудом узнал старого Иоганна: ведь был я тогда хоть и не таким старым, но выглядел, говорят, еще хуже, чем сейчас. Увидев меня, оборванного и изможденного, просящим подаяния на лестнице у кирхи, мастер Корнелиус долго всматривался, как будто что-то припоминал, а потом воскликнул: «Ганс, ты ли это!»

И я разрыдался, такими далекими показались мне те времена, так было жалко себя, так обидно, что друг моего командира, славного рыцаря фон Зиккингена, с трудом узнал в нищем оборванце бравого солдата Бределя. Вот и сейчас: как вспомню — так слезы градом, уж извините старика. О, спасибо, травяная настоечка и от печали лучшее лекарство, а коли еще с местным светлым винцом! В Саксонии добрый рислинг, легкий, ароматный — одно удовольствие!

Мастер Генрих Корнелиус Агриппа преподавал студиозусам философию, историю и алхимию, в которой добился удивительных успехов. Это было ясно даже такому невежде, как я. Жил он уединенно, кроме кухарки, никаких слуг не держал, только раз в неделю ходила к нему экономка — наводить порядок.

Меня он взял, я так понимаю, из жалости, сказав: «Ну что, Ганс, пойдешь ко мне служить, старый вояка? Будешь моим телохранителем, денщиком, слугой, всем, что понадобится, будешь получать целый талер в неделю при готовом платье и сытной кормежке».

Понятно, что я с радостью согласился!

Жить было довольно весело. С раннего утра он уходил в школу учить молодых людей и делал это виртуозно. Вряд ли кто мог сравниться с мастером Корнелиусом в умении объяснять сложнейшие вещи простыми словами и наглядными примерами. Не было равных ему в терпеливых ответах на вопросы о древних философах. (Уж насколько я в этом ничегошеньки не понимал, имена Сократа, Демокрита и Пифагора услышал от него впервые, а и то кое-что понял!) А уж про его ловкость в обращении с алхимическими препаратами, объяснение метафизической сущности вещей и их связи с божественным происхождением и говорить нечего. Я с удовольствием слушал его лекции, хотя не понимал и половины из того, что он говорит.

Мало того, он с удовольствием возился с учениками и вне школы, занимался с ними физическими упражнениями, соревнуясь в беге, поднятии тяжестей и умении фехтовать. Вот тут я вам как солдат скажу: он был неплох, совсем неплох! Но что было его коньком — так это кулачные бои. В них мастер Корнелиус побеждал самых крепких и самых сильных студиозусов, за что получил от них уважительное прозвище Фауст[5].

В общем, жили мы, можно сказать, весело, и был я вполне счастлив.

Вот только недолгим было это счастье.

Давайте перед печальной частью моего рассказа по чашечке горячего глинтвейна, ваша милость? Стало совсем прохладно, и в это время суток нет ничего лучше горячего пряного глинтвейна. Ну, за счастливые деньки!

В один вовсе не прекрасный вечер к нам в дом постучали. Я открыл дверь и увидел на пороге престранного господина. Надо сказать, что дождь лил как из ведра, просто вселенский потоп. Вода поднялась чуть не до порога нашего дома, а к нему вели целых три ступеньки! Но господин, который стоял в дверном проеме, был совершенно сухим.

Вот вы мне не верите, ваша милость, а ведь все, что я вам рассказываю, — чистейшая правда. Я хоть и стар, да инвалид, да беззуб, но память у меня ясная, четкая, помню все в совершеннейших деталях, чему немало способствует наша драгоценная настойка. Знаете, на скольких травах ее настаивают? На пятидесяти шести! Потому я и дожил до сего преклонного возраста, что каждый день выпивал никак не меньше бутылочки отличного егермайстера! Кстати, ваша милость, распорядитесь подать еще штофчик к глинтвейну, ибо перехожу я к самой трагической части своего повествования.

На чем я остановился? Так вот, этот господин был совершенно сухой. Абсолютно. Как и не было никакого дождя. Так, две-три капельки на плаще — при таком-то ливне!

Спросил хозяина. Мне он как-то сразу не понравился, поэтому я сухо осведомился, как о нем доложить. «Доктор Теодор Вилеар-Фаланд», — отрекомендовался тот.

Хозяин, услышав это имя, пожал плечами, но, будучи человеком радушным, приказал впустить. Они заперлись в библиотеке, а я спустился к себе под лестницу и стал ждать, когда закончится их беседа, чтобы запереть дверь за незваным гостем. Но так и не дождался, задремав где-то под утро.

А наутро за мной пришел хозяин. Вот только это был не тот Генрих Корнелиус Агриппа, которого я знал до той поры. А был это, ваша милость, совершенно другой человек. Мастер Генрих растолкал меня и объявил, что этот незнакомец — его внезапно отыскавшийся родственник, кум или что-то вроде того. И теперь будет жить с нами. Вид у него был безумный, глаза красные — то ли от бессонницы, то ли от слез, на лице застыло выражение ужаса, и вообще, было похоже, что он плохо понимает, что происходит вокруг, и думает о чем-то о своем.