Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

• Название: Счастье потерянной жизни т. 2
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги

66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.

Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

— Будем продолжать!

В строгом, святом благоговении начался и прошел этот вечер, в полном благополучии, под могущественной охраной Господа.

Ранним утром лучи восходящего солнца озарили строгие, благоговейные лица, склонившихся в молитве юношей и девиц.

— Жив Господь, и жива душа наша! — воскликнули они, встречая утренний рассвет нового дня.

* * *

С особой яростью обрушились гонители на молодежь, слежка усилилась небывало, агенты НКВД гонялись, как говорят, прямо по пятам. А жить хотелось, хотелось гореть и не угасать.

Эти дни Женя особенно сблизился с домом Кабаевых. Начавшиеся преследования не устрашили христианскую молодежь, но, напротив, сплотили между собою еще теснее; и она, хотя и отдельными группами, но продолжала общаться.

Так, в светлый день Рождества Христова, небольшая группа молодежи при участии Миши, Жени, одного юноши из немцев и других, собрались в пустующей лютеранской кирхе и с восторженным сердцем прославили там Рожденного Христа молитвами и громким пением. Вскоре друзей известили, что на улице появляются подозрительные лица. Разошлись спокойно и беспрепятственно, так как предупреждения оказались правильными. Однако, почти все они были подвержены беспрерывной слежке.

Мишу Шпака лагерное начальство, вдруг (ни с того, ни с сего) немедленно этапировало в лагерь, расположенный в городе Андижане; и он оказался под наблюдением особо коварного начальника. Но наш Господь велик и всемогущ — Миша и оттуда получал частые командировки в Ташкент, во время которых он продолжал иметь дорогое общение с верующими.

Так начался Новый 1937 год, который ознаменовался годом небывалых страданий, а для многих — кровавым, огненным крещением в смерть.

С начала 1937 года между верующими участились слухи о хлопотах к открытию молитвенного дома: кто-то, якобы, ходил к властям, и будто уже дано согласие на это. Оставалось найти само помещение. Постоянное перемещение богослужений стало все более затруднительным, потому что для многолюдных собраний, не так-то много находилось помещений. Поэтому все стали говорить о приобретении постоянного дома молитвы. Нашлась и семья богобоязненных, простых, но преданных Господу, мужа с женою, которые согласились оказать приют Церкви.

Брат Иванов и его спутница жили в отдаленном поселке от города, в селе Куйлюк. Не будучи одаренным проповедником, он с женою оказал гостеприимное радушие верующим.

Удивило многих и расположение властей к просьбе верующих, поданной через братьев. И, хотя официального документа на открытие молитвенного дома не выдали, но после некоторого совещания между собою, устно разрешили совершать богослужения в указанном доме. Братья настороженно приняли такое разрешение, решив воспользоваться и этим, сколько позволит Господь.

Несмотря на отдаленность, собрание было очень многолюдным. Многие, приняв это — как официальное открытие молитвенного дома и организацию общины, спешили присоединиться к Церкви. Вскоре был выбран пресвитером общины, всем известный брат, Трифон Петрович Румянцев; а после этого, ко всеобщему восторгу, было объявлено и крещение вновь обращенных. В числе, представленных к крещению, была и Наташа, ее подруга Аня Ковтун, юноша Яша Недостоев и другие. Крещение было назначено вблизи от дома молитвы, в ледяных водах реки Чир-Чика.

После долгих лет скитаний и разрозненной жизни, вследствие гонений, конца 20-х годов, многие впервые собрались на этот торжественный праздник, вновь ожившей Ташкентской общины. Казалось, ликованию не было границ. Могучим, многоголосым пением огласились берега каменистой бурливой реки, растекшейся на многие рукава, на 5–6 километровой поймы. Может быть, за всю свою историю она не видела у себя столько необычайных посетителей, не слышала такого пения, и своими ледяными волнами впервые омывала тех, кто заключил с Господом вечный новый завет, обещая следовать за Ним, куда бы Он ни повел. Оставляя ее берега, вскоре, некоторые, своими страданиями, открыли новую страницу лютых гонений за Имя Иисуса.

Немного порадовались христиане дорогой, желанной свободе, при которой воспрянули духом и старцы, и дети. Открытый дом у брата Иванова оказался просто ловушкой. Не больше, как через полтора-два месяца, лучшие из юношей-христиан вместе со своими отцами пошли на многолетние страдания за Слово Божие, а некоторые и на смерть.

Община была разгромлена и "закрыта", дом конфискован, сам брат Иванов был осужден на 10-летнее страдание в концлагерях.

Гонения 1937 года были рассчитаны на полное истребление верующих. Многие христиане (каждый день и каждый час) ждали своей скорбной участи, услышав об аресте своих близких и любимых. Кабаевы только успевали принимать горестные вести о тех, кого, только вчера, обнимали с приветом. Арестован был Миша Тихий с отцом, которого впервые Наташа увидела в кругу молодежи, когда он руководил общением. После этого прибежала Аня Ковтун, рассказывая в слезах, как взяли и увели ее брата с отцом. В этот же вечер сообщили еще большую скорбь: арестовали Яшу Недостоева, с которым вместе принимали крещение и, которого она, сказать по секрету, успела почему-то полюбить. Но тяжелее всего было известие, что утром следующего дня арестовали (уважаемого всем домом Кабаевых) — Женю Комарова. Его арестовали 1 апреля 1937 года. С ним вместе были арестованы: старец Дубинин, старый пресвитер Ташкентской церкви, старец Феофанов и другие.

* * *

Осиротевшая жена Иванова осталась без крова, и долго впоследствии скиталась по домам верующих с сумою; она едва набирала картошки и хлеба, чтобы чем-либо поддержать своего голодающего мужа-друга, находящегося за колючей проволокой. За эти 10 лет один только Бог знает, где она находила покой своей одинокой, воспаленной от скорби и болей, поседевшей голове, и отдых измученному, вовремя не обмытому, едва покрытому, часто голодному телу.

Желания ее были очень скромны: в слезных горячих молитвах к Богу она просила лишь о том, чтобы остаться до конца верной Господу и мужу, и если возможно, похоронить его своими руками. Десять лет от нее никто не слышал стонов и жалоб, хотя были случаи, когда после дневного скитания "по своим", она со слезами открывала свою сумочку, почти пустой.

Но Господь желания ее исполнил: по прошествии десяти лет, в 1947 году, она сама, хотя и с большими трудностями, привела своего мужа в убогую каморку. Как смогла обласкала, обмыла, переодела его, а через несколько дней после сего, действительно, с тихой слезной молитвой, у себя на руках, проводила его в вечные обители — он умер. "Иные замучены были, не принявши освобождения, — звучало в ее сердце, — я счастливее их", — утешалась она.

20 лет спустя, она, сгорбленная к земле, опираясь на "батожок", никогда не дерзала оставлять собрания, и пешком ходила на свой памятный Куйлюк, в числе других, чтобы молитвами послужить Богу в собрании. Когда двухтысячная масса верующих людей большого города, потрясаемая разделениями, блуждала в поисках более выгодных условий для служения Господу, ее, уповающее на Господа, сердце не ошиблось — она избрала гонимую церковь, которая впоследствии проводила ее в последний путь.

Господь освободил ее в последние годы жизни от бездомных скитаний: старицу приютила семья верующих, где она, стараясь быть не в тягость людям, своими руками добывала себе хлеб. Уверенной в спасении и своем Спасителе, она отошла в вечность, оставив самую светлую память о себе.

Глава 7

В узах

Хотя и тяжела была арестантская жизнь, да еще такого бездомного отшельника, как Михаил, но он совершенно не чувствовал себя одиноким.

Прежде всего, к величайшему своему восторгу, по приезде в лагерь, ему пришлось много потрудиться среди того погибшего ворья, с каким он ехал в этапе. Некоторые из них решили впоследствии "завязать", как они выражаются, и пожелали работать в мастерской, где Михаил был среди них инструктором. Другие были непримиримы к труду и администрации и, как говорят, "не вылазили из карцера", а когда их выпускали на короткое время, они днями просиживали в бараках, опьяненные анашой или чефиром (вываренный чай), играя в карты.

Михаил для всех был желанным и глубокоуважаемым. Как только он появлялся в зоне, так обязательно к нему кто-либо из "урок" подходил побеседовать, и он внимательно вслушивался в их грязные истории, давая беспристрастные добрые советы, поэтому все в зоне любили его. Изредка, в первые недели по прибытии, он встречался с "Бородой" и подолгу беседовал с ним о Господе и Его учении. Как в вагоне, так и здесь "Борода" был на положении "законника". Обложенный подушками, хорошо одетый, в своей неизменной правилке он постоянно сидел в кругу своих друзей. Беседы с Михаилом проводил охотно, всегда угощая его чаем и редкими пряностями. Знает один Бог, как чудно лучи истины Божией проникали в самые отдаленные уголки его мрачной души, где на самом дне зачиналась какая-то новая жизнь. Подолгу он просиживал в раздумье, распустив своих друзей.