Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

• Название: Счастье потерянной жизни т. 2
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги

66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.

Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

Вскоре их привели к брезентовым палаткам, раскинутым среди кочкового болота, где они свободно расположились на новых тесовых вагонках.

К их встрече был уже приготовлен обед, который принесли в цинковых тазиках для мытья, с расчетом: на 10 человек один тазик.

Павел занял на время котелочек и, отмерив для себя содержимое, вышел на воздух, чтобы, помолившись, покушать.

В котелке была жижа, напоминающая торфяную темную массу. Он посмотрел на своих голодных товарищей и заметил, как они с матерщиной и отвращением, один за другим выливали содержимое за палатку.

Павел, тем не менее, решил испробовать ее сам и, откусив немного хлеба, хлебнул через край (за неимением ложки) полученной жижи. Рот и пищевод был отравлен каким-то ядом, от которого пекло не поймешь чем — солью или горечью. Он кинулся к бачку с водой и еле застал там несколько глотков воды, чтобы ополоснуть рот и смочить пищевод.

Перемешав содержимое палочкой, он убедился, что жижа состояла из разваренной соленой рыбы неизвестной породы, со всеми ее внутренностями. По помещению палатки распространилось от нее зловоние, так как полученные тазики почти все остались нетронутыми.

В палатку вошла начальница и злобно крикнула:

— Это что еще такое?

Один из раздраженных "урок" осмелился по блатному выразить ей свое негодование. Павел просто не верил своим ушам, когда услышал, как из уст такой, на вид миловидной женщины, вылетела самая изощренная тюремная брань, которую он не слышал даже в этапе.

Содрогаясь от злости, начальница упрекала людей за то, что они не ели отвратительную жижу, а облили траву вокруг палатки, и угрожала, что всех накормит еще худшим, а кого-то она за это уже посадила в крикушник.

Люди с ужасом слушали все это, стараясь просто молчать.

Таким оказался первый день в лагере для Павла Владыкина.

* * *

Первая фаланга представляла собой один из многочисленных лагерей БАМлага НКВД и специализировалась, главным образом, на земляных работах по приготовлению земляного полотна для второго, вновь строящегося железнодорожного пути, протяжением более 2000 километров.

Эта железнодорожная магистраль в России имела большое значение, т. к. соединяла Восточную Сибирь с Дальним Востоком, и после КВЖД (железнодорожная магистраль от Читы до Владивостока принадлежала СССР, но проходила по территории Маньчжурии) стояла на первом месте по своей важности.

Но т. к. в начале 30-х годов КВЖД была продана Японии, БАМагистраль стала единственной нитью, связывающей Дальний Восток с Россией.

Сотни тысяч заключенных были свезены сюда и размещены от Читы до Уссурийска для расширения и благоустройства как железнодорожного пути так и прилегающих к нему населенных пунктов.

Поселочек, в котором находилась первая фаланга, был расположен у подошвы невысокой известковой сопки, на берегу извилистой речушки. Железная дорога, проходя через него, разделяла жилые постройки от хозяйственных и от примитивного известкового завода.

Кроме трех бараков, где размещались заключенные, стояло несколько домиков, в которых жила администрация с семьями и была контора фаланги. Тайга подходила к поселку вплотную. Он не был охраняем и огорожен. Вольные и заключенные передвигались свободно.

В двух-трехстах метрах от поселка располагался барак военизированной охраны (ВОХР), состоящей из заключенных. Весь производственный и административный персонал состоял, за редким исключением, также из заключенных и, в преобладающем большинстве, перевезенных со строительства Беломоро-Балтийского канала. Среди поселка висел буфер, звоном которого осуществлялся распорядок дня по фаланге.

На следующий день Павел проснулся рано утром от людского шума. Среди полуобнаженных арестантов, начальница ходила вместе с опером и властным тоном-окриком оповещала о лагерном подъеме, так как "новички", измученные этапом, очень неохотно поднимались с нар.

Напротив себя по проходу, Павел увидел наверху пожилого мужчину, завернутого в лохмотья, видно, что он был болен и не мог подняться вместе со всеми.

Каплина остановилась против него и, теребя его за обнаженные ноги, закричала:

— Это что еще такое, на курорт что ли приехал, как фамилия? Больной с трудом сел на нары и объяснил ей свое состояние.

— У меня нет больных, жаловаться надо было в Облучье на комиссии! — закричала начальница и, ухватившись за кальсоны больного, тащила его на пол, — В-с-та-ва-й, го-во-рю! — настаивала Каплина.

Больной неуклюже свалился на пол и, присев, заплакал от ушибов.

Павел не мог дальше наблюдать, как Каплина осыпала больного самой отборной бранью, и поторопился к выходу.

— Ну, как это так? — недоумевал Владыкин в своих мыслях, — чтобы такая миловидная женщина, могла так низко пасть?

После завтрака всех этапников собрали вместе, и та же начальница объявила:

— Сейчас вы находитесь на карантинном положении, отсюда тех, кто окажется пригодным, мы будем переводить в поселок. Там получите обмундирование и постели. Питаться будете в столовой, жить в хороших деревянных бараках. Карантинные дни вы будете ходить на работу под ослабленным конвоем, а когда перейдете в поселок, будете жить без конвоя. Остальное вам разъяснит оперуполномоченный.

"Опер" коротко разъяснил условия режима:

— Ребята, отношение к вам будет зависеть от вашего поведения как на работе так и в поселке. Сейчас вы без разрешения конвоя отойти никуда не можете: ни на работе, ни из палатки. В поселке у нас все заключенные живут свободно, на работу и с работы ходят без конвоя. В свободное время можно гулять по тайге, по дороге, купаться в речке, но дальше километра от дороги отходить строго воспрещается. Везде по тайге расставлены вооруженные "секреты", и нарушение запретной зоны рассматривается, как побег.

Услышав об этих условиях, Павел обрадовался, но было очень утомительно ожидать, пока переведут в поселок.

После завтрака их повели на работу, более трех километров по полотну железной дороги, но во всем теле была такая слабость, что они еле добрели до места. Расстановившись на месте, многие приступили к труду. Павел взялся гонять тачку, нагружая ее меньше половины, но и от этого кружилась голова, дрожали ноги и руки.

В обед, в походной кухне привезли пищу. На сей раз она была приготовлена "по-человечески" и показалась такой вкусной, что многие с удовольствием подходили, когда крикнули:

— За до-бав-ко-й!

Когда вечером их привели обратно, сладок был и сон.

Вскоре, неожиданно, Павла привели в поселок и поместили в одном из бараков. Боязливо он осматривал всю территорию, ему казалось, что вот кто-то крикнет или, хуже того, выстрелит, но старые бригадники заверили, что он может совершенно безбоязненно идти, куда угодно.

Первой его мыслью (как только он оказался в поселке) было — скорее сообщить о себе своим родным, ну и, конечно, Кате. Тут же, несмотря на боль во всем теле от непривычного труда, Павел написал письма и торжественно опустил их в самодельный почтовый ящик.

На следующий день по переселении (это было воскресенье), после проверки и завтрака, все разбрелись кто куда.

Павел, убедившись, что люди свободно с котелками и сумками разбредаются из поселка, с затаенным желанием двинулся по линии к своему "Хорафу". Как только он стал удаляться от поселка, его душу охватила такая радость, что он громко запел:

Не тоскуй ты, душа дорогая,

Не печалься, но радостна будь.

Жизнь, поверь мне, настанет другая,

Любит нас наш Господь, не забудь!..

Слезы, неудержимым потоком, брызнули из глаз, когда он спустился к речке, на то самое место, где четыре дня назад, он молил Господа об этом месте.

Убедившись, что он один, Павел упал на колени и, пав ниц к самой земле, предался молитвенному наслаждению.

Впервые за всю свою короткую жизнь он молился так пламенно, сердечно, глубоко. Павел не заметил, сколько он пробыл в молитве: час, два или более. Молитва так овладела им, что он даже забыл себя. Павел, хотя и не слышал человеческого голоса, но с такой силой и убедительностью услышал его в самом своем существе: "Хочешь остаться цел, невредим, жив — молись! Здесь ты не нужен никому. Не хочешь погибнуть одиноким — молись!

Предстоящий твой путь очень длинен и суров. Хочешь пройти его до конца — молись! Пойми и усвой, если не сможешь утвердиться в молитве — погибнешь! Всегда и везде — молись!!!"

Это его потрясло, и с этого момента Павел решил молиться, любой ценой. Поднявшись из-под насыпи наверх, он почувствовал себя в тот момент на могучих орлиных крыльях. Он не видел, а скорее ощущал, как откуда-то сверху ниспадал поток света, от чего яркое солнышко показалось ему потускневшим, как при затмении. С маленьким букетиком цветов, он медленно направился к поселку.