Дина Хапаева - Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий

• Название: Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий
• Автор: Дина Хапаева
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2005
• ISBN: 5-86793-407-1

«Непредсказуемость общества», «утрата ориентиров», «кризис наук о человеке», «конец интеллектуалов», «распад гуманитарного сообщества», — так описывают современную интеллектуальную ситуацию ведущие российские и французские исследователи — герои этой книги. Науки об обществе утратили способность анализировать настоящее и предсказывать будущее. Немота интеллектуалов вызвана «забастовкой языка»: базовые понятия социальных наук, такие как «реальность» и «объективность», «демократия» и «нация», стремительно утрачивают привычный смысл. Разрастающийся кризис научной рациональности угрожает не только идентичности интеллектуалов. Он ставит под вопрос основы наших представлений о мире. В чем причины происходящей на наших глазах интеллектуальной революции? Как связана она с изменением восприятия времени в европейской культуре, начавшимся в XX столетии? — таковы главные проблемы, обсуждаемые в этой книге.

---

Выход из кризиса, который предложили новаторы, возвращал к истокам, с которых началась бурная история социальных наук, ставшая историей интеллектуалов.

1. Естественность гуманитарных наук

Идеи преодоления кризиса и обновления социальных наук, которые предлагают новаторы, позволяют оценить особенности атмосферы «после интеллектуалов» и задуматься о сценарии дальнейшего развития социальных наук. Среди этих идей важное место занимает представление, что социальные науки лишь незначительно отличаются от естественных наук в том, что касается их научности или точности. «Естественность» социальных наук возводится в принцип, становится исследовательским кредо. Так, согласно Ж. Нуарьелю, по мнению которого идеал исторической науки остался в историографии времен Третьей Республики, историю надо рассматривать как науку даже не потому, «что она подчиняется тем же теоретическим принципам, которые управляют любой наукой, но потому, что она организована в практическом плане как естественная наука»[84]. Представление о том, что конструирование объекта познания и система доказательств в гуманитарном знании подчиняется тем же законам, что и в естественных науках, иными словами, что между этими типами познания нет непреодолимой пропасти ни с точки зрения метода, ни с точки зрения предмета, является одной из важнейших идей творчества Бруно Латура. Тексты новаторов не случайно пестрят такими понятиями, как «полевые исследования», «лаборатория», «переносчик влияния». Тяга к использованию этих метафор, призванных укрепить уверенность в реальности изучаемого объекта, столь же несомненную, как и у материальных явлений природы, проявляется даже у историков-новаторов. Коллективный стиль исследовательской работы в «лаборатории» служит дополнительным доказательством объективности добытых результатов, а иногда, как мы уже видели, способен перерасти в главное условие поиска истины.

Эмпиризм органично входит в число средств борьбы с кризисом, предлагаемых новаторами, а эмпирическое наблюдение рассматривается как главный метод познания.

Необходимое орудие работы когнитивных наук, основанных на эксперименте, наблюдение начинает восприниматься как важнейший элемент гуманитарных исследований[85].

Материализм обычно сопровождает эти сциентистские устремления. Надо заметить, что откровенный идеализм не поощряется во французской академической среде, что связано и с сильной антиклерикальной традицией, и с «марксистским прошлым» многих французских интеллектуалов. Обвинение в идеализме и сегодня, несмотря на спад влияния марксизма, способно пригвоздить коллегу к позорному столбу. Но до недавнего времени крайний материализм тоже выглядел неподобающим: его укоренению мешали свойственный многим направлениям исследований интерес к ментальности и конструктивизм[86]. Напротив, убежденность в материальной природе изучаемого явления наложила глубокий отпечаток на ряд подходов прагматической парадигмы. Поскольку вся программа когнитивных наук основывалась на стремлении изучать сознание как материю, они предпочитали пользоваться естественно-научными методами[87]. Может быть, секрет популярности когнитивных наук в Париже в последнее десятилетие отчасти объясним тем, что они претендуют на роль посредника между гуманитарными и естественными науками, предлагая модель «естественно-научного» отношения к гуманитарному знанию?

Активные проводники идей прагматической парадигмы из когнитивных наук остро сожалеют о неспособности коллег, занимающихся науками социальными, до конца проникнуться их материалистическим пафосом.

«Исследователи в области социальных наук, к сожалению, обладают дуалистическим видением, а именно, что социальные науки и естественные науки не принадлежат к одному миру. Они считают, что диалог между ними невозможен, за исключением нескольких специальных областей, таких как искусственный интеллект. Они считают, что нет связи между реальностью физической и социальной. Конечно, нельзя пытаться редуцировать социальную сферу к физической, но нельзя также отрицать наличие связей. Почему социальные науки остаются настолько закрыты для естественных наук, я не знаю. Например, взять Жана-Пьера Шанжо. Он очень интересный человек, но социальные исследователи с ним не хотят ничего обсуждать, потому что он интересуется нейронами. Но он также интересуется моралью, живописью… Конечно, для этого диалога сегодня не очень подходящие условия. Сказать „надо быть материалистами“ еще не значит убедить людей»,

— рассуждает Бернар Конен.

Нужно учесть, что главное в модели познания, предложенной Шанжо и его коллегами, состоит в представлении о мышлении как о цепи электрических зарядов, приводящих к возбуждению нейронов головного мозга. Мозг рассматривается как суперкомпьютер, где нейроны выполняют функцию микропроцессоров. Поскольку обнаружение связи работы нейронов с гормональной системой привело Шанжо и его сотрудников к построению модели мозга-гланды, которая выделяет в виде химических молекул человеческие эмоции, некоторое замешательство со стороны коллег — представителей социальных наук становится более понятным. О крайности материализма, исповедуемого новаторами — представителями когнитивных наук, позволяет судить следующее высказывание Бернара Конэна[88]:

«Я хочу сказать вам вещь, которая может показаться идиотизмом. Мы все являемся приматами. 94 % ген мы делим с шимпанзе, но у нас больше нейронов. Мы приматы, но мы делаем историю приматов, а именно историю культуры. Важно попытаться воссоздать картину физической и культурной эволюции, потому что в определенный момент фактор культуры начинает играть важную роль в естественном отборе».

Что касается аналитической философии — другого источника вдохновения прагматической парадигмы, — то она, при всем многообразии ее современных версий, продолжает считать логику главным инструментом своего анализа[89]. Потребность видеть в естественных науках модель для социальных наук, как в интеллектуальном, так и в институциональном плане, модель, всякое отклонение от которой ведет к упадку, выглядит само собой разумеющейся для многих представителей аналитической философии.

Стремление подчеркнуть сходство гуманитарных исследований с естественными науками, утвердить материальность их предмета становится особенно понятно, если вспомнить, что подавляющее большинство новаторских поисков берет свое начало в тесных контактах с естественными науками. Так, например, Тевено начинал как экономист и статистик, Жан-Пьер Дюпюи — как физик, Ален Дерозьер — как статистик и т. д. Другие, как Бруно Латур, выбирают естественные науки в качестве своего предмета (например, изучение технических инноваций).

2. О нелюдях, предметах и парадоксах реализма

Но все перечисленные выше средства борьбы против кризиса социальных наук не окажут, по мнению новаторов, никакого действия до тех пор, пока не будет принято главное лекарство. Преодоление кризиса социального знания лежит на пути возрождения реализма. «Реализм возвращается, как кровь через множество сосудов, пришитых умелыми руками хирурга… После того как мы прошли этим путем, никто больше не сможет задать этот дикий вопрос „Верите ли вы в реальность?“ — во всяком случае, его не смогут задать нам!» — поэтически формулирует задачу возвращения реальности предмету социальных наук Б. Латур в книге «Надежда Пандоры»[90], которую он посвятил решению этого нелегкого вопроса.

По мнению новаторов, господство структурализма привело к тому, что конструктивизм (представление о том, что социальная реальность является конструктом сознания, и в первую очередь языка) вытеснил понятие реальности на периферию интересов социальных наук. Фраза «фактов не существует», по словам Раймона Арона, «встречалась весьма благосклонно» в Париже 70-х годов. Потребность реставрировать реализм прямо связывается Л. Тевено с отказом от структуралистских понятий:

«Мы не хотим, чтобы язык был единственной реальностью, — следовательно, встает вопрос о понятии блага и о реализме, которые были отвергнуты конструктивизмом. Единственный реализм, который сохранялся в рамках структурализма, был социальный реализм, образованный наложением повествования и интерпретации, что есть слабая форма реализма. Одной из главных проблем этого направления (структурализма. — Д.Х.) было то, что он отбросил реализм и углубил разрыв с естественными науками».

В центр проекта возрождения реализма попадают два понятия-близнеца — «предмет» и «нелюди» (nonhumains). Начнем с первого из них. «Предмет» вводится Тевено и Болтански как элемент в системе социальных связей, как важная материальная составляющая мира людей[91]. Это понятие должно помочь решительно размежеваться как с социологией Бурдье, где предметы выступают преимущественно как носители символических значений, так и с традицией экономической теории, согласно которой предметы способны быть только орудиями обмена или носителями цены.